Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2 Страница 27

Архиепископ медленно перекрестился. «Храни нас Господь, — сказал он. «Он ведь уже атаковал Кальяо?».

— Да, около двадцати лет назад, я тогда еще служил в Картахене, — ответил дон Фернандо.

«Он тогда чуть не снес с лица земли весь город».

— Слышали вы про Куэрво, отец Джованни? — спросил его архиепископ.

— Ну, кто же про него не слышал? — улыбнулся тот.

— Исчадие ада, — злобно сказал дон Фернандо. «Вы знаете, святые отцы, он никого не оставляет в живых. Другие англичане хотя бы сажают наших моряков в шлюпки, и отпускают на все четыре стороны — этот убивает всех, без разбора».

— Ну, может быть, — вздохнул архиепископ, — он пошел в Тихий океан.

— Хоть бы он там свою голову сложил, — подытожил дон Фернандо и налил священникам еще вина.

Донья Исабель уже засыпала, когда муж, чуть обняв ее, шепнул: «Ты не представляешь, что мне сейчас рассказали инквизиторы».

— Что? — сонно зевнула она.

— Твоя приятельница, донья Эстелла, — смешливо сказал муж, зажигая свечу, — вскоре отправится на костер. Она, оказывается, конверсо. Их служанка, эта Мануэла, донесла на нее.

— Ты думаешь? — жена подняла бровь.

— А что же лучше? — дон Фернандо удивился. «Взрослый мужчина, образованный, врач, не какой-нибудь грубый солдат. И Каталине он нравится, ты сама мне говорила».

— Ну, — жена улыбнулась, — что она краснеет, глядя на него, — это точно.

— Вот и прекрасно, — вице-губернатор поцеловал жену. «Завтра поговорю с ним, после заседания. Видишь, как все хорошо складывается, а ты волновалась».

— Только чтобы этой индейской дряни и ее ублюдков и рядом с ним не было, — жестко сказала жена. «Не хочу я, чтобы моя дочь страдала. Понятно, Фернандо?».

— Конечно, милая, — удивился вице-губернатор. «Неужели ты думаешь, что мне не дорога честь Каталины?».

Донья Исабель, было, хотела что-то сказать, но прикусила язык.

Джованни вдохнул запах океана, и, прищурившись, посмотрел на остров Святого Лаврентия, что виднелся вдалеке, почти на горизонте. Утреннее солнце заливало гавань Кальяо веселым, сверкающим золотом.

Над кораблями развевались флаги короны — желтые, с красным бургундским крестом.

Разгрузка шла полным ходом — индейцы сновали по трапам, грузя на мулов тюки с книгами, и ящики с вином.

— Они должны быть здесь послезавтра, — тихо, углом рта, сказал его собеседник — неприметный мужчина средних лет, при шпаге. «Погода хорошая, штормить не будет.

«Святая Мария» останется в открытом море, как обычно, а два барка пришвартуются в том заливе, на севере».

— Вам надо уезжать, — так же тихо сказал Джованни, не отрывая взгляда от белых, быстро бегущих барашков на волнах. «Мендеса вызывают в трибунал — поступил донос на его жену.

Я ничего не могу сделать — не убивать же мне его! Мне тут еще работать».

Мужчина побледнел. «Эстелла ничего не скажет, в этом я уверен. Хоть бы что они с ней делали — ничего не скажет. Я семь лет с ней на связи, знаю, о чем говорю».

— Мендес скажет, — усмехнулся Джованни, — краем губ. «Он знает про Панаму?».

— К сожалению, да, — вздохнул мужчина.

— Вообще, — ядовито сказал Джованни, — не стоило все доводить до такого…, - он не закончил.

«Сообщили бы про Мендеса раньше, вы ведь знали. Мы бы с ним разобрались, как положено. Или это она вам запретила?».

— Она, — хмуро ответил мужчина. «Клялась, что дон Диего безопасен».

— Сантименты, — пробормотал Джованни. «Снимайтесь-ка вы с якоря, уважаемый сеньор. Кто-то из наших доставит вас в Панаму, а там уже на месте разберетесь. И вот что еще — мы можем зайти к вам в контору, не вызывая подозрения?».

— Вполне, — хмыкнул мужчина. «Я же таможенник, мало ли что у вас там с этими книгами».

— Покажете мне на карте, где этот залив, — велел Джованни. «Я хочу с Куэрво парой слов перемолвиться. Он же сам будет на барках?».

— Конечно, — улыбнулся мужчина. «Он же не только на море работает — на суше тоже мало кто с ним сравнится. Вы с ним хотите про эти караваны с рудников поговорить?».

— И про это тоже, — медленно ответил Джованни. «И про это тоже, дорогой сеньор».

— Ее мне уже не предупредить, — подумал Джованни, наблюдая за тем, как индейцы заносят книги в архиепископский дворец. «И вчера — его высокопреосвященство с меня глаз не спускал. Домой к ней приходить нельзя — там эта Мануэла, она меня запомнила. Господи, ну, может, повезет, может, Мендес окажется достойным человеком. Говорила же она, что ее муж — не предатель. Хотя уж если человек — трус, то это опасно, нельзя им доверять».

Он вздохнул и пошел в собор — начиналась обедня

— Ну, что у нас осталось? — архиепископ потянулся.

— Пробный оттиск книги этого самого Мендеса — с готовностью ответил дон Альфонсо.

«Чистая медицина, ваше высокопреосвященство, я просмотрел».

— Медицина тоже бывает разная, — сварливо сказал архиепископ. «Чего стоит хотя бы этот еретик Мигель Сервет, да сотрется имя его из памяти людской».

— Его сожгли протестанты, — безразлично заметил Джованни, и вдруг вспомнил библиотеку в женевском доме Кальвина и глухой, старческий голос своего наставника:

— Ну что ты от меня хочешь, Жан! Я ошибся — я тоже ошибаюсь. Я не хотел костра — я настаивал на том, чтобы Сервету отрубили голову. Меня за это, кстати, обвиняли в излишнем благодушии. Теперь, конечно, оглядываясь назад, я понимаю, что Кастеллио был прав, когда опубликовал свой памфлет: «Следует ли преследовать еретиков». Не надо было убивать Сервета, конечно».

— Вот только Кастеллио изгнали за этот памфлет со всех постов, и он сейчас зарабатывает на хлеб, обучая тупых купеческих сынков, а вы сидите здесь, — ядовито заметил Джованни.

— И как это он меня еще не выгнал тогда, молодого наглеца, — усмехнулся про себя ди Амальфи. «Возился со мной, занимался. Сколько ж мне лет было? Да, только восемнадцать исполнилось, я и не повенчался еще с Мари. Как это писал Кастеллио: «Убийство человека — это не защита религиозной доктрины, это просто убийство человека».

— И протестанты бывают на что-нибудь полезны, — заметил архиепископ, и трибунал — рассмеялся.

Джованни сомкнул пальцы и посмотрел на человека, что сидел перед ними. Красивое лицо Мендеса побледнело, темные, большие глаза оглядывали зал. Статуя Иисуса в терновом венце стояла рядом с большим, вымытым до блеска окном, за которым были видны красные черепичные крыши города. Забил колокол, и Мендес, вздрогнув — перекрестился.

— Дон Диего, — мягко сказал архиепископ, — вы знаете, почему вы здесь?

— Что-то с книгой? — откашлявшись, спросил Мендес. «Я все проверял, ваше высокопреосвященство, там все в соответствии с учением святой церкви. Но я могу переписать, если надо, я мог ошибиться…, не знать».

— С книгой все в порядке, — улыбнулся председатель трибунала. «Мы, конечно, не доктора, но ее вполне можно печатать».

— Спасибо, — Мендес выдохнул и Джованни увидел, как он успокаивается. «Я четыре года над ней работал, это большой труд, ваше высокопреосвященство, было бы жаль…»

— Мы хотели, — прервал его архиепископ, — дон Диего, поговорить с вами касательно вашей жены».

Джованни увидел, как Мендес испуганно сжался на скамье, и обреченно подумал: «Все. Я так и знал».

— Доньи Эстеллы? — спросил Мендес, слабым, еле слышным голосом. «А что с ней? Она уважаемая женщина, благочестивая».

— Вы знали, что она — конверсо? — резко, будто удар хлыста, прозвучал голос архиепископа.

— Не зажигай свечи, — сказал Давид злым шепотом, там, еще на Канарах, когда они ждали корабля в Панаму. «Это риск».

— Давид! — удивилась Эстер. «Да ты что! Я тихо, никто не заметит — как это так, это ведь заповедь. А если у нас сын родится — ты что, и обрезать его не собираешься?».

— Обрезать я могу его сам, — жестко ответил Давид. «Об этом никто не узнает. А свечи могут увидеть. Надо быть очень, очень осторожными, Эстер».

— Да ты, что, боишься, что ли? — удивилась жена.

Он ничего не ответил, но сейчас, глядя в спокойные глаза нового инквизитора — красивого, высокого мужчины лет сорока, Давид вдруг почувствовал страх — липкий, отвратительный, будто паутина, которую он видел в джунглях на севере, когда ездил туда за травами — огромная, натянутая среди деревьев.

С нее капала какая-то жидкость, собираясь в лужицы на примятой траве. Он, было, потянулся к ней, как почувствовал на плече руку индейца-проводника. «Смерть, — сказал тот, бесстрастно глядя на Давида.

Смерть, как там, в джунглях, была вокруг — стоило сделать неверный шаг, как его ждали пытки и костер.

Он так и сказал об этом Эстер, ночью, в постели, когда они только приехали в Лиму, и она ответила, вздохнув, погладив его по голове, — будто мать:

— Есть страх, а есть честь и долг, Давид. Мою мать столкнули с моста под лед, потому что она отказалась креститься. Меня спас незнакомый человек, русский — он прятал меня, кормил, ты думаешь, ему было не страшно? Надо просто быть человеком — тогда бояться нечего».