Афонсо Шмидт - Поход Страница 27

Аболиционисты Сантоса проводили собрание за собранием. Пансион Брандины был переполнен каиафами; многие прибыли из Сан-Пауло. У всех возникал один вопрос: что же делать? Дон Жоаким Балтазар да Силвейра, как храбрый, честный офицер, считал своим долгом до конца выполнить то, чего хотело правительство. А хотело оно ни много ни мало, как разрушения Жабакуары, ибо само это слово в те времена считалось опаснейшим: оно означало свободу. Что же делать? Что делать? Вот тогда-то Америко Мартине вспомнил, что он учился в офицерской школе вместе с доном Жоакимом Балтазаром. Не могло быть ничего естественнее посещения старого товарища…

К этому сводилась последняя надежда аболиционистов Сантоса.

В тот же день после обеда Мартине явился в казарму и велел доложить о себе. Через несколько мгновений в дверях собственной персоной показался командир саперного батальона. Они обнялись и иод руку направились в комнаты майора, где мало-помалу беседа перешла на щекотливый вопрос. Когда командир рассказал о возложенной на него миссии, Америко Мартине взволнованно спросил:

– И ты все это сделаешь?

– Сделаю, – ответил офицер с такой решимостью, что надежды аболициониста сразу рухнули.

– Не может быть…

– Почему? Не понимаю…

Америко Мартине осмотрелся по сторонам, подошел к двери кабинета, выходившей в коридор, и закрыл ее. Потом, стоя перед старым другом, протянул руки и спросил его с необыкновенной мягкостью, задушевностью, восторженностью, которые не вязались с обликом этого атлетически сложенного человека:

– Но, Кинвиньо, знаешь ли ты в самом деле, что собой представляет Жабакуара?

В эту минуту майор понял все: Америко Мартине – аболиционист и пришел, чтобы склонить его на свою сторону. Офицер обнял Мартинса и рассмеялся, но, вспомнив, что он военный и находится при исполнении служебных обязанностей, нахмурился и ничего не ответил. Америко Мартине пробыл у майора еще несколько минут, беседуя о разных пустяках, потом, почувствовав себя неловко, стал прощаться. Майор не удерживал его и вежливо проводил до двери. В нем появилась какая-то отчужденность. Мартине вышел и поспешно зашагал по узким улицам, насыщенным запахом моря, который ветер доносил с побережья.

В тот же вечер состоялось заседание «Освободительного общества». Было решено, что негры должны покинуть киломбо и снова укрыться у каиаф: в жилых домах, на фермах, в бедных лачугах. Но ни в коем случае не следовало уничтожать Жабакуару.

Над городом нависла удушливая жара; в зале, где собрались аболиционисты, нечем было дышать, и они вынуждены были беседовать у открытых окон, хотя и здесь не чувствовалось прохлады. Шафрановая луна безжизненно висела в неподвижном воздухе. От порта доносился запах гниющих водорослей.

Всех угнетало предчувствие неминуемой беды. Шавиер Пиньейро вышел на балкон и стал вглядываться в тускло освещенный луной город. В домах были раскрыты окна и двери. Жители вынесли матрацы на улицу и спали там, обливаясь липким потом, который увлажнял простыни. В мертвенном свете фонарей прошел отряд полиции. Сержант вызывающе и злобно крикнул:

– Мы идем в горы, подождем там негров. Ручаюсь, им не сносить головы!

Полицейские расхохотались.

Аболиционисты встревожились. Полиция Сантоса пользовалась дурной славой, поэтому-то ее и послали в горы, к перевалам, чтобы дать бой колонне. Зная великодушные чувства армии, губернатор провинции никогда не доверил бы ей такой миссии. Отряды пехоты, кавалерии и саперных войск, должно быть, расположатся лагерем у подножья и примут участие в разгроме невольников, только когда над этим как следует потрудятся лесные капитаны и полиция…

В городе снова воцарилась тишина. Аболиционисты стали выходить группами. Тиан, который иногда выполнял обязанности привратника, остался потушить лампы и запереть двери на засов. Последними около трех часов ночи вышли Шавьер Пиньейро, Америко Мартине и Жулио Маурисио. В это время на углу появилось несколько молодых журналистов, закончивших работу по выпуску очередного номера «Диарио де Сантос». Один из них, Гастон Буке, тут же объявил:

– Батальон майора Жоакима Балтазара неожиданно выступил по направлению к Каскейро!

Никто из аболиционистов этого не ожидал. Батальон вышел ночью, очевидно, чтобы не двигаться в жару, но ведь войска обычно перевозились специальными поездами. Хотя для оптимизма и не было особых причин, все же аболиционисты разошлись не очень встревоженные. Небо со стороны моря начало бледнеть. Чтобы не наступать на спящих, которые расположились на тротуаре, они зашагали по мостовой.

Саперный батальон действительно получил приказ перехватить беглых негров у подножья гор. Так как перебросить отряд специальным поездом не удалось, командир решил преодолеть эти две с лишним лиги походным порядком.

Это была приятная прогулка. Батальон выступил через несколько часов после выхода отряда полиции. На восходе солнца саперы подходили к мосту у Каскейро. В воздухе со стороны мангровых зарослей уже веяло горячим дыханием норд-веста. Корни деревьев были обнажены, и по ним ползали крабики. Как всегда после отлива, слышалось потрескивание высыхающей почвы. Большие ярко-желтые цветы тянулись к солнцу.

Вскоре поднялся ветер. Телеграфные провода пели, как арфы. Из расположенных вдоль шоссе таверн выходили кайсары[48] в широкополых шляпах и настороженно наблюдали за прохождением батальона. Некоторые предпочли спрятаться за изгородями, опасаясь, как бы их не забрали в солдаты.

Когда батальон по крытому с перилами мосту перешел реку, жара стала просто невыносимой. Командир приказал сделать привал, чтобы солдаты могли утолить жажду. Две негритянки предложили им кувшины с водой и латунные кружки. Коровы, пасшиеся поблизости, подняли головы и недоверчиво посмотрели на солдат, потом снова уткнулись мордами в траву. На изгороди выгона сидела стая ану, птицы издавали пронзительные крики. После короткого отдыха солдаты двинулись дальше. Они пересекли топь, где во время дождей стада быков целыми часами не могли выбраться из трясины, бывало, что приходилось даже оставлять здесь увязшее животное. В таких случаях погонщики тут же прирезали его, внутренности бросали собакам, а мясо отдавали кому придется. Окрестное население всегда дожидалось этих подачек, и, когда дорогу размывало дождями и по ней должен был пройти скот, многие мечтали о том, чтобы быки попали в беду.

К майору подскакал ординарец, который передал ему бумаги и сообщил, что в ту же ночь из Сан-Пауло вышел отряд кавалерии под командованием Густаво Борбы и пехотная часть под начальством Константино Шавиер э Безерра. Оба эти отряда разбили биваки у подножья горного хребта. Командиры получили строгий приказ не пропускать в Сантос отряд беглых рабов, «даже если для этого понадобится применить оружие».

Дон Жоаким Балтазар да Силвейра, видя, что приморская дорога надежно защищена, решил направиться по дороге Серра-Велья, которая сворачивала влево. Миновав какие-то лачуги, из которых выглядывали испуганные кайсары, он со своим отрядом достиг предгорья, где текла речка с ржавой водой. Солдаты прошли мимо большого дома, за которым начинались густые бамбуковые заросли. Норд-вест подул с особенной силой; под его обжигающими порывами бамбуковая роща вся сгибалась и трещала, словно дрова в печке. В воздухе пахло мятой листвой. Перед солдатами расстилался темно-голубой горный хребет с зияющей кровавой раной – оголенным глинистым склоном. Здесь соскальзывали в пропасть быки, и на следующий день местные жители отправлялись запасаться мясом, уже попахивающим и, возможно, зараженным столбняком. Горный хребет вырастал прямо на глазах. На расстоянии лес, росший по его склонам, казался синим бархатом. Когда невидимая рука ветра начинала шевелить листья, цвет склонов менялся…

На опушке бамбуковой рощи высилась сложенная из камня ограда, окаймлявшая старый приземистый дом. Вдали, у подножья хребта виднелся темный лес. Напротив дома, над почерневшей крышей которого вился дымок, находилось энженьо, построенное еще в 1842 году. Сложенное из камня, это здание напоминало крепость; черная четырехскатная крыша покрывала его, как панцирь черепаху. Сквозь дыры виднелись концы балок, стропил и обрешетка. В широкие двери энженьо свободно могла въехать тележка с сахарным тростником. Прямо против входа стоял жернов, куда в прежние времена весь день подавался тростник в пучках; выдавленный из него сох стекал в чаны. В глубине здания находилось водяное колесо. Между домом и энженьо виднелась хижина погонщиков скота.

Гуртовщики, встречавшиеся на пути, вовсю нахлестывали быков, освобождая отряду дорогу. Отовсюду сбегались люди, чтобы посмотреть на солдат. В окнах дома показались хозяева – сеньор Энрикиньо, кайсара со светлой бородой, его жена и взрослая дочь; сынишка вылез на порог и остался там стоять с вытаращенными глазами. Мать испуганно закричала: