Олег Михайлов - Кутузов Страница 27

Весть о ранении любимого военачальника, вероятно, произвела дурное впечатление на солдат. Когда Бибиков велел ударить отбой, вместо стройного отхода произошло беспорядочное отступление. Это заметил Репнин. С тремя батальонами и кирасирами, любимым полком Потемкина, он двинулся к очаковским стенам, отвлекая на себя турок. Отряд Бибикова спасся от истребления. Возвращаясь под защиту городских стен, турки унесли с собой головы многих офицеров и солдат, а затем насадили их на частокол очаковских укреплений. Нерешительность и зависть Потемкина стоили русским в этот день около четырехсот павших. Удобный момент для взятия Очакова был упущен.

Суворов, превозмогая страшную боль, играл в своей палатке с адъютантом в шахматы; Потемкин, грызя ногти, в гневе, в эти минуты писал ему: «Солдаты не так дешевы, чтобы их терять попусту... Не за что потеряно бесценных людей столько, что довольно было и для всего Очакова...»

4

Потемкин был единственным другом и, можно сказать, соцарствователем императрицы Екатерины.

Слава России, слава Екатерины II были нераздельны со славой князя Григория Александровича. Он пользовался обожанием солдат и младших офицеров и мало заботился о том, что говорили о нем генералы, и в особенности Репнин. Прослышав, будто князь Николай Васильевич подбивает других начальников собрать военный совет и, в соответствии с уставом, лишить его поста главнокомандующего, Потемкин в ответ пригласил генералов на пышный ужин.

Сам он принимал гостей, раскинувшись огромным телом на бархатном диване, подаренном государыней. Рядом со светлейшим сидела его главная в ту пору фаворитка, красавица гречанка, бывшая до того прачкой в Константинополе. Судьба ее была необыкновенна, как и внешность. Она стала женой генерала на польской службе графа Вита, а еще позднее сделалась супругой князя Потоцкого, видела у своих ног императора Иосифа II, Фридриха-Вильгельма Прусского, первого министра Франции Верженя, шведского короля Густава. Уже в немолодые годы Софья Потоцкая заслужила внимание государя Александра Павловича...

Тут же, в покоях главнокомандующего, находились племянницы светлейшего – Татьяна, жена генерал-интенданта Михаила Сергеевича Потемкина; Надежда, выданная за генерал-майора Шепелева, с которым, впрочем, после свадьбы, если верить молве, не была близка ни одного дня; Варвара, столь же веселая и легкомысленная, что и ее супруг князь Сергей Федорович Голицын; белокурая голубоглазая Александра, Сашенька, – графиня Браницкая.

«Ах, Сашенька, Сашенька! – думал, глядя на нее, Михаил Илларионович. – Как она прелестна! И как нравилась мне в Петербурге, когда именовалась не графиней Браницкой, а просто Сашенькой Энгельгардт! Воистину – грешный ангел из райского сада!..»[5]

Пятидесятисемилетний муж ее, Ксаверий Браницкий, выполнявший некогда роль сводника между Екатериной Алексеевной и будущим польским королем Понятовским, сейчас находился в своре трутней при главнокомандующем и немилосердно льстил Потемкину, как всегда притворяясь великим патриотом России...

Перед тем как отправиться за столы, в специальные покои, собравшиеся развлекались в гостиной картами, слушали музыкальные номера и чтение стихов. Голенищев-Кутузов вопреки своим привычкам разоткровенничался с принцем де Линем. Быть может, оттого, что в последние дни они часто виделись под жестоким огнем, когда генерал-фельдцейхмейстер появлялся на выдвинутой вперед батарее. Впрочем, тема была самой мирной: об отцах и детях. Михаил Илларионович с благодарностью поминал покойного своего батюшку, который в самый трудный момент жизни взял с него клятву безупречно вести себя и достойно выполнять свой солдатский долг.

– А ведь если бы не он, все могло у меня пойти по-иному, – вслух размышлял Кутузов, улыбаясь своим воспоминаниям. – Так горяч и невоздержан я был...

– Ваш отец! – перебил его пылкий де Линь. – А вы знаете, что сказал мне мой отец? Он командовал войсками его величества римского императора. Когда я уведомил его официальным рапортом о получении чина полковника, отец написал: «К несчастью иметь вас своим сыном присоединяется теперь новое горе – иметь вас своим полковником». Мой ответ был краток: «Ваше сиятельство! Ни в том, ни в другом я не повинен. За новое несчастье вы должны пенять на императора, а за прежнее – на себя...»

– Глядите-ка, – сказал Михаил Илларионович, – у нас на глазах завязывается новая интрига. Точно мы не в чистом поле возле Очакова, а в эрмитажном дворце.

– Что вы подразумеваете?

– Присмотритесь к играющим в пикет...

За карточным столиком одна из трех племянниц Потемкина – Татьяна Васильевна явно давала знаки о возможном свидании полковнику Сибирского гренадерского полка князю Дашкову. Ее ножка в сафьяновой туфельке не уставала нажимать мысок полковничьего ботфорта. Однако не только зоркий Кутузов приметил это. Потемкин был и крив, как Михаил Илларионович, и столь же наблюдателен. Он движением пальца поманил к себе камердинера Секретарева и прокричал:

– Вон! Спать хочу!..

Выходка светлейшего была обыкновенным его поведением. Гости откланялись спине Потемкина, который обернулся лицом к стене, и отправились в обеденную комнату. Кутузов шепнул де Линю:

– Быть буре!..

Оставшись с Секретаревым, Потемкин приказал ему принести три длинных свежих прута, какими гоняли преступников-солдат сквозь строй, хорошенько свить и связать их, чтобы удобнее было хлестать. Когда камердинер принес прутья, светлейший сказал:

– Татьяну сюда. В дезабилье...

Племянница и была уже в дезабилье, ожидая бравого полковника, но вошедший Секретарев разрушил ожидаемые удовольствия. С досадой Татьяна Васильевна спросила:

– Зачем это? Что, дядюшка нездоров?..

– Не знаю, – отвечал камердинер.

– Да что же он делает?

– Изволит лежать на диване...

Едва она вошла к Потемкину, тот приказал:

– Федор! Запри дверь!

Татьяна Васильевна, привыкшая оставаться с дядюшкой при закрытых дверях с глазу на глаз, увидела, что вместо четырех глаз будет шесть, и решила показать вид целомудрия. Но она не успела сказать и слова, как князь начал хлестать ее шпицрутенами сплеча. Татьяна визжала, просила помилования, умоляла дядюшку, взывала к нему:

– Помилуй! За что?!

Князь, обломав на ее нагих плечах прутья, с преспокойным видом сказал ей:

– Разве тебе не довольно? Пошла вон!..

Он снова лег на диван и приказал позвать Попова, которому продиктовал:

– Ордер Дашкову: с получением сего, часу не мешкав, отправиться на Кубань и ожидать моего повеления там...

Во все время экзекуции вопли Татьяны Васильевны доносились до столовых покоев, вызывая недоумение у собравшихся. Голенищев-Кутузов и принц де Линь, обменявшись понимающими улыбками, продолжали свою беседу.

– Вы знаете, принц, – говорил Михаил Илларионович, – я до безумия люблю своих детей...

– Мой генерал! – отвечал де Линь. – Я не похож на своего отца. У меня есть сын; как и я, Шарль. Если с ним что-то случится, мне кажется, я не переживу этого...

– А я только мечтаю о сыне... – признался Кутузов. – Моя супруга подарила мне пятерых дочерей, и все мне любы. Но все не теряю надежды на наследника...

У обоих отцов в одном оказалась судьба несчастливой. Мечта Михаила Илларионовича сбылась. Однако своего единственного сына Николашу, которого болезнь унесла на первом году жизни, Кутузов даже не видел. Шарль де Линь-младший погиб в 1792 году, во время неудачного похода австрийских войск во Францию...

5

Ободренный поражением русских, комендант Очакова Гуссейн-паша готовился повторить вылазку. На сей раз его привлекла батарея на нашем правом фланге, которую он вознамерился захватить. Местность, изобилующая неровностями, канавами и рвами, облегчала задачу. 18 августа сильный отряд янычар внезапно атаковал прикрытие, составленное из егерских батальонов. Голенищев-Кутузов немедля прибыл на батарею.

Вылазка турок была необыкновенно мощной.

Под пронзительные крики мулл «Алла иль-Алла Магомет рассуль ля-ля!..» они бросились из ворот, в то время как тайно прокравшиеся янычары, выскочившие из рвов, оказались перед самыми пушками. Михаил Илларионович приказал усилить орудийный огонь и открыть ружейный. Одновременно, предвидя, что турки оборотятся вспять, Кутузов повелел собрать колонну, чтобы, преследуя неприятеля, на его плечах ворваться в ворота Очакова.

Янычары, пользуясь неровностями и рвами, стояли отчаянно под ядрами и картечью. Батареи всей армии поддержали канонаду, перенеся огонь внутрь самой крепости. Уже Очаков пылал во многих местах, когда наступающие заколебались и дрогнули; уже егеря приняли их в штыки и принудили бежать из рвов, где турки оставили до пятисот раненых и убитых. Кутузов держал в руке платок, чтобы по его знаку полковник Андрей Миллер повел в атаку колонну. Находившийся рядом с ним принц де Линь поднялся от амбразуры, блеснув алмазными серьгами: