Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов Страница 26

   — Не убегай, — шептала она. — И ничего не бойся. Я сумею защитить, я помогу...

   — Зачем? — он понял, что уже сжимает её тонкое, не по-женски твёрдое тело в объятиях. — Зачем мы так грешим?

   — Так рассудила судьба, так пожелал Всевышний, — едва слышно отвечала она. — Ничего не бойся... Я сохраню... Я сумею защитить...

ЧАСТЬ 4

«...Удостой меня, чтобы я вносил

свет во тьму...»

Слова молитвы

В горнице было уже совсем светло, чисто прибрано и тихо, словно с вечера здесь и не пировала компания гостей. Горбатая лорсова прислужница, шмыгнув вдоль выбеленной стены, бесшумно скрылась во внутренних покоях дома. Устало выдохнув, Фёдор отставил Митрофанию к стене. Он уселся на лавке, поближе к тёплому ещё очагу, изготовился снять сапоги, чтобы покимарить ещё часок-другой. Скоро, скоро уже проснутся лорсовы домочадцы. Ещё в объятиях Аймани, в деннике, казак слышал, как старый Сайданур-пастух уводил стадо на гору.

— Всё верно. Настоящий воин спит в деннике, рядом с боевым конём. В походе лишь шашка ему и жена, и подруга, — услышал он насмешливый голос.

Гасан-ага сидел в углу горницы, на скамье. Вырез полотняной рубахи не скрывал мощных мускулов груди и шеи, простые солдатские кальсоны оставляли открытыми его босые ступни. Волна иссиня-чёрных волос разметалась по широким плечам. Фёдор едва не застонал, когда острые зубы ревности вцепились ему в рёбра. Их разделял почерневший от времени дубовый стол.

   — Что, не спится, Гасан-ага? — только и смог сказать казак.

   — Тревожно — вот и не сплю. Али вернулся поздней ночью, до утра проговорили. — Гасан-ага помолчал, буравя Фёдора взглядом тяжёлым и острым, как наконечник его пики. — Тебя поджидали, да так и не дождались. Что задумал?

   — Мы отправляемся после полудня. Заночуем в Дарьяле.

   — Пойдёте открыто?

   — Да. Чего нам бояться? Правоверные совершают хадж. Слуга и господин...

   — Значит, пойдёшь с акинцем... Вдвоём?

   — Да.

   — Всё верно. В Дарьяле стоит подполковник Разумов с большим отрядом. Ты знаешь его?

   — Нет...

   — В горах опасно. Наймиты Мустафы повсюду. Так говорит Али. Движутся тайно, избегая дорог, простых путников не грабят — таков приказ Мустафы. Но они там, под пологом леса. Аллах лишь знает, что ждёт вас на пути. Война, беда смотрят с каждой скалы, прячутся за каждым деревом. Не боишься?

   — Нет. Мы к войне привычны, а беда нам нипочём — сама пугается, нас завидев.

Фёдор посматривал на дверь, надеясь улучшить момент, чтобы улизнуть. Но тяжёлый взгляд Гасана-аги словно пригвоздил его к каменному полу.

   — На языке нахчи ты говоришь чисто. Рассчитываешь, что встречные поселяне примут тебя, признают приверженцем нашей веры?

   — Примут. Я полжизни провёл в этих горах. Знаю обычаи и пути знаю. Пройдём.

   — Надеешься по помощь хлипкого святоши, если случится принять бой?

   — Надеюсь уйти от открытой схватки хитростью...

Курахский рыцарь не дал ему договорить.

   — Ты видел её. Чую, знаю — видел. Ты был с ней! — в чёрных глазах Гасана-ага плескалась недобрая подозрительность. — Когда она близко — я перестаю спать, дышать тягостно, тоска сжимает грудь.

Гасан-ага опустил голову, спрятал лицо за пологом волос. Фёдор подался к двери. Внезапно курахский рыцарь застонал, судорожно рванул ворот полотняной рубахи.

   — Я знаю... Слышал уже под утро как шепталась она с Лорсом, про тебя говорила... С тобой к Коби идти хочет... Зачем скрываешь? Скажи правду, я хочу знать!

   — Не о сестре ли учёного Мажита толкуешь ты, почтенный? Если так, то да, видел я её нынче ночью, — просто ответил Фёдор. — Но с нами идти она отказалась. У неё свои пути.

Гасан-ага вскочил. Тяжёлый дубовый стол отлетел в сторону, повинуясь мановению его руки.

   — Она моя! — прорычал он. — Она будет моей!

   — Может, оно и так. Да только не называй дикую кошку своею, пока не посадишь её на цепь, в клетку и не приучишь брать пищу из рук.

Фёдор уже держал в руках Митрофанию. Верная подруга казака покоилась в ножнах, но в любой момент готова была явить миру голубоватый металл смертоносного лезвия.

   — Я пойду с тобой. Я служу царю урусов и Ярмулу. У меня нет другого пути.

   — Алексей Петрович ясно распорядился. Иль ты не слыхал слов его сиятельства, генерала Мадатова? Тебе предписано явиться в Грозную, доложить обстановку.

   — Я пойду с тобой!

   — Ты служишь в русской армии и обязан подчиняться дисциплине и приказам старших, — настаивал Фёдор.

Он успокоился, заметив, что курахский рыцарь безоружен.

   — Ты не доведёшь жену Ярмула до Грозной без моей помощи.

   — Доведу. Я получил приказ, и я его исполню.

   — Тебе ли, казак, учить меня — княжеского сына, верности долгу и воинской дисциплине?

   — Верность — в послушании, почтенный Гасан-ага. Ярмул ждёт вестей из Лорса. Да и брат твой, Аслан-хан, при нём. Или ты забыл? — тихий голос Мажита, подобно ушату ледяной воды, окатил соперников, изготовившихся сцепиться в смертельной схватке.

   — Не пытайся преследовать мою сестру. Странная она, не любит подчиняться мужской воле. Если хочешь завоевать её сердце — предоставь свободу выбора, и она, быть может, выберет тебя.

   — Она ушла. — Толстые доски дрогнули и прогнулись, когда Гасан-ага, обессилев от ревности и гнева, опустился на скамью. — Прав святоша, странная она. Дикая, словно зверь лесной. Ушла, похитив моё сердце... Зачем?

Слева, в зарослях ивняка, шумно ворочал валуны буйный Терек. Дорога то пугливо прижималась к отвесным скалам справа, то, словно осмелев, кидалась ближе к берегу сердитой реки, прячась под сенью лип и орешин. Соколик то и дело пытался перейти с шага на рысь, но Фёдор не позволял. Взамен съеденного волками Бурки и в знак особой преданности правителю Кавказа, старый Лорс выделил посланнику Ярмула пожилого ишака по кличке Туман. Когда-то шкура Тумана была серовато-коричневой, как голый бок скалы, но время и тяжкий труд посеребрили его хребет, придав ему не слишком красивый псивый оттенок. Ушан держался неподалёку, время от времени отлучаясь, чтобы поохотиться на мелких грызунов и ящериц. Они ехали бок о бок. Всадники направляли Соколика и Тумана по покрытым травкой обочинам дороги, дабы не оставлять явных следов. Мажит хохотал над легендой про слугу и господина, совершающих хадж, величая Фёдора «падишахом падишахов», прикладывал ладонь правой руки к груди, склоняя голову в подобострастном приветствии.

С того времени как они покинули Грозную, Фёдор ни разу не брился. У него отрастала густая, чернющая борода. Мажит посмеивался над ним, называя беглым семинаристом. Фёдор злился, бил товарища жёсткими ножнами Митрофании по угловатым лопаткам:

   — Получи на орехи, укротитель псивого ишака?!

   — Ишак — зверь полезный, — не унимался Мажит. — А что псивая масть у него — то не погано совсем. Ишаку быть красивым не надо. Ишак хорошо по скалам умеет лазить. С камушка — на камушек, вниз в ямку — наверх из ямки, прыг-прыг!

   — Отстань, грамотей, я тоскую!

   — Это хорошо! — не унимался Мажит. — Это ты правильно тоскуешь, но зря.

   — Как это так? Эх, завираешься ты, грамотей. Видно, от учения ум за разум зашёл.

   — А я всё видел, видел, видел! — Мажит хохотал, откидываясь назад в седле и высоко задирая ноги, обутые в новейшие чувяки, подаренные Лорсом вместе с ишаком.

   — Эй, ты! Не шуми! — смущался казак. — Не то все лисицы с окрестных гор сбегутся и покусают твоего псивого скакуна, не отобьёсси. Ты лучше растолкуй мне про твою сестру!

   — Что растолковать?

   — Почему не едет с нами по дороге, подобно мирной страннице? Почему в лесу прячется? Почему в седло не садится, а милые ножки свои утруждает? И главное: как ей удастся пешим ходом, по кручам да буреломам достичь места ночлега одновременно с нами?

   — У неё свои пути. Говорил же я тебе — странная она. А что к месту ночлега вовремя придёт, так то — не обязательно! Она могла и в другую сторону отправиться. Эх, легковерен же ты, казак!

   — Нет! Она не обманет, — буркнул Фёдор. — Обещала ведь.

   — Мы с тобой — мирные путники. Совершаем хадж. Ты — господин на лихом скакуне, я — твой слуга. Какое нам дело до женщин и их капризов? Кто из них хочет шёлковой чадрой покрываться, а кто пращой размахивать. Вот только не очень-то ты на правоверного мусульманина походишь. Я бы тебя скорее за беглого семинариста принял. Видел я таких в Тифлисе, когда гостил там у брата моей матери. Но только ты человек порядочный, о да! В кабаки не ходишь, пьяным в канаве не валяешься...

   — Довольно хаять христианскую веру! — и Фёдор снова хлопнул Мажита ножнами поперёк спины.