Август Цесарец - Императорское королевство Страница 26

— Ну, говорите же, — ободряет его Петкович, потому что Мутавац молчит или бормочет что-то невразумительное. — Я вам помогу. Надо бы вас поместить в больницу, больше воздуха, отдых, хорошее питание — все это я вам обеспечу, когда выйду на свободу. Ну что, господин Мутавац, почему вы молчите?

Петковичу кажется странным это молчание, тоска охватила его, испытующе уставился он на Мутавца.

Мутавац, в свою очередь, смотрит на него тупо, леденящий ужас сковывает его от этих крупных, черных, остекленевших глаз. Он не может оторваться от них, ему кажется, Ольга наблюдает за ним со стороны и умоляет отвернуться от пронизывающего взгляда этих страшных глаз. Берегись этого человека! — словно говорит она. Впрочем, она имела в виду Рашулу. И ему хочется спрятаться, но глаза впились в него как два гвоздя с большими, круглыми блестящими шляпками, они приковывают его к месту, уничтожают.

Невдалеке, натянуто улыбаясь, остановился Рашула. Вот так, именно так представлял он себе минуту, когда Петкович встанет перед Мутавцем, и все пойдет дальше как по маслу. Момент самый подходящий, но Петкович не подготовлен.

— Что я вам говорил, — шепнул он Майдаку, который тоже подошел поближе. — Видите, он хочет загипнотизировать Мутавца.

Разве Петкович вправду хочет загипнотизировать Мутавца? — задается вопросом Майдак. С нервной дрожью наблюдает он, как Мутавац, пригвожденный взглядом Петковича, с жалким и глупым видом беспомощно прижался к стене. Майдак ощущает и ненависть и обиду, что им пренебрегают. Он бы пробился вперед, но боится — вдруг писари подстроят какую-нибудь гадость, как в прошлый раз в камере во время спиритического сеанса, когда они не захотели соблюдать тишину и держать ладони на столе, а принялись толкаться, смеяться, щипать медиума за ляжки, а потом, подкравшись сзади, напялили ему на голову ведро. Не получилось бы так и сейчас! Рашулы, разумеется, нечего бояться, а Мачека? Но любопытство и боязнь, как бы Петкович в самом деле не пренебрег им ради Мутавца, были столь велики, что от всех остальных страхов не осталось и следа. Остерегаясь Мачека, он подошел совсем близко к Петковичу и воскликнул испуганно и восторженно:

— Господин Марко, из вас бы вышел великолепный гипнотизер! Хотите меня загипнотизировать?

Еще несколько мгновений Петкович не мигая смотрит на Мутавца, потом вздрагивает с выражением удивления и страха на лице.

— Что с ним? — с тоской прошептал он глухо и, как прежде на Мутавца, устремил взгляд на Майдака.

— У вас получится, получится. Не хотите ли и меня загипнотизировать?

Краткая пауза. Подошел помрачневший Юришич. Розенкранц сел за стол и чешет ногу. Ликотич не отрывает глаз от Петковича. Мачек из-под стола ногой подгреб обглоданный кукурузный початок и катает его по земле. Кажется, что этот початок его занимает больше, чем все остальное на свете. Но зато серые глаза Рашулы смотрят внимательно, напряженно. Мутавца как будто заинтересовало происходящее; ему немного жаль, что он оттолкнул от себя Петковича. У этого человека могла бы появиться возможность помочь Ольге. Телега дров, целая телега дров! Беззвучно движется вокруг каштана цепочка заключенных, большинство взглядов устремлено сюда, в угол.

Петкович махнул рукой, и, кажется, на этом все кончится, не успев начаться. Но вдруг на лице его появилась мягкая и болезненно нежная улыбка, свидетельствующая о том, что этот человек не может никого загипнотизировать, потому что сам загипнотизирован. И в самом деле, после возвращения во двор, он не расставался с мыслью, что его посетит Елена. Он ей не писал письма, отказался это сделать в камере Пайзла. Елена и так придет, он не будет ее просить, это унизило бы его, и для Елены было бы унижением, если бы от нее ожидали того, чего она сама хочет. К навязчивой идее о приходе Елены присоединилось страстное желание, чтобы пришла и Регина; он вернулся во двор оживленный, полный каких-то красивых, неведомых слов, которые он, точно цветы, рассыплет перед Еленой и Региной. Но ему хотелось быть добрым и к жене Мутавца, этой несчастной с ребенком в утробе и с мужем в тюрьме. А Мутавац в ответ только молчит! И в глазах его испуг. Почему? Неужели Мутавац сомневается, что он это сделает? Как странно он смотрел на него, словно удавленник, которого вытащили из петли! Мутавца повесили? По лицу Петковича пробежал страх. Нет, он видит не Мутавца, а себя, ведь это его хотели повесить, но не повесили. Смотри! Вот этот с серыми глазами и красными напульсниками, торчащими из рукавов, именно он хотел его повесить! Поворачиваясь от Мутавца к Майдаку, Петкович скользнул взглядом по Рашуле, который уже несколько дней носит красные шерстяные напульсники. А рядом с ним — Майдак, да, тот самый Майдак, который наверняка всю ночь ожидал, что кто-то будет повешен, чтобы потом его похоронить. Майдак — могильщик, это он утром копал могилу, желтую могилу. Что значит желтая могила? Ха-ха-ха! Я не мертвый, господин Майдак, и я не хочу в желтую могилу. Мы с вами друзья, будем вместе призывать духов, а они явятся к Елене и Регине, живые, живые — и я еще живой, да, живой, вот он я! А вы хотите, чтобы я вас загипнотизировал? Великолепно! Значит, и вы верите, что я жив! Или я для вас только дух? Дух, ха-ха, я не дух, могильщик мой желтый! Напротив, я все еще тот, что и вчера, — живой! И я могу сделать так, чтобы вы заснули и повиновались моей воле. А знаете, чего я хочу? Я хочу загипнотизировать Пайзла, да, его, а еще Елену и Регину, когда они придут сюда. Все они станут добрыми, изменятся, не будут больше равнодушными ни ко мне, ни к другим.

— Вас загипнотизировать? — улыбается он и гладит Майдака по щеке. Взор у него размягченный и рассеянный. Это что угодно, только не взор гипнотизера.

Майдак раскрыл рот, как ребенок, который ждет, что ему положат в него что-нибудь сладкое. Забыв о Мачеке, он подошел еще ближе и стоял, расставив ноги. Блаженство разливается по всему его телу, печальное и теплое. Из открытого рта вырывается сиплое дыхание, будто в горле у него застряла ложка.

— Да, да.

— Сеанс, сеанс! — ликует Ликотич и разражается клокочущим смехом. Он в превосходном расположении духа. Он обнаружил большое различие между собой и Петковичем: Петкович имеет страсть к гипнозу и спиритическим сеансам — для Ликотича это одно и то же, — но сам он об этих забавах решительно не имеет никакого понятия. Точно это всего лишь развлечение, несерьезное, как проделки фокусника, представление. Он сверлит взглядом пальто Петковича, вот бы посмотреть, что у него там внутри.

— Садитесь, Майдак, — странно прозвучал откуда-то издалека голос Рашулы.

Не успел еще Майдак, пятясь назад, сесть на скамью, а Петкович уже повернулся к Рашуле. Тем временем Мачек поднимает початок и, подкравшись сзади к Майдаку, заталкивает его толстым концом ему в рот.

— Мачек! — рявкает Рашула.

Мачек не обращает внимания. Майдак вырывается, задыхается, протестует. Во дворе грохочут — и здесь, в углу, и там, возле каштана, и даже охранник, призывая Мачека к порядку, смеется.

— Это безобразие! — вмиг подскочив и ударив Мачека по руке, крикнул Рашула, и непонятно, смеется он или на самом деле злится. А он зол и взбешен на Мачека, только не решается из-за этой, в общем-то удачной шутки слишком явно показать свой гнев.

— Безобразие? — вспылил Мачек и посмотрел на Рашулу с удивлением. — Что это за новый патрон объявился у Микадо в вашем лице?

Вырвавшись, Майдак вытащил кукурузный початок изо рта, сплюнул грязь и как раньше, когда его унизили в роли медиума, чуть не заплакал.

— У вас нет души… — ничего иного ему, огорченному и потерявшему почву под ногами, в эту минуту не приходило в голову.

Но на него уже никто не смотрит и не слушает. Внимание всех привлек к себе Петкович: он отшатнулся и так замахал руками, что чуть не ударил Мутавца, которому пришлось отскочить в сторону.

— Что вы смеетесь? Вы сумасшедшие, а не я! Довольно вы потешались надо мной! Хватит, не позволю!

Он кричит, и, похоже, слюна брызжет у него изо рта, но губы сухие, они словно опалены огнем. Никогда его не сердили ничьи насмешки. Что это в нем сейчас так изменилось, почему он злится? Именно сейчас, когда над ним никто не смеется!

— Никто над тобой не смеется, Марко, — уверяет его Мачек, предусмотрительно держась подальше от его рук. — Это мы над Микадо потешаемся, над Микадо — не над тобой.

— Здесь нет Микадо, — снова кричит Петкович и переходит на едва слышный шепот. — Ми… кадо, мы когда… Какое там «мы когда», осталось одно «никогда». Никогда больше!

— Что никогда больше? — спрашивает Мачек, совершенно поворачиваясь к Петковичу, потому что с другой стороны за ним наблюдает Рашула, и лицо у него так напряжено, что, кажется, кожа на нем вот-вот лопнет и мясо вывалится наружу, как перья из распоротой подушки.

— Никогда больше, — Рашула медленно подошел к Петковичу и впился взглядом в его глаза, — вы не сможете гипнотизировать Мутавца. Только сегодня. Мутавац ложится в больницу.