Элисон Уир - Трон и плаха леди Джейн Страница 27

— Вы это о чем, епископ? — раздраженно прерывает его король.

— Проще говоря, сир, до меня дошли слухи о том, что в окружении королевы не все благополучно. Возможно, что это просто слухи. Вероятнее всего. Я бы и не обратил внимания, если бы меня не беспокоило влияние королевы. Ваше величество, могу ли я говорить прямо?

Король смотрит на него с каменным лицом:

— Да!

— Сир, я бы хотел, чтобы все было иначе, но я подозреваю, что королева поощряет ересь. То, что я сам от нее слышал, и то, о чем мне сообщали о ней и ее приближенных, подводит меня к заключению, что взгляды, которых она придерживается, могут лишь нанести вред праведному правлению монархов, подобных вам. Согласно этим взглядам, все должно быть общим, они отвергают богоустановленный порядок, который должен существовать в любом обществе. Подобные мнения недопустимы у лиц, столь близко находящихся к трону.

Скорчившись на коленях, не смея от ужаса перевести дух, я замечаю, как ловко епископ запел другую песню. Сначала он утверждал, что слухи, скорее всего, безосновательны, а теперь говорит так, как будто ересь королевы — это установленный факт. Весьма умно, потому что он обеспечил себе прикрытие на случай, если его обвинения окажутся лживыми. Тогда он скажет: ах, это просто слухи… но я же не мог оставить их без внимания.

Король хмурится — трудно сказать, что ему менее по нраву: вероломство королевы или откровения Гардинера. Но мне, скрючившейся в тени за спинкой кресла, мне, о чьем присутствии забыли оба мужчины, ясно, что он очень зол. А Гардинер, невзирая на это, продолжает:

— Ваше величество, конечно, понимает, насколько опасно согревать змею у себя на груди. Знатнейшие из ваших подданных, защищая те принципы, которых, как я подозреваю, придерживается королева, по закону заслуживали бы смерти. — Он делает паузу, возможно думая, что позволил себе слишком много или зашел слишком далеко. Судя по выражению лица короля, так оно и есть. Епископ продолжает вкрадчивым голосом:

— Но я несколько опережаю события. Простите меня, сир. Я, возможно, слишком близко к сердцу принимаю какие-то пустяки. И все же мы должны быть уверены. Я не могу действовать без санкции вашего величества, потому что в таком случае королева и ее сторонники уничтожат меня. Но если вы возьмете меня под свою защиту, то я предприму осторожное расследование.

Король сидит молча, теребя бороду.

— Ясно, что вы не повели бы таких речей, не имей на то достаточных оснований, — медленно произносит он. — Мне нужно все обдумать. Мы еще с вами побеседуем завтра. Приходите утром, после мессы.

Когда король, тяжело опираясь на руку епископа, выходит из комнаты, я торопливо засовываю клубки ниток в шкатулку и бегу в покои королевы. Первая, на кого я там наталкиваюсь, — это моя матушка, и, к моему ужасу, она не расположена выслушивать секреты.

— Ты опоздала, Джейн. Сколько же времени, интересно, требуется, чтобы подобрать нитки? Тебе давно пора быть в постели.

— Но, миледи… — заикаюсь я.

— В спальню без разговоров, а не то тебе достанется от вашей надзирательницы!

Сейчас или никогда!

— Но, миледи, против королевы готовится заговор!

От изумления матушка замирает на месте.

— Да что несмышленыш вроде тебя может знать о заговорах против королевы? — недоверчиво спрашивает она.

Я торопливо излагаю ей все, что только что услышала. Миледи слушает с возрастающим испугом, который явственно отражается у нее на лице.

— Поклянись, что говоришь правду, — требует она, схватив меня за плечи. — Потому что если ты все это придумала или хоть в чем-то соврала, я выпорю тебя так, как никогда еще не порола.

Я выдерживаю ее взгляд, желая, чтобы она мне поверила.

— Клянусь, что все это правда, миледи.

— Понятно, — говорит миледи, отпуская мои плечи. — Подожди-ка.

И она исчезает в спальне королевы. Несколько минут спустя оттуда выходит ее величество в ночной сорочке и с распущенными по плечам рыжими локонами.

— Что ты слышала, Джейн? — спрашивает она мягко, но настоятельно.

Я рассказываю ей, что произошло. Когда я заканчиваю, королева выглядит потрясенной.

— Боже, — говорит она, опускаясь в свое большое кресло у камина. — Откуда Гардинер узнал о моих взглядах? Кто мог меня предать?

— Никто из любящих вас, сударыня, и имеющих истинную веру, — со всей искренностью убеждает матушка.

— Тогда кто?

— Может быть, у вас проницательные враги? — предполагает матушка.

— У них нет доказательств. Не может этого быть! — Голос королевы выдает все возрастающую тревогу. — Мы избавились от книг, когда они допрашивали Энн Эскью.

— Ну разумеется, сударыня. Я уверена, что они их не нашли.

— Гардинер ненавидит меня, — бормочет королева. — И Райотсли. Я не исключаю, что они могли подделать доказательства против меня.

Мне странно это слышать. Разве может такое быть, что обе, королева и моя матушка, — еретички? Но что еще остается думать? О нет, это ужасная мысль. Не удивительно, что ее величество в ужасе. Я бы на ее месте с ума сошла от страха. Я пытаюсь ее утешить:

— Сударыня, король вас любит, — говорю я, вспоминая толстого весельчака, который часто с нами сиживал в этой самой комнате и развлекал нас шутками. — Он не причинит вам зла.

— Ах, Джейн, как бы мне хотелось в это верить, — шепчет она. — Ты славная, добрая девочка, ты правильно поступила, что пришла к своей матушке сегодня ночью.

Миледи смотрит на меня с чувством, отдаленно напоминающим нежность, и произносит:

— Да, Джейн, я тобою довольна.

Затем она оборачивается к королеве:

— Сударыня, единственное, что вы можете сделать для своей защиты, так это изображать невинность и вести себя так, будто ничего не случилось.

— Вы правы, — отвечает королева, приободряясь. — И я должна постараться оказывать больше почтения королю. Не думаю, что уже слишком поздно, — добавляет она. — С утра его величество может быть в другом настроении.

Подтверждение моей истории не замедлит явиться на следующий день, когда двое королевских стражей прибывают с повесткой, предписывающей сестре королевы, леди Герберт, двум ее подругам и трем фрейлинам, среди которых леди Суффолк и леди Лейн, явиться перед Тайным советом для допроса. Лица женщин белеют от ужаса. Пока мы ждем, в тревоге и страхе, их возвращения, я замечаю, что королеву бьет дрожь. После часа или двух напряженного ожидания дверь комнаты открывается, и они снова с нами.

— Они нас отпустили, — говорит измученная леди Герберт. — Нам не предъявили никаких обвинений.

— Пока, — зловеще добавляет леди Лейн.

— Нас спрашивали, нет ли в нашем распоряжении каких-либо незаконных книг, — говорит королеве леди Суффолк, — и не хранятся ли такие книги тайно в кабинете вашего величества. Мы, конечно, все твердо отрицали.

— Но они все равно обыскали наши сундуки, — замечает леди Лейн, — чтобы убедиться, что мы говорим правду. К счастью, там не было ничего для них интересного.

После этого жизнь снова идет своим чередом, с ежедневными уроками, поручениями королевы, прогулками в садах в теплую летнюю погоду и редкими придворными праздниками или приемами.

Король относится к королеве по-прежнему и даже с любовью. Если он действительно планирует выступить против нее, то он весьма талантливый притворщик. Она в свою очередь очень старается изображать покорную своему долгу, послушную жену. И все же я замечаю, что он постоянно пытается втянуть ее в споры о религии, как будто испытывая ее. Хорошо, что она не поддается на его уловки и уступает ему во всех вопросах, прилагая усилия к тому, чтобы он не усомнился в ее правоверности. Он, кажется, удовлетворен, и мы все немного расслабляемся, решив, что опасность миновала.

Я особенно боялась за королеву, которая добрее ко мне, чем собственная матушка, и которую я нежно люблю. Отчасти я беспокоюсь и о себе, ибо на что будет похожа моя жизнь без нее? Но я не смею ни говорить вслух о моих худших опасениях, ни спрашивать кого-либо, что может случиться с королевой, если король все-таки сочтет ее еретичкой. Совсем недавно в Смитфилде я своими глазами видела, что случается с еретиками, и мне невыносима мысль, что это ужасное наказание обрушится на такую добрую и милосердную женщину. Дай бог, чтобы до этого никогда не дошло, но я так боюсь за нее, что ночью не могу уснуть и безмолвно лью слезы в подушку, молясь, чтобы Господь защитил королеву и чтобы ей больше не угрожала опасность.

Однажды жарким днем королева посылает меня на ее личную кухню за фруктовым ликером. В многолюдных коридорах дворца витают запахи пота и старой кожи, я с трудом протискиваюсь сквозь обычную толчею. Вдруг какой-то важный господин в мантии темного дамаста, выйдя из двери, наталкивается на меня. Я его уже где-то видела.