Карл Шпиндлер - Царь Сиона Страница 27

Гость этот был духовного звания, судя по берету на голове; на плечах его накинут был развевавшийся от быстрого движения плащ. Ворвавшись таким образом в дом и не обращая внимания на присутствующих, он обратился прямо к Бокельсону и воскликнул громовым голосом.

— Прочь, прочь от меня, проклятый сводник! Мне нет дела до тебя… Я хочу только спасти душу моей духовной дочери, душу одной из овец доверенной мне Богом паствы.

— Достопочтенный доктор Размус! — воскликнула Микя, целуя руки и платье проповедника тайной секты. — Какой ангел Божий привел вас в наш дом?

— Ангел гнева и справедливого суда Божия, — ответил доктор в горячем экстазе.

Кутившие за перегородкой мужчины и женщины вскочили с мест и столпились все в дверях, с любопытством наблюдая происходившую сцену.

Ян старался скрыть свой страх и принял дерзкий вид.

— Кто вы такой? Я вас не знаю. Кто дал вам право врываться таким образом в дом против моей воли?

— Выбросьте его на улицу! — воскликнул Ротгер и его друзья, присоединяясь к протесту Яна.

Размус сделал движение обеими руками, отстраняя всех присутствующих, и воскликнул:

— Вы сами дали мне это право, — вы все, собравшиеся здесь развратники и укрыватели, — вы, собственные палачи, одевшие сами на свою шею веревки! Трепещите, безбожные язычники!.. В вашем соседстве умирает человек справедливой жизни, и в то время, как я приготовлял его к вступлению в небесное царство, вы примешивали ваши дьявольские песни к песням ангелов, уносящих к небу его душу. Будьте прокляты! Пусть поразит вас небесный гнев, если земная власть бездействует, погрязнув сама в тине безбожия. Ты называешь себя моей духовной дочерью, Мария? Ты хочешь вступить в союз верующих, а между тем твой дом — сосуд стыда! Обратись к Богу, отмети порок от дома твоего: или ты не войдешь в новый союз и печать благодати не коснется тебя.

Ян трусливо молчал, Микя с громким плачем опустилась на колени. Веселые гости, умолкнувшие было на мгновение, стали испускать бранные восклицания.

— Богоотступник поп, тайный проповедник, еретик, сумасшедший дурак!

Наконец Симон вскричал:

— Чего тут долго думать? Ведь он перекрещенец! Бейте его до смерти.

— Перекрещенец! — повторяли хором товарищи Симона, готовые последовать его совету.

В эту-то самую минуту на пороге трактира появился ночной обход.

— К порядку! Тише вы, буяны! Вас-то нам и нужно, ночные птицы! Вы поплатитесь денежной пеней или заключением в тюрьму.

Появление стражников вызвало еще большее смятение. В ответ на угрозы полицейских и поднятые копья, более смелые из кутивших гостей схватились за ножи.

Ян спрятался за спиной жены, которую доктор прикрыл своим плащом, не переставая, однако, со своей стороны, изрекать порицания и угрозы.

— Давайте скорее воды, Герд! — кричал ткач Ротгер, не обращая внимания на угрозы стражников. — Еще одно крещение не повредит перекрещенцу и поможет нам прогнать этих шпионов: таким образом мы спасемся сами и спасем наши кошельки.

И он, вместе с Гердом, побежал к колодцу.

Между тем начальник стражи, слышавший бранные восклицания, направленные против священника, крикнул:

— Погодите, ребята, оставьте этих пьяных гусей, беритесь-ка лучше за еретика: за поимку его одного мы получим больше, чем за всех этих гуляк.

Многие, однако, не слышали этого приказания среди общего шума; другие же с любопытством стали высматривать еретика.

Размус сделал шаг вперед, раскрыл свой плащ и воскликнул:

— Вам нужна жертва, язычники, распявшие Христа? Ну, что ж, бейте, умертвите меня, познавшего истину, свидетельствующего своей кровью!

Общий смех был ответом на эти слова. Но Размус продолжал с еще большей горячностью:

— Скоро торжество ваше, исчадия ада, превратится в скрежет зубовный: ибо близок час гнева Божия, говорю я вам. Покайтесь, отверженные!

Хохот и насмешки присутствующих только возросли при этих словах. С гневом обратился проповедник к своей ученице:

— Смотри, Мария, смотри на этого отмеченного свыше позором! Вот зверь с десятью рогами на семи головах. Вот эти семь холмов стыда и десять князей позора! На них восседает наглая жена, и она есть — власть Антихриста. И ты сама исполнена позором, и ты покрыта черным бесчестием, и дом твой сгорит в пламени, со всем находящимся в нем! И погибнет дом этот, наполненный грехом, бесчестием и богоотступничеством! И обнажится все и вся пред Господом.

Пророк ослабел, утомленный своими прорицаниями и опьяненный, отчасти, вином, под влиянием которого он находился уже при появлении своем в доме.

— Вода, вода! — кричали товарищи Симона навстречу Ротгеру, появившемуся с полным ведром.

— Крести его, крести, еще раз, еще, еще!

Но общему веселью суждено было уступить место другим, менее приятным ощущениям. Водворилась тишина, и даже наиболее пьяные протрезвились, когда вбежал Герд, с волосами, вставшими дыбом, как бы преследуемый каким-нибудь ужасным видением, и со всеми признаками подавленного страха возвестил ужасную новость:

— Горе всем нам, горе этому дому! Исполняется пророчество старой матери хозяина там, в колодце… О, Господи Иисусе!.. Я своими руками вытащил его в ведре. О, ужас! Смотрите… Я нашел в колодце мертвое дитя…

Присутствующие здесь женщины испускали крики, страшно буянившие только что гости, в свою очередь, в смущении, шептались, обмениваясь замечаниями.

Поднялась тревога. Полицейские, вооружась фонарями, с шумом бросились во двор, с целью убедиться в преступлении и приняться за розыски виновника его.

— Натя! — вырвался подавленный крик у хозяйки, у которой теперь внезапно как бы спала повязка с глаз.

Она бросилась в каморку служанки.

— Несчастная! Это дело ее рук… И выбрала же время… — бормотал Ян, держась за камин, так как у него подкашивались ноги.

Среди водворившейся зловещей тишины послышался вдали пронзительный крик:

— О, горе! Голос моей матери… — пробормотал злодей, испуганный криком совы; и на глаза его спустилась ночь.

Глава VIII. Бургомистр и его жена

Ни один дом в Лейдене не отличался такой роскошью во внутреннем убранстве, как дом бургомистра Бергема. Здесь было все, что только могло придумать воображение молодого, жизнерадостного существа, расточительность которого, по-видимому, не встречала никаких преград.

Предки бургомистра приобрели огромные богатства еще во времена владычества смелого бургундского герцога Карла[19] и занимали почетные должности как в Лейдене, так и в других городах империи. Нынешний хозяин дома владел всеми наследственными дарами как единственный представитель рода и не уступал своим предкам в честолюбии. Тщеславный и расточительный, как они, впитавший в себя с юных лет традиции предания бургундской принцессы и рыцарских побед Максимилиана[20], он считал единственной своей задачей в жизни наслаждения всеми ее благами.

Все наиболее изысканные произведения природы, удовлетворяющие гастрономическому вкусу, все, что корабли могут доставить из дальних стран, все произведения искусства, доступные только щедрым и богатым покровителям — все это в изобилии подавалось на его столе, украшало его дом и услаждало часы его досуга.

В молодости он жаждал удовольствий и испытал все возможное; зрелые годы он провел в путешествиях и посетил все страны Европы, не забывая в то же время приводить в исполнение свои честолюбивые планы.

Насытившись всем этим, не видя больше впереди новой цели и новых желаний, он решил украсить остающиеся годы брачным союзом и позаботиться о наследнике.

Надо заметить, что это был уже четвертый брак его, но на этот раз он отложил в сторону все расчеты, руководившие прежними его исканиями невест.

Все его прежние жены были одна богаче другой, и каждая из них превосходила его знатностью рода.

Можно сказать, что они являлись для него только неизбежным злом, так как одна из них была некрасива, другая отличалась тираническими наклонностями, третья праздностью и расточительностью; нужны были они ему только потому, что приносили с собой приданое, переходившее к нему по брачному договору.

Оставив ему таким образом в наследство новые богатства, они не оставили детей; и теперь, испытывая всю тяжесть одиночества, он захотел ввести в свой дом молодую жену, которая своей юностью восполнила бы оба недостатка.

Черствый себялюбец, этот человек, никого до сих пор к себе не привязавший, рассчитывал таким образом купить расположение и благодарность молодого существа, которое с нежностью закроет ему глаза, когда наступит его последний час.

С этой целью он разорвал отношения с родней, отстранил от себя суровых и недоверчивых советников, пренебрег злорадными насмешками сограждан и не остановился перед поруганием герба на доме своих предков сделав хозяйкой этого дома простую служанку, легкомысленную шестнадцатилетнюю девушку, сестру владельца гостиницы «Трех Селедок», Маргитту Бокель.