Наталья Султан-Гирей - Рубикон Страница 27

— Да трепещут убийцы перед трупом! — Защитник дел народных, трибун Целий, сотоварищ убитого по трибунату, вскочил на ростру. — Сюда, сюда!

Тело Клодия внесли в Сенат, ломали скамейки, биселлы...

Курион, друг покойного, притащил кувшин с земляным маслом.

— Сожжем притон кровопийц!

На форуме народный суд судил убийц, их пытались растерзать. Но силач Милон отчаянным сопротивлением спас свою жизнь. Избитого, еле живого, его унесли друзья.

А над форумом пылала курия. Ветер трепал дым, и казалось, черные крылья возмездия трепещут над Вечным Городом.

Три нундины[35] длились поминки по Клодию. Двадцать семь дней шли бои на улицах столицы, и лишь возвращение Дивного Юлия могло бы положить конец анархии.

III

Но Цезарь был далеко.

Море Усопших Душ, бледно-зеленое, странно притихшее, легло перед легионерами Цезаря. Туман постоянно окутывал белые меловые утесы Британии, прозванные италиками Альбионами. Кельты и галлы, живущие на скалистых побережьях Трансальпинии, никогда не переправлялись через пролив. Их прадеды помнили времена, когда море было так мелко, что дикие быки где вплавь, где вброд пересекали его. Но за долгие годы много кельтских слез стекло в это море. Много храбрых пало в боях. Души героев улетели на белые утесы. В теплые лунные ночи, перебирая струны арфы, они тоскуют о милой земной жизни. В летней тишине рыбаки не раз слыхали над морем эти звуки.

Британские племена, дикие и робкие, жили в лесах и пещерах. Они не знали железа, и бронзовые ножи почитались у бриттов за величайшую ценность. Война с ними скоро свелась к охоте за рабами. Ни дорогих мехов, ни золота, ни красивых пленниц не нашли завоеватели здесь. Британки, рыжие, костлявые и громадные, так пахли рыбой, что ни один легионер не решался нарушить их добродетель. Мужчины-рабы плохо переносили плен и не поддавались дрессировке.

Марий Цетегснова клял свою судьбу — ни добычи, ни славы. Но его утешала мысль, что британские пленники пригодятся для арены. Их упорство, своеобразные приемы борьбы и лютая ненависть к иноземцам делали бриттов превосходными гладиаторами.

Однако Цезаря влекла не жажда наживы. Ни Италия, ни Галлия не имеют своего железа. Британия же была богата и железом, и оловом. И это давно знали финикийские мореходы. Владея Альбионом, Дивный Юлий мог не бояться, что Помпей, захватив Иберию, оставит его безоружным. Затерянные в тумане острова должны стать арсеналом будущей империи.

Из Рима пришла горестная весть: умирала сестра Цезаря. Туман был так густ, что ни золото, ни угрозы не могли заставить перевозчика взяться за весла.

А там, в Риме, умирала сестра — единственная, дорогая, друг всей жизни. Тихая, забитая, вечно полная материнского самопожертвования, она и Октавиану заменяла мать. Теперь малыш осиротеет. Цезарь вскочил в челнок. Он не был моряком, но он был воином. И море сдалось.

Путь до Рима длился два месяца. Дивный Юлий не застал сестру в живых. Мальчика и мать триумвира матрону Аврелию Октавия взяла к себе.

Муж Октавии Марцелл, не глядя на Цезаря, принялся пояснять:

— Ребенку у нас неплохо, но смерть бабушки потрясла его. Он несколько дней не брал ничего в рот и рыдал не переставая, до припадков.

Марцелл посоветовал отдать мальчика в военную школу в Аполлонии. Воздух, движения, дисциплина, игры с другими детьми...

Октавиан сидел около ларариума и держал на руках большую белую кошку. Исхудавший, зеленовато-прозрачный, он казался маленьким восковым пенатом дома Юлиев. Увидев Цезаря, малыш вскрикнул, кинулся ему навстречу и забился в рыданиях.

— Никому мы с тобой не нужны, — с горечью уронил Цезарь. Всем своим сердцем он ощутил: со смертью сестры рухнул очаг. Он взял мальчика на руки и нечаянно коснулся его сапожек.

— Почему ноги мокрые?

— Я бегал по лужам.

— Я возьму тебя отсюда.

Но куда?.. Походный лагерь с его лишениями и солдатской грубостью не место для болезненного, впечатлительного ребенка. Еще хуже дворец триумвира, наполненный прихлебателями, льстецами, случайными фаворитами и любовницами.

На семейном совете Антоний и Авл Гирсий хором высказались за военную школу. Дети лучших фамилий Рима обучаются там. И Цезарь решился.

Он сам отвез племянника. Октавиан всю дорогу молчал. Его безмолвное горе разрывало Цезарю сердце хуже слез и воплей. Однако надо было крепиться. Своей любовью приемный отец только погубит мальчика.

Начальнику школы Дивный Юлий внушал:

— Забудь о том, что он мой племянник, и думай только, как сделать из него солдата.

IV

Маленькие воины, набегавшись за день, крепко спали. В темноте белел длинный ряд узких кроваток. Мальчишка, спавший рядом с Октавианом, недовольно приподнялся на локте:

— Что ты все возишься? Спи.

— Я боюсь, я не могу уснуть один. — Октавиан всхлипнул. — Я всегда спал с бабушкой. А когда бабушка умерла, с сестрой.

Он всхлипнул сильней.

— Тише ты. Здесь нельзя плакать. Мальчики будут смеяться.

Октавиан затих, но через несколько минут послышался безутешный плач. Мальчишка вскочил и перенес его на свою постель.

— Спи. Теперь не будешь бояться?

— Не буду... Расскажи сказку.

— Сказку... ну, вот идет бык — му-у-у-у...

— Это не сказка. Сказка длинная и интересная. Бабушка и дядя всегда мне рассказывали сказки длинные и интересные... И бабушка гладила меня, пока не усну. — Он вздохнул. — Пожалуйста, погладь меня.

Мальчишка провел рукой по его мягким кудряшкам. От незнакомого малыша пахло нежностью и домом. Он напоминал семью, ласку, все то, что в военной школе полагалось презирать, как недостойную легионера слабость. Римский воин должен быть суров и безжалостен.

— Расскажи хоть что-нибудь... — попросил ребенок. — У тебя есть сестра?

— Целых пять. Маленькие, вроде тебя. — Мальчик растроганно продолжал: — Дома очень хорошо. У нас овечки, козочки, цыплятки... Отец у меня добрый.

— А у меня нет отца.

— Без отца плохо, — посочувствовал маленький легионер. — В каком бою убили?

— Он сам умер. Мы тогда в Велитрах жили, а потом у бабушки, а теперь...

— Ну не плачь, никому не дам в обиду.

— А ты гладь меня, а то не усну.

— Ладно, ладно... Один глазок засыпает, другой уже спит.

Тесно прижавшись к своему покровителю, Октавиан уснул.

— Вставай, найденыш. — Мальчишка с любопытством оглядел свою ночную находку. — Какой же ты маленький! Сразу видно, что сирота. Такого малыша спихнули сюда. Одевайся скоро затрубят сбор.

Мальчишка оделся, заправил постель и снова взглянул на Октавиана. Малыш беспомощно теребил ремень солдатских сандалий.

— Чего не обуваешься? Опоздаешь, дадут палок.

— Я никогда еще сам не обувался. — Он растерянно и виновато улыбнулся.

Маленький легионер, опустившись на колени, быстро обул его. Октавиан внимательно рассматривал нового друга. На вид тому казалось лет четырнадцать, плотный, ловкий, лицо умное и широкое, губы толстые и добрые. Октавиан снова улыбнулся.

— Пошли мыться, — позвал малыша приятель.

У акведука, балуясь и брызгая друг в друга, купалась группа подростков. Загорелые, крепкие, они кричали громко и весело. Сильная струя чистой ледяной воды сбегала по желобу.

— Айда купаться!

— В холодной воде? — Октавиан возмущенно хлопнул ресницами. — Я могу заболеть и умереть!

— Бессовестные твои родные. Такого малыша сюда спихнули. Подожди, я сейчас.

Через минуту мальчик вернулся.

— Пошли за угол, я у кашевара выпросил. — Он таинственно достал из-под одежды фляжку с теплой водой. — Мойся. Что же ты, как котенок лапой? Стой, стой, я сам, не пищи. А у тебя в ушах корочки.

— Из ушек течет.

— Ничего, у детей бывает. — Мальчишка осторожно протер Октавиану уши. — Причешемся? — Расчесав ему волосы, повернул, любуясь: — Возни с тобой, зато теперь как кукла.

— Как это ты все умеешь? — почтительно восхитился Октавиан.

— Отец говорит, солдат должен уметь все делать. — Юный воин гордо расправил плечи.

Взявшись за руки, друзья побежали.

— Если тебя кто обидит, скажешь мне. Спросишь во второй центурии Марка Випсания Агриппу. Запомнишь, как меня зовут?

Упражнения в беге и прыжки понравились Октавиану, но, когда дело дошло до оружия, он спокойно положил наземь меч и щит и, отойдя, уютно растянулся на траве.

— Немедленно вернись в строй, — приказал центурион.

— Да я совсем не хочу, я устал! — Октавиан повернулся на спину и закинул ногу за ногу.

— Ты что ж, и из битвы, как трус, убежишь?

— Какие ты глупости говоришь! — удивленно проговорил Октавиан. — Мама и Цезарь никогда не пустят меня в настоящую битву. Меня же могут ранить!