Джулиан Рэтбоун - Последний английский король Страница 26

Эмма, дочь Ришара, герцога Нормандии, была вдовой двух королей, матерью третьего и надеялась в скором времени увидеть еще одного своего сына на троне. Первый супруг Эммы, Этельред Неразумный, женился на ней в безвыходной ситуации, рассчитывая, что этот брак скрепит его союз с Нормандией и нормандцы перестанут поддерживать данов. Своей цели Этельред не достиг, но печальным следствием этого шага стало родство английской династии с нормандской, на котором и основывал спустя полвека свои притязания на престол Вильгельм Незаконнорожденный.

Эмма – ей в ту пору не исполнилось и двадцати лет – стала второй женой Этельреда. У него было несколько сыновей от первой жены, Эльфледы, в том числе Эдмунд, прозванный Железнобоким. Сыновья Эммы, Альфред и Эдуард, оставались на вторых ролях, тем более в ту пору, кот да могучий Эдмунд упорно защищал берега Англии от гораздо более грозного врага, чем те, с которыми воевал его отец. Главным противником англичан стал теперь молодой, но уже прославленный конунг датчан Канут. Этельред умер; Эдмунд Железнобокий, после множества кровавых битв, приведших к разделу королевства между ним и Канутом, последовал за отцом. Витан провозгласил Канута королем всей Англии.

Канут хотел придать законную силу власти, добытой в бою, а потому женился на вдове. Вероятно, Эмме его выбор польстил, она была даже увлечена новым мужем. Датчанин был младше ее по крайней мере на семь лет, высок, наделен необычайной силой, да и красив, если не принимать во внимание его нос – узкий и крючковатый. Волосы у него были длинные, светлые, глаза ярко сверкали.

К несчастью, у Канута уже была жена, Эльгива Нортгемптонская, английского (вернее, датского) рода, и хотя король якобы расстался с ней, Эльгива не только благополучно здравствовала, но и правила северными и восточными графствами Англии, а какое-то время и Норвегией, в качестве регентши при своем старшем сыне от Канута, Свене. Вторым их сыном был Гарольд Заячья Лапа. Эмма вновь оказалась на положении второй жены, как и при Этельреде, причем Этельред хотя бы успел овдоветь, прежде чем сделал ей предложение.

К 1043 году Эмма накопила огромное богатство. Выйдя замуж за Канута, она получила в качестве свадебного дара Эксетер, крупнейший город на западе страны, и все поборы с этого города поступали в ее распоряжение. Из двух ее царственных мужей один правил обширной империей, простиравшейся от полуночного солнца до мыса, который англичане называли Лендз-Энд, то есть «Край земли», а от Края земли – до берегов Балтики к востоку от Дании. Эмма хранила свои сокровища в золотой монете и драгоценностях на многие тысячи фунтов – все это было сложено в подвалах ее дома в Винчестере. До реальной власти ей так и не удалось дорваться, и она посвятила свою жизнь тому, чтобы приобрести нечто, почти столь же важное: деньги. Власть можно купить.

Эдуарда впустил в дом Стиганд, капеллан и советник королевы, крепкого сложения бенедиктинец с короткими песочного цвета волосами, выстриженными тонзурой. У монаха было красное квадратное лицо, нос картошкой, злобные голубые глазки, толстые губы и трясущиеся жирные щеки. Он был не старше Эдуарда, а то и моложе, состоял домашним священником при Кануте и Гарольде Заячья Лапа, и оба короля ценили его ум. В краткое царствование Гардиканута Стиганд предпочел уйти в тень, сделавшись капелланом и приближенным советником вдовствующей королевы. Эту должность он занимал и ныне. Монах провел Эдуарда в зал, возвестил о его приходе и исчез. Этот светский, амбициозный, сластолюбивый человек воплощал в глазах Эдуарда все пороки английской Церкви.

Каменные стены зала были увешаны гобеленами – только это излишество и позволяла себе Эмма, мебель почти отсутствовала, а воздух в помещении согревала одна-единственная жаровня. Королева не собиралась прожигать свои сбережения, тратясь на уголь, хотя и любила окружать себя красивыми дорогими вещами, тканными гобеленами, золотыми сосудами для вина; свое худое, но отнюдь не изможденное тело Эмма кутала в меха, украшала золотом и драгоценными камнями, а на голове носила золотой обруч, отделанный так богато, что он больше походил на корону. Меха, драгоценности, сосуды в любой момент можно продать, в отличие от золы и куриных костей. Когда Эдуард вошел, мать не поднялась ему навстречу с похожего на трон кресла, позволив сыну приблизиться и поцеловать ее в щеку, морщинистую, точно скорлупа грецкого ореха, но зато благоухавшую индийским сандалом.

– Ты пока не король, – заметила она, поясняя, почему не встает в его присутствии.

– Зато ты всегда будешь королевой, – откликнулся он, садясь на стул без подлокотников, приготовленный для него возле кресла матери.

Крашенные в рыжий цвет волосы королева убрала под венец. Взгляд ее ярких глаз зорок и проницателен, зрачки живые, бойкие, похожие на готовых взлететь птах. Эмме не сидится, длинные, коричневые, хищно загнутые ногти постукивают по украшенным львиными головами подлокотникам, ноги отбивают едва уловимый ритм. Вопросы о здоровье она нетерпеливо отметает.

– Итак, ты собираешься стать королем, – говорит она.

– Я стану королем.

– И эти наглецы будут править вместо тебя.

Эдуард пожимает плечами, стараясь не поддаваться раздражению.

– Сейчас они мне нужны. Это ненадолго.

– А когда надобность отпадет, ты скажешь им: дорогой Годвин, дорогой Свен, Гарольд и так далее, большое спасибо за все, что вы для меня сделали, а теперь будьте любезны передать мне свои графства и владения, а сами отправляйтесь жить куда-нибудь в Катай, к подножью Каракумов и Крыши Мира... – Она резко щелкает пальцами, вдовой королеве этот жест заменяет смех. – И они послушаются и уедут.

Он отвечает (глупо, конечно, но как удержаться и не назвать лишний раз имя тайной своей любви?):

– Ты не упомянула Тостига.

– О, своего мальчика можешь держать при себе. Он пустышка.

Раздражение перерастает в гнев, но Эдуард все еще сдерживается.

– Ты послала за мной, мама. Что ты хочешь мне сказать?

Она наклоняется вперед, смотрит ему прямо в глаза и шепчет:

– Скажи Сиварду и Леофрику: если им нужны деньги, чтобы собрать войско, которое сможет побить Годвинсонов, денег у нас достаточно.

Эти слова застали его врасплох. Эдуард поднялся, зашел за свой стул, двинулся куда-то вбок, словно пытаясь укрыться от матери, и лишь пройдя большую часть комнаты, повернулся и возвратился к ней.

– Если хоть одна душа нас услышит, – где-то поблизости крутится Стиганд, – нас обоих убьют.

Когтистые пальцы перестали выбивать такт, они обхватили подлокотники с такой силой, что распухшие суставы побелели.

– Господи, ты весь в отца. – Королева имела в виду Этельреда, но мысль ее тут же обращается к Годвину, голос дрожит от ярости и обиды: – Этот подлый негодяй правил Англией всякий раз, кот да твой отчим отправлялся на войну. Вы с Альфредом сидели в Нормандии, вы понятия ни о чем не имели, а об меня он просто ноги вытирал. А потом он убил твоего брата. Убил твоего брата! Это что, совсем ничего не значит? Слышишь, кастрат, бык холощеный: это что, ничего не значит?!

Эдуард тоже подается вперед, ударяя кулаком по ладони.

– Еще как значит! Но нужно выждать. Выждать, когда можно будет сквитаться без риска для меня, для тебя, – шипит он ей в самое ухо, не позволяя себе кричать. – Тогда мы сделаем это. Не ужели не понимаешь? Уэссекс, Суссекс, Кент, Восточная Англия, графства к северу от Темзы, корабли, моряки, дружинники... У тебя хватит сокровищ, чтобы нанять равное по силе войско?

– Хватит, даже без помощи Сиварда и Леофрика. Есть ведь еще нормандцы, мы можем позвать их. Даны, норвежцы. Шотландец Макбет[45] могучий воин и любит деньги, как все шотландцы...

– А когда эта наемная свора явится сюда и разорит страну или по крайней мере южные графства, когда Годвин и все его сыновья будут убиты – все до единого, потому что ни ты, ни я не будем чувствовать себя в безопасности, если останется в живых хоть один, – тогда народ этой страны захочет видеть меня своим королем, как ты думаешь?

– Народ? Ба! Что такое народ? Народ делает так, как ему велят. – Эмма всегда была истинной нормандкой.

– И ты полагаешь, – продолжает шипеть Эдуард, – что когда это наемное войско одержит победу, оно не сумеет подобрать себе другого князя, герцога, короля, которому оно предпочтет служить?

Эдуард несколько раз глубоко вздыхает, чтобы успокоиться, и снова садится рядом с Эммой.

– Мама, – теперь в его голосе звучит мольба, он в последний раз пытается урезонить королеву. – Ты сказала, что я похож на отца, и тем пыталась уязвить меня, но отец мой был глупцом, а я не так глуп, он упорствовал в своих ошибках, а я нет, он понапрасну растрачивал деньги и дешево ценил человеческую жизнь...

– А я нет, – подхватывает она, насмешливо качая головой.