Фаина Гримберг - Примула. Виктория Страница 26

— Для королевы Мы невысоки ростом!

Но лорд Мельбурн полагал её всё-таки послушной, в сущности, девчоночкой, хотя и признавал, что она может быть необыкновенно изводящей!

Он переводил разговор на музыку. Он уже тогда уверял её, что Вагнер — это в высшей степени... А она потом предпочла вагнеровским операм «Кармен» и выучила музыку Бизе наизусть! Возможно, в произведении Бизе просматривался некий выход (ещё один выход!) из сложившегося уже давно, отчаянного положения трудящихся людей. Выход этот заключался в том, чтобы с завидным постоянством говорить, писать и петь, варьируя основополагающую мысль: «Трудящиеся — тоже люди!» А также: «Трудящиеся даже лучше, нежели аристократы и буржуа!» И постепенно количество речей, книг и пения переходило в качество действий, хороших, последовательных, можно сказать, действий. И положение трудящихся улучшается на глазах, отвращая их от идеи революции. Ложи, партер, галёрка — все непрерывно следят за жизнью фабричной работницы Кармен и солдата Хозе. Все напевают и наигрывают. Королева Англии тоже напевает прекрасную музыку. Положение трудящихся улучшается...

В шкафу, в кабинетном шкафу лорда Мельбурна, в отличном чиппендэйловском шкафу красного дерева, содержались некие скелеты, то есть память о некоторых несчастьях, постигших его в его жизни.

Всё началось с матери, урождённой Элизабет Милбэнк, супруги Пэнистона Лэма, барона Мельбурна. Элизабет происходила из хорошего Йоркширского рода. Барон Мельбурн был богат. Он содержал постоянную любовницу, он был пристрастен к охоте, он пил портвейн — бутылку за бутылкой, он играл в фараон. Он просидел в парламенте сорок лет кряду и за всё это время произнёс только одну речь. Он не интересовался политикой.

Леди Элизабет интересовалась всем! В Лондоне она завела прекрасный дом и открыла блестящий светский салон. Она была привлекательной, занимательной, умной, восхитительной, страстной и податливой. Она была любовницей также и короля Георга IV. Благодаря этой связи её супруг был произведён из баронов в виконты, а затем назначен лордом королевской опочивальни. И вот над этим назначением лондонский свет хорошо посмеялся. Во времена «Георгианского каре» безнравственность не возмущала, но веселила!

Происхождение шестерых детей Элизабет оказалось весьма неясным. Уильям был сыном лорда Эгремонта, Джордж — отпрыском Георга IV, отца Эмилии невозможно было определить!

В салоне Элизабет блистали Шеридан и Байрон. Джордж Гордон писал о ней: «Это самый лучший друг, которого я имел в своей жизни, и умнейшая из женщин. Если бы я был на несколько лет моложе, какого дурака она могла бы из меня сделать, если бы пожелала, — но тогда я потерял бы приятнейшего и драгоценного друга».

К сожалению, леди Мельбурн скончалась задолго до того, как её сын Уильям Лэм, второй виконт Мельбурн, занял пост премьер-министра. Случалось, лорд Уильям бормотал, склоняясь к её портрету:

— Удивительная женщина, заботливая мать, превосходная жена, но не строгих нравов, нет, не строгих.

Но в сравнении с женой Уильяма, его мать могла показаться идеалом добродетели!

Премьер-министр Мельбурн был женат на женщине, вошедшей в историю английской литературы в качестве «леди Каролины Лэм». Байрон, любивший писать стихи, прозу и письма, писал о ней: «Если есть на свете человек, к которому я питаю чрезвычайно сильное отвращение и ненависть, то это она...» Письмо это он адресовал её свекрови, леди Элизабет Мельбурн. Он обвинял Каролину в бесстыдстве и утверждал, что «гораздо предпочтительнее очутиться с мертвецами в аду, чем с ней, Каролиной... на земле...»

Но незадолго до этого Джордж Гордон писал самой Каролине совсем другие слова: «Я ещё не встречал женщины, одарённой большими или более приятными талантами... ты знаешь, что я всегда считал тебя самым умным, обаятельным, сумасбродным, милым, непонятным, опасным и неотразимым созданием из всех, кто живёт сейчас на земле или должен бы жить две тысячи лет назад. О красоте я говорить не стану, я не судья. Но рядом с тобой наши красавицы перестают казаться такими; значит, у тебя есть красота или нечто лучшее. Ну вот, Каро, эта чепуха будет первым и последним комплиментом (если его можно принять за таковой), который ты от меня услышишь».

Каролине Понсонби исполнилось пятнадцать лет, когда её увидел Уильям Лэм, лорд Мельбурн, только что завершивший своё образование в Кембридже и готовившийся получить право на адвокатскую практику.

Юноша принял решение: «Из всех девушек Девоншир-Хауза она одна предназначена мне!»

Однако на ухаживание пришлось потратить три года. Они были очень разные. Каролина — блестящая, живая, с лицом бесстыдного ангела, копной коротко стриженных вьющихся светлых волос и большими глазами газели. Худенькая, словно мальчишка-сорванец, она говорила нарочито шепеляво и растягивала слова. Так было модно. Многочисленные друзья называли её Белкой, Ариэлем, Эльфом, Юной Дикаркой. И рядом с ней — Уильям Лэм, лорд Мельбурн, со своей насмешливой улыбкой и отточенной манерой скучающего нарочитого безразличия. Он был изысканным денди, замкнутым, умным, беспечным. Он любил наблюдать жизнь. Каролина и Уильям, они были такие разные, но оба они являлись людьми своего времени, характерными героем и героиней эпохи Георгианского каре!

Они поженились в самом начале лета. Каро прервала обряд бракосочетания, разорвав свадебное платье на груди. Затем она упала в обморок. Её на руках вынесли к приготовленной для свадебного путешествия карете. Молодые супруги отправились в Италию.

Первые четыре года возможно было (конечно, с учётом георгианских нравов) назвать даже и счастливыми. Супруги поселились в элегантном Мельбурн-Хаусе в Лондоне. Один из этажей занимала мать Уильяма. Приём следовал за приёмом. Уильям и Каролина обсуждали политические новости и читали новинки литературы. Двое детей умерли в детстве. Старший, Огастес, родился слабоумным и умер, не дожив до тридцати лет.

Каро устала от собственной супружеской верности, хотя по-своему любила мужа. Она, разумеется, проводила почти всё своё время в салоне Мельбурн-Хауса, где расхаживала среди эксцентрических лордов и леди, баловавшихся литературой и любовью. Вскоре она и сама завела любовника, весельчака, сэра Годфри Уэбстера. Но это уж было слишком даже для георгианцев. Леди Каро нимало не скрывала своих отношений с Уэбстером. Напротив, она всячески выставляла свою связь с Уэбстером напоказ. Лорд Мельбурн терпел. Этот роман жены казался ему прежде всего безвкусным. Лорд Мельбурн был истинным последователем Браммела!

Но в самом недалёком будущем лорда Мельбурна ожидало действительно мучительное испытание.

В марте 1812 года лорд Джордж Гордон Байрон, считавшийся второстепенным поэтом, произнёс свою первую речь в парламенте. Это чрезвычайно эффектное выступление было направлено против решения о смертной казни для ноттингемских ткачей-луддитов, ломавших механические ткацкие станки, использование которых лишало многих ткачей работы. Теперь во всех гостиных Лондона только и говорили, что о лорде Байроне.

Каролина страстно пожелала видеть его. Его представили молодой леди Мельбурн. Она пристально посмотрела ему в глаза; театрально, безмолвно повернулась на каблучках и вышла из комнаты. Она также вела дневник и записала в нём две сакраментальные фразы: «Сумасшествие, несчастье, опасность!» и «Это прекрасное бледное лицо — моя судьба».

Лорд Байрон сдался не сразу. Он не любил худых женщин; он говорил о Каролине: «Меня преследует скелет! » Но в конце концов он склонился к ногам леди Каро. Её ум, высокое положение в обществе, нервическая страстность и то, с какой готовностью она стала его любовницей, интриговали Байрона. Он дал волю чувствам. Целые дни он проводил в Мельбурн-Хаусе. Она слушала его рассказы, она слушала его стихи. Она обожала его.

Байрон уважал её мужа. Байрон говорил о лорде Мельбурне: «Лэм настолько выше меня, насколько Гиперион[55] выше сатира». Лорд Мельбурн был о нём не столь высокого мнения, то есть признавал талант Байрона, но считал его позёром. Он открыто высмеивал романтическую поэзию Байрона, вызывая бешенство Каролины.

Между тем Каролина следовала за своим возлюбленным, подобно тени. Она даже переодевалась в одежду пажа, натягивала узкие панталоны и ожидала Байрона среди факельщиков и кучеров, покамест он проводил время на каком-нибудь приёме, куда она не была приглашена.

Байрон просил её не принимать гостей, она согласилась. Байрон ненавидел новомодный танец вальс, она вовсе перестала танцевать. Она грозилась, что убежит с Байроном. Однажды она вдруг сбежала из дома, но Байрон вернул её, а Мельбурн — простил.

Наконец Байрон бросил её, сойдясь с её подругой, леди Оксфорд. Каро впала в состояние безумного отчаяния. Она жгла книги Байрона. Но он более не объединял себя с нею. Он объединял себя с её мужем: