Николай Шпанов - Повести об удачах великих неудачников Страница 26

— Деритесь, метр, если вам так уж хочется быть побитым, а мне некогда. Да я и не решил еще, с кем следует драться.

— Я-то знаю! Надо столкнуть к черту это дурацкое правительство. С такими министрами мы никогда не будем иметь работы для своих подмастерьев.

— Смотрите, не просчитайтесь, метр…

Друзья расстались, едва не поссорившись.

На другой день, 22 февраля, Ленуар с трудом добрался до мастерской. Улицы были необычайно оживлены. Около ораторов собирались группы, возникали стихийные митинги. Поводом к волнениям явилось на первый взгляд незначительное событие: правительство запретило очередной банкет в XII округе. Ремесленники и лавочники — весь мещанский Париж — были на улице. Сами того не сознавая, мелкие парижские буржуа двигались к предместьям, ища там сочувствия и поддержки.

Пролетарские районы не заставили себя уговаривать. Они давно уже находились в таком состоянии, что требовалась только спичка — и пожар был обеспечен.

К середине дня по улицам двинулись демонстрации.

— Долой Гизо! Долой министров-грабителей!

Подхваченный предместьями лозунг вырос в мощный, боевой клич:

— Да здравствует Гора!

— Да здравствует республика!

Ленуар в волнении расхаживал по двору опустевшей мастерской. Рокот перекатывающегося по улицам человеческого моря пока еще слабо доносился до ля Рокетт. Но Ленуару уже было не по себе. Он с беспокойством прислушивался к отдаленному голосу восставшего Парижа. Не переживший ни одной революции, Ленуар боялся самого этого слова. Он достаточно слышал от старых парижан, чтобы, как казалось ему, ясно представить себе ближайшие результаты победы Горы и идущих за нею двухсот тысяч парижских пролетариев. Жан не знал, что не Гора ведет за собой рабочих Парижа. Застряв за кулисами революции, она так и не осмелилась выйти на сцену. А если бы и узнал он о том, что двести тысяч парижских рабочих, лишенных какого бы то ни было руководства, самостоятельно повели наступление на монархию, — страх его только перешел бы в панический ужас. Забыв о годах голодовки и безработицы, проведенных среди рабочих и вместе с ними, Жан, сам того не заметив, стал бояться и ненавидеть тех, кто приходил к нему, чтобы зарабатывать несколько су в день. Ему казалось, что он читает их мысли и что это сродни тому, что приходилось ему слышать в тюрьме от Даррака. И на рассудочную ненависть бесчисленных Дарраков Ленуар отвечал идущей от сердца злобой собственника — хотя только еще стремился стать собственником. Он не успел еще приобрести больших материальных ценностей, но психология стяжателя и скупца уже стала его психологией.

Теперь Ленуар чувствовал себя, как у кратера. Ничего еще не было видно, но из чрева Парижа, из этого вулкана страстей, доносился шум закипающей лавы восстания. Ленуару хотелось убежать домой.

Но на кого покинешь мастерскую?

Рабочие разошлись еще утром. Сторож исчез. Маринони, ушедший вместе с дочерью взглянуть на демонстрацию, не возвращался.

Между тем Жана снедало беспокойство за судьбу комнаты на улице Гравилье. Ведь там остались все материалы и наброски, все потенциальное благополучие, воплощенное в проекте новой машины. И, быть может, его будущности, заключенной в ящике стола, сейчас угрожала опасность?! Как же быть? Бросить на произвол судьбы мастерскую? Но ведь и в ней добрая доля имущества принадлежит ему, Ленуару! Черт побери, вот ведь вопрос!..

Холод февральского вечера давал себя знать. Осмотрев замки на воротах, Ленуар пошел в контору и растопил печурку. Зажечь лампу он не решился, чтобы не привлекать внимания с улицы.

Пригревшись у печки, он размечтался, как вдруг раздался ожесточенный стук в ворота. Ленуар испуганно вскочил. Бросился было к двери, но на пороге остановился в нерешительности, вытащил из кармана маленький пистолет и сунул его в кучу железного хлама.

Стук усилился. Барабанило несколько нетерпеливых кулаков. Слышались раздраженные возгласы и брань.

Открывать ли? Не лучше ли воспользоваться задней дверью конторы, выходящей на соседний двор?

Но среди голосов за воротами ему почудился голос Бианки.

— Мадемуазель Бианка? — крикнул он, не отпирая.

— Я, конечно, я! Мы уже думали, никого нет. Хотели ломать калитку.

Следом за Бианкой во двор ввалились несколько мужчин.

— Со мной друзья. Мы кое-что должны здесь взять…

Бианка зажгла фонарь и направилась в кладовую. Ленуар попытался преградить ей путь.

— Что вы намерены делать? — спросил он голосом, дрожащим от страха.

Но никто не обратил на него внимания.

Через минуту Бианка вернулась. Спутники ее остались в кладовой.

— У отца там оружие. Он вручает его революции.

— Революции?

— Вы ничего не знаете? Король отрекся! Назначили новых министров, но народ хочет и им дать отставку, пока они не успели еще стать правительством. Придется драться. Нужно оружие.

Бианка — и революция!

— Подумали ли вы о последствиях?

— Нужно не думать, а драться.

— Да знаете ли вы по крайней мере, за что деретесь?

— Мы с папой деремся за свободу Италии.

— Ах, опять Италия! — раздраженно сказал Ленуар.

Мысли прыгали у него в голове. Ясно было одно: события принимают крутой оборот. А раз так — ему здесь нечего делать. Если волна сражений докатится до ля Рокетт, фабрику не спасешь никакими запорами. Значит, нужно думать о чертежах. Что будет с ними?

— Свободен ли мост Арколь? — упавшим голосом спросил он.

— О, там жарко! — восторженно воскликнула Бианка. — Наши ведут настоящую осаду ратуши. Сейчас вы сами увидите. Эй, граждане, — крикнула она в темноту двора, — Дайте пистолет гражданину Ленуару!

— Нет, нет, мне не нужно оружия! — испуганно отмахнулся Ленуар.

Бианка с сожалением посмотрела на друга.

Предводительствуемый итальянкой, маленький отряд вышел на улицу.

Жан поплелся следом.

«Темнота. Никого. Узел борьбы не здесь».

Но по мере приближения к Сене становилось все оживленней. Скоро ряды людей, движущихся по мостовой, сделались сплошными. Ленуар с трудом поспевал за итальянкой в бурлящем месиве толпы. Но, как он ни старался держаться вблизи спутников, все же потерял их из виду.

Некоторое время он безвольно мотался вслед за людским потоком, не решаясь избрать направление. Не нужно было наводить справки, чтобы понять, что мост Арколь для него закрыт: в той стороне воздух то и дело взрывался от ружейных залпов.

Ленуар бросился к Люксембургу, рассчитывая обойти с запада район, охваченный сражением. Площади были заняты правительственными отрядами и национальной гвардией. В парках привязанные к деревьям кони драгун щипали листву. Артиллеристы сидели вокруг орудий. Пехотинцы беседовали около составленных в козлы ружей. Толпы парижан, окружив эти лагеря, вступали в беседу с солдатами, не обращая внимания на окрики офицеров. Признаков близкого боя, о котором говорила Бианка, Ленуар не видел.

«Дамские страхи, — решил он. — Итальянская экспансивность. Это просто небольшая смута, к каким привык Париж. Ничего угрожающего…»

Успокоенный, Жан прошел по Сенской улице к набережной. Здесь, к его ужасу, картина оказалась совсем иной. Солдаты не дремали. Они стояли в боевом порядке, преграждая улицы. Десять раз Жана останавливали и подвергали опросу. И, когда он добрался наконец до столь памятной ему набережной Малакэ, часы на здании Школы изящных искусств уже показывали первый час ночи.

Погруженная в темноту набережная была наполнена гулом. Вдоль парапетов, где Жан привык видеть прилавки букинистов, чернели силуэты пушек. Ни к мосту Искусств, ни к мосту Карузель не пропускали. Район военных действий оказался шире, чем думал Жан.

Теряя самообладание, подавленный подъемом, охватившим толпу, Жан побежал вдоль Орсейской набережной.

Наконец ему удалось перейти Сену по мосту Согласия и повернуть к цели — району Сен-Дени. Ободренный рассветом, он напряг последние силы, чтобы проникнуть к Севастопольскому бульвару. Оставалось лишь пересечь его, и Жан — дома…

Но это оказалось почти невозможным. Перебегая из улицы в улицу, Ленуар всюду натыкался на группы лихорадочно работавших людей.

День 23 февраля родился нехотя, трудно. Люди казались тенями. Они двигались бесшумно, но движения их были быстры и точны, будто действовали они по неслышной команде, воспринимаемой непосредственно мозгом, нервами.

Женщины стаскивали на мостовую рухлядь, которую жители выбрасывали прямо из окон: шкафы, столы, доски, бочки, ящики. Непроходимые плотины перегораживали русла улиц. Мужчины разбивали кирками и ломами мостовую. Мальчишки с сосредоточенным видом оттаскивали булыжины к баррикадам, подпирая камнем шаткие укрепления. Они делали это уверенно и умело, эти маленькие парижане, родившиеся под защитой баррикад и с детства игравшие с роялистскими пулями, выковырянными из стен своих жилищ.