Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха Страница 26

Старик угрюмо засопел. Пожалуй, Жунид задел верную струнку.

После долгого, утомительного для Шукаева допроса Зафесов, наконец, сказал кое-что. По его словам, один из та­бунщиков конефермы, ранее привлекавшийся к уголовной ответственности за кражу лошадей, но скрывший во время допроса свою судимость, мог рассказать нечто существенное. Таким образом, сомнения Жунида относительно того, что табунщики говорят гораздо меньше, чем им известно, еще более укрепились. Особенно подозрительным казался ему Аскер Чич, которого он и вызвал на повторный допрос.

—  А не темнит ли Хахан? — спросил вернувшийся Дараев.

—  Вполне вероятно. Нужно, однако, найти способ заста­вить его разговориться.

В дверь постучали.

— Войдите.

На пороге показался пожилой адыгеец с крупными чер­тами лица и мясистым в прожилках носом. На грубом, слов­но вытесанном топором лице его беспокойно и трусливо бе­гали маленькие глазки, близко посаженные к переносице. Трудно было с первого взгляда сказать, что выражает его лицо  Тупость как будто и, пожалуй, страх.

Сняв овчинную папаху, он неловко поклонился и сел на предложенный ему стул

—  Аскер Чич  Коневод, которого я пригласил для пов­торного допроса. Работал в Чохраке табунщиком на конефер­ме., живет в ауле Насипхабль,— шепнул Жунид Вадиму. Тот молча кивнул и взял лист бумаги.

—  Об ответственности за дачу ложных показаний вас предупреждали на первом допросе,— начал Жунид.— Но вы скрыли от следствия, что в прошлом имели судимость. Как вы это объясните?

—  Зря судили. Нечестно судили,— на довольно сносном русском языке ответил табунщик.— Краснодар тогда Екате-рингородом назывался. Полицей меня взял. В тот день война с японами начался.

—  За что вас арестовали?

—  В мой сарай кто-то краденый конь ставил..

—  Кто ж это вам хотел коня подарить? — усмехнувшись, спросил Вадим Акимович.

Аскер Чич достал из кармана белую грязноватую тряп­ку и шумно высморкался.

—  Хахан Зафесов. Мстить хотел. Раньше он крал у мо­его соседа жеребец, а я отнимал... в лесу отнимал...

—  Вы не ответили по существу,— перебил Жунид.— Я имею в виду допрос двадцать третьего сентября. Почему, скры­ли судимость?

—  Начальник не спрашивал,— хмуро отвечал коневод.— Зачем зря сказать?.. Судили неправильно... Хахан полицеев на меня пустил... И давно это было.

Шукаев полистал документы. Извлек протокол первого допроса.

— Вот ваши слова: «Никогда не судим». Говорили?

—  Не помню...

—  А почему солгали следователю, что не приметили ни одного из налетчиков? — быстро спросил Дараев.

—  Правду говорил. Ничего не видел,— упрямо твердил табунщик, глядя в пол.— Темно был. Никого не видел.

—  В таком случае,— резко сказал Жунид,— мне при­дется арестовать вас по подозрению в сокрытии преступни­ков. Имейте в виду, мы шутить не намерены...— И Шукаев пододвинул к себе чернильницу, как бы собираясь выписы­вать ордер на арест.

Коневод шмыгнул носом. Глаза его снова испуганно за­бегали.

—   Не пиши, начальник, я скажу,— пробормотал он, наконец,— все, что знаю, скажу. Разве мне хорошо? Совсем нехорошо. Кони, который украли, на меня тоже записан... И я отвечаю... А кто взял, кто крал — не видел. Правду ска­зал. Однако подозрений имею...

— Кого подозреваете? — спросил Жунид. Чич перешел на адыгейский язык:

— Газиз Дзыбов... Он был в Чохраке за день, когда Трама это... когда коней угнали. Я видел его. И Талиб Бичоев.. в лесу и еще много всадников на лошадях...

— Когда?

— Это Талибу известно. Мне — нет.

— Кто такой Бичоев?

— Сторож на бахче... колхозную бахчу стережет... И ты, начальник, не думай — Аскер Чич плохой... Аскер Чич неплохой... Только смелости нету... Боюсь много сказать... лучше

совсем молчать.

— Что делал Газиз в Чохраке?

Табунщик не ответил, недоуменно покачав головой.

—  Где вы его видели?

—  На лошади по аулу ехал.

—  Вы его хорошо знаете?

—  Ктоего не знает? Верст за пятьдесят от Насипхабля еговсе знают. Веселый. Много разных историй рассказыва­ет...

— Почему вы его подозреваете? Табунщик покачал головой.

—  Больше чужих в Чохраке тогда не было. А свои все на месте. Дома были. Лошадей ведь чужие угнали? Свои куда денут столько коней?..

—  Дзыбов в Насипхабле живет?

—  Да...

—  Что еще скрыли? — спросил Дараев.

—  Теперь — все говорил,— по-русски ответил Чич — Честное слово — все. Хочешь — помогать буду... только са­жать тюрьма не пугай. Не виноват я...

—  Значит, помогать будешь?

—  Аллах свидетель, буду. Отпусти, начальник, сам уви­дишь...

Когда Чич ушел, Жунид с Вадимом переглянулись. По­хоже было, что табунщик действительно говорил правду. Во всяком случае, больше выудить из него, наверное, не удаст­ся. Судя по тому, что было о нем известно, и по его поведе­нию во время допроса, он мог что-то знать, но либо грабите­ли припугнули его, либо он искусно притворился этакой сми­ренной овечкой.

Жунид склонен был предположить первое. На помощь Аскера Чича он, конечно, не рассчитывал.

—   Кажется, появился маленький просвет?! — полувопро­сительно сказал Дараев.— И официально заявляю тебе: на­чинаю заболевать сыскной лихорадкой! Не пора ли нам бро­сить клич: «Вперед на Чохрак?» Да ты не слушаешь?

Жунид упал, уронив голову на стол. Лицо его во сне было строгим и озабоченным.

Вадим тихонько свистнул и вышел на цыпочках. Он еще не знал, что его непосредственное начальство по расследо­ванию чохракского дела способно задремать вот так, сразу, за столом в кабинете...    .

А Жунид спал. Во сне он, наверное, уже был в Чохра­ке — ибо начало поисков в любом уголовном деле по всем писаньм и неписаным законам сыска всерьез начинается толь­ко там, где совершено преступление...

7. ТИХАЯ УСАДЬБА

Ивасьян нервничал. Замечали это многие, хотя не зна­ли, чему приписать раздражительность своего обычно урав­новешенного начальника. Однажды он ни за что ни про что накричал на секретаршу, придравшись во время перепечат­ки какого-то доклада к букве «т», которую не добивала ста­рая управленческая пишущая машинка. Потом сказал дерзость Дыбагову и ушел, хлопнув дверью. Это уже совсем было на него не похоже. Тигран Вартанович, по общему мнению, не принадлежал к числу людей, которые отваживаются возражать старшим по чину. Что у них там произошло, никто не знал. Михаил Корольков из приемной слышал только разговор на высоких нотах и видел, что Ивасьян «выскочил из кабинета, как пробка из бутылки». Словом, Тигран Вартанович, по выражению уборщицы тети Даши, был «не в себе», и сотруд­ники угро старались пореже попадаться ему на глаза.

Собственно, поводов для плохого настроения было более чем достаточно. Полный провал в расследовании афипского дела, выговор на партсобрании, удержанная из зарплаты премия, измена Дараева (иначе Ивасьян про себя и не назы­вал поведение Вадима Акимовича) и еще недавняя болезнь. Удивительно было другое: после всех этих событий Тигран Вартанович не только не переменился к худшему, а напро­тив — стал со всеми предупредительно вежлив, каждого вы­слушивал, не обрывая ироническими замечаниями, как бывало, прежде. И вдруг — поворот, можно сказать, на сто восемьдесят градусов. Никого не замечает, по пустякам кри­чит и ругается.

Кое-кто приписал это семейным неурядицам, кое-кто по­жал плечами; новую тему для разговоров пожевали и бросили.

Как-то вечером, дня через два после отъезда Шукаева в Чохрак, в управление доставили молодого кабардинца в фор­ме железнодорожника. Он нашумел в магазине, оскорбил завмага, а когда вызвали милицию, пытался оказать сопро­тивление участковому.

В комнате дежурного составляли на задержанного про­токол, когда туда вошел Ивасьян. Избавившись от чохракского Дела, он так и не лег в больницу.

Дежурный хотел было встать, но Тигран Вартанович жестом остановил его.

—   Дайте-ка сюда... Да нет, протокол дайте, неужели непонятно?

В протоколе значилось, что машинист паровоза ОВ-3405 Исуф Амшоков, родившийся в 1910 году в селении Нартан[16], беспартийный, нанес словесные оскорбления заведующему про­довольственным магазином... и т. д., и т. п.

Ивасьян окинул пренебрежительным взглядом напуганного его резким тоном дежурного и повернулся к машинисту.

—  В Нальчике часто бываете?

—  Да каждое воскресенье. Я, гражданин начальник...

—  Постойте,— перебил Тигран Вартанович, отметив про себя обращение «гражданин начальник» (так обычно говорят только люди, уже имевшие дело с законом).— Вы не знаете, случайно, Шукаева? Жунида Шукаева?..

—  Знаю. Мы почти соседи. Да и недавно встречались... в поезде...