Зоя Воскресенская - Сердце матери Страница 27

— Надежда Константиновна! Какими судьбами? Почему не предупредили — мы бы вас встретили.

Надя приложила палец к губам.

— Владимир Ильич арестован, — только и успела шепнуть она.

Мария Александровна стоит на площадке лестницы, смотрит вниз.

— Кто это там, Аня?

— Надежда Константиновна к нам в гости припожаловала, — и, целуя Надю в щеку, шепчет: — Не говорите маме.

— Какая неожиданная радость! — откликается Мария Александровна. — Добро пожаловать! — И, видя, что в руках Нади только ридикюль, спрашивает: — Что это вы так налегке, где же ваш чемодан?

— Приехала на один день. Сегодня же вечером обратно в Петербург. И, кстати, куплю здесь чемодан желтый, с красивыми застежками, — это она говорит уже для Ани.

— Неужто в Петербурге чемоданов нет? — недоверчиво смотрит на Надю Мария Александровна. — Раздевайтесь. Рассказывайте. Как здоровье вашей матушки? Как там Володя? Давно ли его видели?

— Последний раз видела восьмого декабря, — отвечает Надя.

И это правда. Руководители петербургских социал-демократов собрались вечером восьмого декабря, чтобы смонтировать и окончательно отредактировать первый номер первой рабочей газеты в России. В ту же ночь Владимир Ильич и многие товарищи из руководства социал-демократической организации в Петербурге были арестованы.

— Как Володя выглядит? Он не болен? — допытывалась мать.

— Нет, нет. Выглядел отлично и совершенно здоров. — Наде трудно было под пытливым взглядом Марии Александровны. — Где у вас можно помыть руки? Проводите меня, пожалуйста, — попросила она Анну Ильиничну.

На кухне Надя моет руки и шепчет Ане, стоящей рядом с полотенцем в руках:

— Владимир Ильич сидит в «предварилке» на Шпалерной… Получила от него шифрованное письмо. Позавчера был первый допрос. Следователь потребовал предъявить чемодан, с которым он вернулся из-за границы. Он дал показания, что чемодан оставил в Москве у матери. Желтый чемодан с какими-то замысловатыми застежками… Его надо немедленно купить. Полиция может к вам явиться с минуты на минуту. Если чемодан не будет предъявлен, Владимир Ильич будет считаться арестованным. Все дело, пишет он, в этом чемодане… Надо срочно ехать в магазин.

— Нет-нет, — шепчет Аня. — Выпейте чаю. И маму подготовим. Она должна узнать это от нас, а не от полиции.

Мария Александровна ждала их за столом.

— Что же вы, Надежда Константиновна, на один день приехали? Я думала, вы у нас погостите.

— Я приехала по делам. По поручению Владимира Ильича, — отвечает Надя. — Я должна купить для него желтый чемодан, с которым он приехал из-за границы. На всякий случай. Он считает, что им может заинтересоваться полиция, а чемодан он кому-то отдал.

Мария Александровна горько усмехнулась:

— Он его не отдал, а разрезал на куски и сжег в печке. В этом чемодане было двойное дно, в котором он привез нелегальную литературу. Прости, Анечка, но я нечаянно услышала твой разговор с Володей на даче.

Этот чемодан волновал Владимира Ильича с момента переезда границы. Таможенный чиновник вынул все вещи из чемодана, перевернул его вверх дном и щелкнул по нему пальцем.

«Ну, думаю, влетел», — рассказывал сестре Владимир Ильич.

Таможенник не спеша аккуратно уложил все вещи в том же порядке и сказал: «Вы свободны». Владимир Ильич решил, что полиция предпочла проследить его связи и «взять» не одного его.

…Аня наливала чай. От взора матери не укрылось, что носик чайника мелко-мелко бьется о край чашки и что их гостья уж очень сосредоточенно рассматривает узор на скатерти.

— Володя арестован, — не столько вопросительно, сколько утвердительно прозвучал голос матери, заставляя Надю поднять глаза.

Аня выскочила из-за стола. Она не могла сдержать слезы.

Тревожное томление матери обернулось бедой. А в беде она всегда сильна, сильнее всех ее близких.

— Он не арестован, он временно задержан, — выдавливает наконец из себя Надя. — Все дело в этом злосчастном чемодане. Мы его купим, вы его предъявите полиции, и все обойдется.

— Все обойдется, — машинально повторяет мать, «Все обойдется», — говорила она, когда внезапно занемог Илья Николаевич. «Все обойдется», — твердила она детям, когда получила сообщение об аресте Саши… «Все обойдется», — когда заболела Оля.

Мария Александровна вынула из-под пояса часы Ильи Николаевича, глянула на них, щелкнула крышкой, засунула обратно.

Наде показалось, что это щелкнуло сердце матери, закрылось на замок.

— Аня, вам надо спешить. Чай вы допьете после. Немедленно идите в магазин и без чемодана не возвращайтесь. Пойдите на Кузнецкий мост, там найдете что нужно. А я поеду в банк за деньгами. Надо действовать… Нанять адвоката… Попытаться взять Володю на поруки под залог… Все обойдется, все обойдется…

«ВЕСЬМА ВАЖНО»

Солнце над Петербургом поднималось ясное, яркое, и с первыми лучами его возникли и поползли по улицам тени. На Шпалерной мрачная тень тюрьмы покрыла и толпу женщин у кованых ворот, и девчонок, чертивших мелком на панели «классы», и мальчишек, пускавших в канавке свои первые кораблики из спичечных коробок.

Женщины, молодые и старые, в шляпках и платочках, все с узелками в руках, выстраивались в очередь. Скоро откроется окошко в толстой тюремной стене, и чиновник начнет принимать передачи для заключенных.

Мария Александровна примкнула к очереди. Впереди нее стояли три девушки. Одна — пышноволосая, с красивым русским лицом, другая — тоненькая, бледная, настоящая петербургская курсистка, и третья — брюнетка с искрометными глазами, — все разные, но что-то очень хорошее, чистое объединяло их, и лица у всех трех радостные, воодушевленные.

Распахнулась дверца в стене. Тюремщик из глубины лениво буркнул:

— Подавайте, кто там!

Женщины протягивали пакеты, бутылки с молоком, называли фамилии заключенных и молча расходились, одолеваемые тяжелыми думами.

— Кому? — задал обычный вопрос чиновник пышноволосой девушке.

— Кржижановскому Глебу Максимилиановичу.

— Кем приходитесь?

— Невеста я. — Девушка протянула узелок.

— Старкову Василию Васильевичу, от невесты…

— Ванееву Анатолию Алексеевичу, от невесты…

Мария Александровна поняла теперь, почему и в этом горестном месте у девушек светятся счастьем глаза, и ей стало немножко грустно, что нет такой славкой девушки, которая бы сказала: «Ульянову Владимиру Ильичу, от невесты».

— Следующий, — прервал мысли матери возглас чиновника.

Мария Александровна подала бутылку с молоком и пакет с сухарями.

— Ульянову Владимиру Ильичу, от матери, — сказала она и отошла от окна.

В тени, у тюремной стены, заметила девичью фигурку в длинной черной юбке, в узком жакете с пышными рукавами. Из-под маленькой неказистой шляпки на мать глядели приветливые глаза.

Мария Александровна сразу узнала ее — это Надежда Константиновна.

Надя подошла, поздоровалась.

— Мария Александровна, я получила от Владимира Ильича загадочное письмо. Он просит, чтобы я позаимствовала у вас волшебную лампу Аладдина. Это говорит вам что-нибудь?

— Нет, — недоуменно пожала плечами Мария Александровна. — Что это ему пришло в голову?

— Пожалуйста, вспомните все, что связано с этой сказкой, или с лампой, или с Аладдином. Судя по тону письма, это очень, очень важно для Владимира Ильича.

Мария Александровна потерла ладонью лоб.

— Волшебная лампа Аладдина… Лампа Аладдина… — шептала она. И вдруг улыбнулась: — Это настольная лампа, что стояла в кабинете Ильи Николаевича, ко мы давно ее продали… когда покидали Симбирск.

— Но что с нею связано, почему она волшебная? — допытывалась Надежда Константиновна, взяв под руку Марию Александровну.

Обе женщины медленно пошли вдоль тротуара.

Надежда Константиновна продолжала настойчиво допрашивать:

— Очевидно, с этой лампой связаны какие-то события. Вспомните, пожалуйста, вспомните.

И Мария Александровна вспомнила.

В далеком прошлом, когда еще был жив Илья Николаевич, зимними вечерами мать затевала с детьми игры в шарады, загадки.

Однажды Мария Александровна положила на стол листок бумаги и предложила детям прочитать на нем известное четверостишие Пушкина.

Дети по очереди вертели в руках чистый листок, просматривали его на свет, приставляли к зеркалу, но на бумаге не было никаких следов.

Володя унес листок в другую комнату и, вернувшись, сказал:

— Я прочитал в темноте, здесь написано! «Зима! крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь…»

— Не хитри, — погрозила пальцем мать.

— «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты…» — стала декламировать Аня.

Саша сидел и, запустив пальцы в кудри, пытался разгадать мамину хитрую загадку.