Эпоха харафишей - Нагиб Махфуз Страница 26

— Мягкость — самая главная добродетель, а целостность — одно из качеств могущественных людей.

Шамс Ад-Дин лишь кивнул головой в ответ, не проронив ни слова, и тогда шейх продолжил:

— Со всей моей искренностью, мастер Шамс Ад-Дин, я уполномочен некоторыми знатными людьми поговорить с вами…

— Что они хотят?

— У них вполне законное и искреннее желание провести вашу свадебную церемонию…

— Моя свадебная церемония пройдёт в соответствии с моими возможностями и доходом возницы повозки…

— Но вы ведь ещё и предводитель клана в нашем переулке…

— Это никогда не изменит ничего в моём положении, как вам хорошо известно…

— Но вы ведь всеобщий предводитель — и знати, и харафишей, и каждая группа вправе почтить вас по-своему, по мере своих возможностей.

Шейх повернулся к Фулле и спросил её:

— А каково ваше мнение, госпожа, вы ведь мать мастера Шамс Ад-Дина?

Фулла проницательно ответила:

— Благородного человека пристало чествовать, однако слово за ним самим…

Махмуд Катаиф с облегчением произнёс:

— Как и всегда, вы правы…

Шамс Ад-Дин выглядел мрачным:

— Как я могу принять почести от людей, которые, насколько я знаю, ненавидят меня?

— Нет, вовсе нет. Нет никого, кто бы ненавидел справедливость. Они просто хотят прояснить атмосферу.

— Она чище не станет от таких трюков, и я предполагаю, что вам есть ещё что сказать. Итак, выкладывайте всё…

На мгновение Махмуд Катаиф почувствовал неловкость, но затем собрался и продолжил:

— Они говорят, что все люди пользуются справедливостью и почётом, за исключением знатных особ и тех, кто на самом деле много работает. Какая же эта справедливость?

Вот они и зашевелились — тёмные армии врага, желающие потушить светящиеся угольки, проникающие в самые отдалённые части переулка и тупики. Они полагают, что Шамс Ад-Дин — незрелый юнец, которого можно пленить красивой мишурой, как можно пленить и его очаровательную матушку. Он поднял узловатую дубинку Ашура и замахнулся ею по пульсирующим иллюзиям, соблазнам и тщеславию. А затем грубо спросил:

— Разве они не живут в покое и безопасности?

— Будьте помягче, мастер. Почему вы взимаете отчисления только с них?

— Они единственные, кто способен заплатить…

— Однако все остальные люди трактуют это по-своему и не считаются с ними!

Шамс Ад-Дин сердито воскликнул:

— Они не заботятся ни о чём, кроме собственного высокого положения, в все остальные — бесправны!

Махмуд Катаиф на миг замолчал, а потом заявил:

— Они вправе требовать к себе уважения, соразмерного с их трудами…

— Что вы имеете в виду?

— Каким был бы наш переулок, не будь их? Их дома — украшение переулка, а имена — словно звёзды освещают весь квартал. Из их магазинов нам поступает и пища, и одежда, на их капиталы воздвигнуты мечеть, фонтан, новая кораническая школа. Разве всего этого не достаточно?!

Ярость забурлила в груди Шамс Ад-Дина, и он закричал:

— Если бы не мой отец, никто не смог бы воспользоваться их деньгами. Поглядите на их коллег в других переулках — что они там творят?

Шейх замолчал снова, и казалось, что он колеблется, и тогда Фулла сказала:

— Говорите. Посланец должен лишь донести сообщение…

Воодушевившись её словами, он продолжил:

— Они полагают, что с ними несправедливо обходятся, как и с вами и вашими людьми, и говорят, что настоящий предводитель клана должен быть из числа знатных людей, ибо сам Аллах предпочёл их и возвысил среди остальных людей. Это нисколько не отнимет у бедняков право на справедливость!

Шамс Ад-Дин воскликнул:

— Теперь-то всё прояснилось, шейх! Они подзуживают меня нарушить обязательство и броситься в объятия бандитов и шантажистов!

— Боже упаси!

— Это правда, и вы верите в то, что я говорю.

— Да упаси Господь, мастер!

— Это моё окончательное мнение.

Шейх прервал его, поднявшись с дивана, и умоляюще попросил:

— Но подумайте же немного, я прошу вас всего-только отложить ваше решение, пока вы не обдумаете всё хорошенько…

И он понёсся из комнаты вон, словно беглец.

Махмуд Катаиф скрылся, оставив за собой шлейф из запахов табака и пота. Он оставил мать и сына в тишине: взгляды их встретились и разбрелись по сторонам. Между ними был конфликт, как и между его молодостью и инстинктами. Все украшения этого мира с их острым ароматом потаённых страстей притягивали его. В этой маленькой презренной комнатке пылали сияющие мечты о комфорте и интимной близости. Нашёптывания собственной души окрасили его лицо краской стыда — они были о его прекрасной мятежной матери с чарующим взглядом. Её красота неизвестного происхождения воплощалась в его отвратительной скрываемой слабости к ней.

Он заявил ей вызывающе:

— Главарь клана, как тебе известно, это защитник всего переулка, его пастырь, который сдерживает силы зла…

Мать язвительно заметила:

— Которого даже не отличить от обычного попрошайки…

Он пылко воскликнул:

— Мама, будь на моей стороне, а не против меня!

— Я всегда на твоей стороне, Аллах свидетель…

Испытывая недовольство и к себе самому, и к ней, он снова воскликнул:

— Я хочу быть достойным имени Ашура Ан-Наджи и его обязательству!

Мать торжественно произнесла:

— Ашур ни на миг не испытывал колебаний, когда наложил руку на пустующий дом Аль-Баннана!

Шамс Ад-Дин был в гневе:

— Поучительный урок ждал его в конце…

— В любом случае он дал нам пример для подражания…

Он презрительно выпалил:

— Приходит время, когда мы приписываем великому Ашуру все слабости и тревоги нашей души…

Шамс Ад-Дин шёл напротив своего осла — спокойно, задумавшись о борьбе. Он давно уже наблюдал за тем, как солнце лило свой радостный свет после дождей и туч. Слабость — не позор, если человек преодолел её. К чему