Ольга Рогова - Богдан Хмельницкий Страница 27

Она вязла Ивашку за руку и увела его.

Это никому не показалось странным, все знали, что татарченок долго жил с урусами, значит, у него могли быть и знакомства с казаками.

Уходя от мурзы, Богдан хватился Ивашка, но татары сказали ему, что казак нашел старого знакомого и пошел к нему в гости.

– Мы позовем его, это тут недалеко… – предложил кто-то.

– Не надо, – отвечал Богдан, – пусть его, сам отыщется.

Через несколько часов Ивашко, действительно, как вихрь ворвался к Богдану, позабыв свою обычную сдержанность.

– Что ты, хлопец, с ума сошел? – остановил его Хмельницкий.

– Батько, батько, ведь, Катря нашлась! – проговорил Ивашко, – я ее сейчас видел…

И он рассказал Богдану, как Катря очутилась со своей мамкой в Бахчисарае, в услужении у мурзы.

– Поздравляю, братику, поздравляю, – сказал Богдан, – только теперь надо подумать, как нам высвободить твою невесту. Разве уж мне в это дело вмешаться и выпросить у мурзы его молодого слугу? Ну, да об этом мы еще подумаем…

На другой день состоялась новая аудиенция у хана. Теперь хан уже с большим доверием отнесся к Богдану. Он протянул ему свою саблю и сказал:

– Клянись мне на этой сабле в том, что не замышляешь против нас никакой измены.

Хмельницкий поцеловал саблю и, окруженный мурзами и сановниками торжественно произнес:

– Боже, Создатель всей видимой и невидимой твари! Клянусь Тобой, чего ни потребую, чего ни попрошу у его ханской милости – все буду делать без коварства и измены. Если бы я замыслил что-либо ко вреду его ханской милости, то да отсечет, Боже, эта сабля мою голову!

– Теперь мы верим тебе! – сказал хан и милостиво пожал Богдану руку в знак союза.

Его примеру последовали и все мурзы.

– Значит, я могу рассчитывать на твою помощь, высокий повелитель? –весело спросил Богдан, когда церемония кончилась.

– Сам я не могу сейчас тебе ничем помочь, потому что в Диване еще не обсудили, начинать ли нам войну с ляхами, а без согласия с Диваном я ничего не могу сделать. Но я позволю своему мурзе Тугай-Бею идти с тобой. Вы начните, а когда Диван решит объявить войну ляхам, то и я к вам нагряну.

Приходилось помириться и на этом.

Настала Пасха 2 апреля. Казаки шумно христосовались, стреляли из ружей. По всему городу разнеслась весть, что урусы справляют свой "байрам-великий", и татары бежали к скромному домику армянина смотреть на пирующих.

– Что случилось? – спросил хан, услыхав шум и выстрелы.

Ему объяснили в чем дело.

– Ну, так свезти ему три бочки вина, пять быков и пятнадцать баранов, – приказал хан, – да поздравить их от моей милости с их великим байрамом. Казаки с восторгом встретили ханский подарок. Остряки-бандуристы тут же сложили лихую песню про славного хана с припевом:

Гей, гей, хан Гирей Раздобрився дюже! Гей, гей, хан Гирей, Ты казаков друже!

Далеко за полночь пировали казаки. У Богдана тоже шел пир: он угощал на прощанье мурзу Али и еще несколько знатных татар и, между прочим, завел с мурзой разговор о его слуге.

– Великое бы ты мне одолжение сделал, если бы отпустил твоего молодого мальчика со мной: он дружен с одним из моих казаков, пусть бы поучился у него военному делу. Самому-то ему больно охота пришла пороху попробовать.

– Что же, я не прочь, только вряд ли его мать отпустит, ей уж сколько раз предлагали взять его в поле, да она и слышать не хочет.

Но на этот раз Олешка оказалась очень сговорчивой и живо согласилась. К великому удивлению всех она тоже стала собираться в путь.

– А ты-то куда? – спрашивали ее.

– Побреду за ними, пока сил моих хватит, – говорила хитрая старуха со слезами, – а умру в степи, так туда мне и дорога.

Наконец, хан дал Богдану прощальную аудиенцию.

– Передай слуге нашему Тугай-Бею, сказал Ислам-Гирей, вручая свою ханскую грамоту, что мы разрешаем ему идти с тобой, но с тем условием, чтобы ляхи не знали об этом нашем позволении. Пусть они думают, будто Тугай-Бей сам по себе напал на них. Сыну твоему будет у нас хорошо, об нем не беспокойся.

– Прощай, Тимош, – говорил Богдан сыну, – пользуйся случаем и присмотрись к здешней жизни, в ней много найдешь для себя интересного; не пропускай случая сводить знакомство со здешними знатными мурзами, почем знать, быть может, когда-нибудь тебе и самому их помощь пригодится. Главное же, старайся понравиться хану; нам казакам пока одна только и надежда на татарскую помощь…

Катря с Олешкой отправилась вместе с казаками: мурза подарил своему мнимому слуге прекрасного коня и богатую одежду. Хмельницкий тоже получил богатые подарки от хана: черкесский панцирь, колчан, лук и стрелы, розовый кафтан из златоглава, темно-зеленый кунтуш французского сукна и позолоченную саблю. В провизии у казаков тоже недостатка не было, их с избытком снабдили мясом, вином и хлебом. По дороге им надо было заехать в Перекоп к Тугай-бею. Богдан предложил Ивашку с Катрей и олешкой отделиться и ехать прямо в Сечь.

– Как же ты сделаешься в Сечи? – спросил он. – Ведь, там нельзя держать женщин!

– Я знаю такой остров и такую пещеру, где их никто не найдет, –отвечал Ивашко.

– Эй, хлопец, не попадись, не лучше ли тебе свезти ее в Украйну?

– На Украйне теперь неспокойно, куда и к кому ее везть? – возразил Ивашко. – Да и в Сечи, ведь, мы пробудем недолго, а там я уж найду где-нибудь ей пристанище.

– Ну, как знаешь, – согласился Богдан.

В Перекопе они расстались. Богдан отправился к Тугай-Бею, а Ивашко повез Катрю с Олешкой в Сечь. Они благополучно проехали степь и прибыли ночью к переправе, где у Ивашка была спрятана лодка. Коней пустили вплавь, привязав их за поводья к лодке, и, таким образом, добрались до пустынного острова, где в одной из скал была довольно просторная пещера, скрытая в расщелине.

13. ОПЯТЬ НА СЕЧИ

И ти Чигирине, мiсто украинне, не меньшую славуТеперь в собi маешь, коли оглядаешь в руках булавуЗацного Богдана, мудрого гетьмана, доброго молодця,Хмельницкого чигиринського, давного запорозьця.

Стояла теплая погожая весна. Сечь кишмя кишела народом, но никто не принимался за промыслы. Рыболовы хотя и чистили самопалы, но не для охоты на зверя. Шинкарям был сущий праздник: Сечь пропивала последнее и гуляла с утра до ночи. Тем не менее стекавшиеся со всех концов хлопцы не знали, против кого готовится воевать Сечь. Кошевой все еще держал втайне намерения Хмельницкого и поджидал его самого. Многочисленная конница пасла своих коней около Днепра на заливных днепровских лугах, так как в самой Сечи ей совсем не было места.

Яркий пурпурный закат расстилался причудливыми полосами по небу, когда Богдан в сопровождении своих спутников, с четырьмя татарскими начальниками подъехал к Сечи. Вечер стоял чудный, тихий, теплый; вся Сечь высыпала навстречу прибывшим. Они прошли прямо к кошевому, куда стала собираться и войсковая старшина. Богдан представил кошевому и старшинам татарских начальников и сообщил добрую весть, что мурза Тугай-бей стоит со своей ордой на реке Базавлуке.– И мы готовы! – отвечал кошевой. – Народу в Сечь нагрянуло столько, как никогда не бывало.

– А знает Сечь о нашем деле? – спросил Хмельницкий.

– Нет, никому еще ничего не объявлено. Вот завтра соберем раду, тогда и объявим.

На следующий день раздались один за другим три пушечные выстрела, и вмиг вся площадь покрылась народом, опоздавшим не было места. На крыльцо вышел кошевой с войсковой старшиной, а за ним Богдан в сопровождении казаков и татар.

Кошевой привычным взором окинул волновавшуюся толпу и подозвал к себе есаулов, суетившихся с тяжелыми жезлами.

– Всему народу не поместиться на площади, – сказал он, – надо перейти за крепость, на поле, там всем место найдется.

Есаулы громко объявили толпе запорожцев, что кошевой просит их перейти на открытое поле. Прошло добрых полчаса, пока все перешли на другое место, и установился порядок. Довбиши ударили в котлы в знак того, что рада началась.

– Панове запорожцы! – начал кошевой. – Собрали мы вас для важного дела, выслушайте и рассудите; какова будет ваша воля, на том мы и решим. Недобрые дела творятся на Украине: вера святая поругана, иезуиты преследуют ее, а униаты творят, что хотят и над священниками, и над церквами. Жиды завладели всем, берут церковь на откуп у пана и не позволяют справлять треб. Да и не одни жиды, самое войско панское гуляет по селам и хуторам, грабит и жжет дотла, убивает и мучит православных. Нет казакам ни от кого защиты: ни король, ни сейм не слушают их просьб, а паны своевольничают, как им вздумается. Вот перед вами стары казак, бывший войсковой писарь, заслуженный, ни в чем неповинный, не раз проливавший кровь свою за отечество, – чего же он дождался за свою службу? У него все отняли, его гонят, преследуют, осудили его на смерть, и все это только потому, что так хочется панам. Потерпим ли мы, други и братия, такие обиды? Пора проучить панов, пора вступиться за веру православную и за братьев украинцев.