Алексей Кулаковский - Расстаемся ненадолго Страница 27

И когда Андрей потянулся к фляге, обрадованно добавил:

– А танк ведь горит, гитлерина чертова!

– Горит? – отстраняя флягу, переспросил Андрей и почти не услышал собственного голоса. – Горит? – уже крикнул он, испугавшись, что потерял слух. Но сейчас услышал себя и успокоился: – Командир первого отделения! – громко позвал он.

– Я! – отозвался Адамчук, и теперь Андрей узнал голос, только что подававший команду. Он уже не казался таким безнадежно далеким.

– Следить за боем! – приказал Сокольный. – Не ослаблять огня!

– Есть!

Андрею казалось, что он кричит изо всех сил, а Александров почему-то опустил глаза и снова попросил:

– Выпейте немножко воды!

Боец помолчал, пошарил рукой по карманам и добавил:

– Нужно перевязать вас. Вот и пакетики нашлись…

Минуты через две в траншею прямо с насыпи скатился Зайцев.

– Товарищ старший сержант! – едва переводя дыхание, с тревогой начал он, но увидев, что Сокольный, подогнув ногу, сидит на земле и его перевязывают, испуганно искривил тонкие губы, осторожно попятился.

– Что, Зайцев? – торопливо спросил Андрей.

– Товарищ старший сержант, – повторил боец уже тише и спокойнее, – командир взвода ранен по дороге к нам. Старший лейтенант приказал ему идти в тыл, а вам…

Зайцев растерялся.

Андрей шевельнул рукой, торопя Александрова с перевязной, потом оперся левой рукой на карабин и встал. Вражеский танк горел, повернувшись к траншее тылом. Густые клубы дыма, разрастаясь, охватывали сперва только башню, но вот уже начали рваться к земле, словно затем, чтобы прикрыть синие, навеки застывшие лица тех, что еще недавно были хозяевами этой машины и несли смерть взводу. Поблизости больше танков не было. Из-за рощи длинными очередями бил станковый пулемет, вражеские пехотинцы под прикрытием его огня время от времени вскакивали и, показывая спины и ранцы, откатывались за горку.

Наши минометы беспрерывно преграждали им путь к отступлению.

– Передать командирам отделений, – не сводя глаз с поля боя, приказал Андрей, – готовиться к контратаке!

– Есть! – звонко отозвался Зайцев возле самого уха Андрея. Сокольный не видел его лица, однако почувствовал, что боец обрадовался приказанию, даже залихватски подмигнул.

– Будешь вестовым командира взвода! – добавил Сокольный.

– Есть!

– Командир первого отделения!

– Я!

– Будете помкомвзвода!

II

Атака фашистов на этом участке была отбита, повторить ее они не решились и, судя по всему, готовились совершить обходный маневр. В минуту передышки Андрея вызвал к себе командир роты. Рослый, подтянутый старший лейтенант, стоя одной ногой на выложенной дерном ступеньке блиндажа, а второй – на свежей земле от близкого разрыва снаряда, с ног до головы окинул Сокольного внимательным, как бы оценивающим взглядом, на мгновение задержался глазами на его подвешенной руке и суховато спросил:

– Вы ранены?

Андрей молча кивнул головой.

– Что?

– Ранен, товарищ старший лейтенант, – спохватившись, ответил Сокольный.

– Почему не доложили? – моложавое лицо командира посуровело, однако чувствовалось, что он не сердится.

– Не имел возможности, товарищ старший лейтенант.

– Сдадите взвод и пойдете в медсанбат.

Андрей не ожидал такого приказания. Он машинально переступил с ноги на ногу, ствол карабина дрогнул в здоровой руке.

– Рана легкая, товарищ старший лейтенант, – неуверенно попросил он, – разрешите остаться в строю!

Командир роты нахмурился, сделал несколько шагов вниз по ступенькам в блиндаж.

– Пискунов! – позвал он.

Из блиндажа выскочил худощавый боец с длинной шеей и лихо козырнул.

– Позови санинструктора!

Санинструктор, молодая светловолосая девушка в новой, с иголочки, комсоставской форме осмотрела руку Андрея, перевязала ее по всем правилам, потом, явно перенимая тон бывалых медиков, привыкших ничему не удивляться, сказала:

– Слепое осколочное. Твердая ткань не задета.

– Значит, не страшно? – спросил Андрей, чтобы подкрепить свою надежду на быструю поправку.

– Не страшно, – согласилась санинструктор, – однако требуется госпитальное лечение.

– Что вы? – пытаясь обратить все в шутку, запротестовал Сокольный, – разве госпитали для таких раненых? Бывало, отец мой пробьет ногу, бродя по болоту, залепит ранку грязью и пошел себе дальше как ни в чем не бывало. А тут…

– То на болоте, – перебила санинструктор, – а здесь…

– А здесь фронт! – подхватил Сокольный. – У меня взвод.

– Вы – командир первого взвода?

– Исполняю обязанности.

Девушка блеснула глазами, улыбнулась. Улыбка ее была светлой, красивой, именно такой, какой и должна быть настоящая человеческая улыбка. Только трудно по этой улыбке понять, что санинструктор думает о нем: одобряет ли его стремление остаться или считает позером, который по-настоящему не знает, что значит фронт, а вставляет это слово чуть ли не в каждую фразу.

– Я поговорю с командиром роты, – мягко сказала она и исчезла в блиндаже. Андрею показалось, что санинструктор все же неплохого мнения о нем.

Легко, будто на крыльях выпорхнув из блиндажа, девушка сказала, что, учитывая обстоятельства, она согласна оставить Андрея в строю, только надо немедленно сходить в полковую санчасть, чтобы там достали осколочки.

Пошли они вместе. По дороге санинструктор подбежала к небольшому взводному блиндажу и беззаботным серебряным голоском, словно дело касалось самого обыденно домашнего, прощебетала:

– Галя! Ты оставайся, я быстро!.. Мы здесь вдвоем, – пояснила она Сокольному. – Медиков в части больше, чем нужно. У нас ведь сборная часть. Мы с Галей раньше служили фельдшерами в медсанбате, а теперь перешли в стрелковую роту. А вы где раньше были?

– В кавалерийском полку, – охотно ответил Сокольный, – приезжал домой на побывку.

– Куда?

– Сюда, в Белоруссию.

– Так вы – местный?

– Недалеко отсюда.

– А я воронежская, – сказала санинструктор, торопливо шагая впереди по узкой тропинке, протоптанной бойцами через вспаханное поле и небольшие луга, покрытые густой жесткой травой. Изредка оглядываясь на Андрея, девушка продолжала рассказывать о себе, вероятно, почувствовав расположение к незнакомому командиру.

– Моя деревня, – мелодично говорила она, – называется Старая Чигла. Птичье название, правда? А наш район – Анненский. Станция Анна у нас есть. Говорят, когда-то Анна Каренина там бросилась под поезд, вот и назвали так.

Рассказывая, спутница незаметно прибавляла шаг. Вначале Андрей кое-как успевал за ней, но постепенно начал отставать. Санинструктор оглянулась и, заметив это, посмотрела на него более внимательно.

– Вы хромаете? – удивленно спросила она.

– Нет, – ответил Андрей, – это так… После операции.

– Как после операции?

– В части мне делали операцию.

– И что же, свежие швы, рубцы?

– Да нет… Один только рубчик…

– А ну, покажите!

– Что вы! – улыбнулся Андрей. Не стоит задерживаться. Пустяк… Мне почти не мешает…

– Нет, покажите, – настаивала санинструктор, – снимайте сапог. Садитесь, я сама сниму.

С трудом удалось Андрею уговорить ее отложить осмотр до прихода в санчасть.

Когда они возвращались, санинструктор долго молчала и, только подходя к ротной обороне, не то упрекнула Андрея, не то высказала вслух собственные мысли:

– Никакие правила не разрешают вам быть на фронте. Никакие! Но я дала слово, что сама вас буду лечить. А о ноге промолчала, если говорить правду, – обманула врача. Не знаю, хорошо ли поступила?..

Андрей ничего не смог ответить на эти слова. Он лишь попытался идти рядом, но девушка прикосновением руки заставила его шагать не пашней, а по утоптанной тропинке. Рука ее была маленькой, с ласковой розовой ладонью.

– Как вас звать? – тихо спросил Андрей.

Санинструктор не оглянулась, сделала вид, будто не расслышала вопроса, однако немного спустя сказала:

– Звать меня Марией, Маней. А дома звали Манякой.

– Так вот, Маняка, – глубоко вздохнув, сказал Андрей, – вы хорошо сделали, что не оставили меня в санбате.

Возле ротного блиндажа, построившись в две шеренги, стояли бойцы. Напротив их медленно прохаживался старший лейтенант, отдавая какие-то распоряжения. Смысл его слов пока разобрать нельзя было, до слуха Андрея долетали лишь наиболее отборные словечки, которыми командир роты сыпал, видно, в адрес Гитлера и потому произносил их с особенным смаком. Словечки были такими, что Мария невольно остановилась, не зная, подходить с докладом или нет.

Заметив ее, командир роты слегка умерил пыл, просеял свою речь, и санинструктор смогла наконец по всем правилам доложить о результатах маленькой медицинской операции.

На правом фланге стояли бойцы первого взвода. Андрей заметил внимательный взгляд Александрова, добрую, почти неуловимую улыбку нового помкомвзвода, Адамчука, который приступил к своим обязанностям еще в разгаре боя. Зайцева почему-то в строю не было. Почему? По правилам вестовой всегда должен находиться при командире, но, когда Андрей уходил в штаб роты, Зайцев спал. Спал так сладко, в таком обнадеживающем спокойствии лежали на траве его короткие, немного согнутые в коленях ноги, столько покоя и нетронутого здоровья ощущалось в тихом, почти детском сопении, что Сокольный, уходя, пожалел будить парня. Неслышно собрался, взял карабин и вышел из блиндажа.