Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник) Страница 26

Боярам, подобным Кучке, был дорог лишь свой доход, своя земля, своё господство в уделе. Они не думали обо всей Руси, считая, что благо их личной земли есть высшее благо; что вся иная земля на Руси - земля соперников и врагов.

Князь же, считая себя возможным князем многих уделов, знал больше и видел дальше бояр: он себя чувствовал всё же князем Русской земли, а боярин хоть и владельцем огромных богатств, но только удельным землевладельцем и думцем, не больше.

В те годы великокняжеский Киев с его патриотическими традициями, большим государственным опытом и авторитетом был ещё влиятельным центром для всей страны. С ним вместе и церковь духовно как бы объединяла всю Русь, создавая религиозную общность «крещёного люда». Но патриархом её был грек, сидевший за морем в Царьграде; митрополитом русским тоже был грек, ставленник патриарха, сидевший в Киеве. А церковь была ещё «молода»: за полтора века[18] она не успела добиться того, чего добилась позднее. Библейская схоластика её «премудростей» не доходила до тёмных низов народа, ограничиваясь заменой языческих предрассудков книжными предрассудками христианства. Поэтому всё же не церковь, а умный, патриотический князь на Руси, и прежде всего в «стольном» Киеве, становился в тот век объединяющим «общерусским» началом.

Правда, редко какой из великих князей обладал этим даром - объединить и мыслью и делом всю Русскую землю. Таких, кто мог бы твёрдой рукой и ясным умом поднять отчизну над пеплом пожаров и кровью распрей, было немного. Таких князей в народе помнили много лет. Имена их с любовью хранили потомки. О них - о Владимире Красное Солнце, о Ярославе Мудром, о Мономахе - слагали былины и песни. А тех, кто множил распри и горе, кто был уж слишком корыстен, недальновиден, дробил на части Русскую землю, тех проклинали и вспоминали лихом…

Юрий Владимирович Долгорукий всю жизнь затевал походы на Киев, на Новгород и Рязань. Он силой садился не раз на киевский «стол». Сажал своих сыновей князьями соседних уделов. Но Примосковская, Суздальская земля - была для него основой.

Он хорошо усвоил заветы отца своего Владимира Мономаха - крепить Московское порубежье, и рано понял великую силу владенья личной землёй и людьми на этой земле: князь так же, как и бояре, крепок не столько дружиной, сколько владеньем больших угодий, людским трудом на личной княжьей земле. Надобно быть боярином всех бояр…

Это Юрий усвоил рано. И год за годом, с упорством великой мысли, он собирал в уделе людей и личную землю.

Он множил и укреплял в своей волости те ремёсла, которые помогали быстрее и легче трудиться его земледельцам в поле, его дроворубам в лесу, его умельцам и мастерицам шить обувь, рубахи и шубы, ковать оружие, делать сосуды и украшенья. Поэтому всякое дело его было выгоднее и ладнее, чем это же дело у бедного поселянина или даже боярина с ограниченным кругом желаний и интересов.

Пользуясь лучшими, чем у других, топорами, ладьями, сохами и оружием крепкого войска, снижая взиманье княжеской части с людского дохода, а то и совсем отменяя её на год или два, он ревностно заселял места в лесных, глухих бездорожьях взятыми в плен ратниками и смердами, бежанами и «служней».

Князь ставил посады в долинах ничейных рек и присваивал их себе. Строил церкви и города, укрепляя лесную, глухую «волость» своей неусыпной волей.

Он знал: у кого земля и взятые с этой земли богатства - тот и хозяин! А у кого лишь дружина, да «стол» в удельной столице, да жадность к лёгкой добыче - тот лёгок, как пух голубиный: дунут бояре, с которыми ты в ссоре, - и пух полетит по ветру без доли, без воли!

Князь Юрий «Долгие Руки» год за годом любым путём расширял свои земли и княжий доход от них. И если в те годы он был как будто ничем не лучше и не славнее, чем Изяслав или Всеволод Ольгович, то был он умнее их всех в одном: в отцовских заветах - копить, крепить, расширять свою землю в великом Волжско-Окском «углу». И вот в то время, когда многие из князей, вроде Ольговичей, крепили не землю, а собирали дружины да бегали от «стола» к «столу», князь Юрий, прежде всего, приник к родной земле. Он как бы лёг на неё от Мурома до Торжка, от Вологды до Москвы-реки и всё подгребал, подгребал под себя соседние и ничейные земли, губя слабейших, дружа и торгуясь с теми, кто был сильнее.

Тайные думы и крепкие руки князя тянулись далеко: на Киев, к Рязани, за Унжу, Сухонь и Ветлугу. Они тянулись в богатое Заволочье, и на мордву, и к булгарам за Волгу, и к мирным народам мари, и к новгородским богатствам.

Недаром он прозван был Долгоруким.

Недаром в каждом походе ум его занимала не только победа, но и мысли о пленных, о смердах: он приводил из походов целые семьи вражеских смердов с бабами и детьми. Таких он селил на своей земле добром или силой. И чаще, конечно, силой. Он принимал и бежан и тоже селил их в своём уделе.

Так заселял он глухие, дикие земли. И вот уже новые княжьи люди упрямо секли для него леса, драли под пашни землю, ставили избы.

Изба за избой - и у рек Московского порубежья, среди лесов и болот вставал небольшой посёлок. Туда приходил чернец, появлялся и княжий тиун - приказчик. А немного спустя наезжал и князь, ходивший зимой в «полюдье» для сбора дани.

Год за годом множились и росли в уделе Юрия сёла, исады[19], людные волоки и усолья, рядки и торги, посады и города с подгородьями и слободами.

Шли отовсюду к князю возы с мехами и солью. Тянулись телеги с зерном, железом, золотом, всякой «рухлядью» и богатством.

Росли его земли, росло богатство.

А с ними росла и сила.

А с силой росла и власть!

Князь Долгорукий умело боролся в своём уделе за силу князя. Он одинаково теснил корыстных, богатых тяжелодумов и бойковатых радетелей веча, защитников древних народных вольностей.

Правда, и вече давно уже было не вольным: в нём, как и всюду, давно верховодили воеводы-бояре и «крепкие» люди - старосты промыслов и ремёсел. Средний и низший люд пользовался лишь видимостью народного вечевого права. Главной силой в уделе были бояре. И князь, как «боярин бояр», упорно шёл к цели, крепил свою силу.

Нередко он делал это открыто. Нередко его противники из бояр сами открыто теснили князя, сплотившись и опираясь на вече. Тогда между ними и князем шла война. Война без крови, без рати. И часто - князь отступал. Если бы он в уделе своём сидел как простой наёмник, он бы ушёл кочевать от «стола» к «столу», в сраженьях ища удачи. Но Юрий Владимирович Долгорукий сидел в уделе не как наёмник, а как богатый боярин на личной своей земле. Поэтому, даже будучи побеждённым в иных делах, он крепко держал свой Владимиро-Суздальский княжеский «стол», не давал боярам кликать нового князя. Поссорившись с противниками, он просто бросал тот город, в котором случалась с боярами эта ссора, уходил в другой из владимиро-суздальских городов и объявлял его столицей всего удела.

Так он ушёл из Ростова Великого в Суздаль. Так, сидя в Суздале, думал теперь о новой столице. В ряде безвестных мест на всякий случай ставил он и крепил города, называя их именами своих детей. В городах тех он строил большие дома и церкви. Его называли «градостроитель». И он поставил церковь близ устья Нерли. Его стараньем выросли Юрьев, Можайск, Кснятин и Кострома, Переяславль и Димитров, а вслед за ними - Москва…

Суздальский воевода Кучка был среди всех бояр едва ли не самый упрямый, противник князя. И может быть, потому, что у его нелюбви к Долгорукому имелась ещё причина: ревнивый страх.

Молодая жена боярина Кучки, Анастасия Суеславна, ещё будучи девушкой, увидела однажды в Ростове Великом вдового сына князя, Андрея, и сразу в него влюбилась. Но старый боярин Степан Иванович Кучка был другом отца Анастасии: вместе боролись они против князя «Долгие Руки». А вместе борясь, сроднились: отдал старик Суеслав Ростовский юную дочь свою старому Кучке в жёны. Осенью, тайно от князя, венчал их в Ростове попик, и сразу после венчанья увёз боярин свою «молодую» в далёкую вотчину на Москве-реке.

Здесь думал прожить он всю зиму, а как привыкнет к нему Анастасия, когда забудет о глупой своей любви к Андрею, тогда вернуться обратно в Суздаль.

Однако, видно, что не судьба: князь сам приехал с дружиной на Москву-реку. А с князем - и вдовый княжич…

«Зачем их сюда пригнало? - думал боярин. - Ишь, словно за волком, пришли по следу!»

И тут же сам себя успокоил, спускаясь к избе со взгорья:

«Должно, что не я причина: похоже, он в сечу ведёт дружину! Ишь, плещутся стяги да сверкают шлемы. Авось беда меня минет…»

Глава XII. СУД КНЯЗЯ

Ходяще путём по своим землям,

не дайте пакости деяти отрокам,