Александр Западов - Забытая слава Страница 27

Когда, наконец, окончился отпуск, Сумароков получил приказ Разумовского оставаться в Петербурге и навести порядок в канцелярии лейб-компании. Копиист Кружевников подал донос: писарь поручик Беляев говорит предосудительные слова на командиров лейб-компании, Разумовского называет запросто «старикашею», а Шуваловым сулит знакомство с кнутом палача.

Дело могло выйти криминальное. Сумароков допрашивал Кружевникова и его сослуживцев копиистов. Они жаловались на Беляева, своего начальника, — груб, подчиненных бьет, у гренадер принимает взятки, в лавках городских купцов забирает товары безденежно. Беляев во всем запирался, и Сумароков верил ему как офицеру. Он изругал подьячих-копиистов, пригрозил им — пункты доноса начали таять, неприятное дело удалось притушить. И кстати: того и гляди вмешалась бы Тайная канцелярия. Лейб-компанцы судились собственным судом, но тут замешалась политика, и Петр Иванович Шувалов, как офицер лейб-компании, не постеснялся бы передать следствие и расправу над виновным в Тайную канцелярию — ведь начальником ее был Александр Иванович Шувалов. Конечно, Беляев виноват, тут греха таить нечего, но в жертву подьячим Сумароков офицера не отдал. Вместо него под арест сел доносчик.

За десять с лишним лет разгульной своей жизни гренадеры лейб-компании поизносились, и служба становилась обузой многим из них. Сумароков со штаб-лекарем осмотрели оставшихся в Петербурге лейб-компанцев и потерявших здоровье представили к пенсии. Штаб-лекарь записывал кратко: «Глазами и головою слаб», «Стар и глазами худ», «Моча не держится, и чахнет», — но для начальства и таких заключений было достаточно.

Служебные хлопоты заполняли дни Сумарокова, он мало бывал дома. Иоганна ждала ребенка. В ее характере показались раздражительность, резкость. Она жаловалась Девиссонам на мужа и затевала с ним ссоры. Сумароков старался молчать, но иногда и он повышал голос. Писать совсем не удавалось. Семейная жизнь, оказывается, куда как трудна. А ведь это только начало…

Глава VII

Физика и лирика

Но дружбы нет и той меж нами:

Все предрассудки истребя.

Мы почитаем всех — нулями,

А единицами — себя…

Полтора года императрица со свитой прожила в Москве и пышно отпраздновала годовщину коронации. Лишь в июне 1754 года по петербургским улицам помчались кареты, линейки, коляски, потащились возы, телеги, фуры, в городе заметно прибавилось прохожих и всадников, поднялись шторы в окнах барских домов, раскрылись двери подъездов. Двор возвратился в столицу империи.

Сумароков, возбужденно переживший впервые радость отцовства, — у него родилась дочь, нареченная Екатериной, — на несколько дней был захвачен сутолокой приезда, узнаванием новостей, встречами сослуживцев.

Политическое известие было одно: великая княгиня беременна, чувствует себя хорошо, и есть надежда, что доносит ребенка, а не выкинет, как уже дважды случалось. Если будет мальчик, престолонаследие в России можно полагать обеспеченным. На ухо непосвященным называли имя отца — Сергей Салтыков.

Эта весть не была для Сумарокова неожиданной. Гораздо важнее оказались новости о Ломоносове: по его проекту в Москве учреждается университет, а в Петербурге Академия наук приступит к изданию журнала. Иван Иванович Шувалов ломоносовские выдумки одобряет и взносит к императрице, заручаясь ее согласием.

Журнал — это было то, чего не хватало Сумарокову. Пьесы его смотрел зритель, песни в печати не нуждались, их запоминали с голоса, а стихотворения и притчи без типографского станка рисковали остаться в безвестности. Ныне им открывается выход на страницы журнала, если не поставит препон Ломоносов. Сумароков знал, что профессор его песни осуждает по той причине, что не дело поэта забавляться пустяками на утеху щеголих и модных молодых людей — петиметров. Верно, одни лишь песни славы творцу не принесут, но ведь Сумароков и не ищет ее в стихотворных безделках. Он сочиняет трагедии, пьесы его показуют величие разума и учат людей поступать, как велит их должность. И он ставит на ноги русский театр. Если бы не писал Сумароков, играть актерам было бы нечего, это все знают.

Разумовский выслушал подробный доклад Сумарокова, распоряжения утвердил, а копииста Кружевникова, доносившего на писаря поручика Беляева, за многие его непотребства и непорядки приказал из лейб-компании выключить и послать солдатом в армейские полки.

— Что с кадетским театром делать, Алексей Григорьевич? — спросил Сумароков. — Я чаю, придворная контора потребует, чтобы начинали представления, а мне, право, нет охоты ей покоряться. Ярославские комедианты и певчие учатся в корпусе, надо им хоть самое сокращенное понятие о науках в головы вложить, да и мне с ними заняться, прежде чем на сцену пускать. А начнем репетировать новое — ученье погубим.

Разумовский ответил не сразу:

— О театре спроси не у меня, а у кого — догадайся.

Он гулко залаял и взглянул на Сумарокова.

— Гавкать еще, либо хватит?

Сумароков засмеялся, поняв, что Разумовский не хочет называть Ивана Ивановича Шувалова. Он знал эпизод, который послужил поводом для такой шифровки. Великий князь подарил Екатерине английского пуделя, названного хозяйкой Иваном Ивановичем. Это была презабавная собачка. Она ходила на задних лапках, ела за столом из своего прибора, фрейлины шили ей платья, одевали и причесывали на разные манеры. Четвероногий Иван Иванович тоже приобрел популярность. Слух о нем дошел до императрицы и распространился по городу, как всегда в преувеличенном виде. Говорили, что молодые дамы, неприятельницы Шувалова, завели себе каждая по белому пуделю, в насмешку именуют их Иван Иванычами и наряжают в светлые платья, потому что настоящий Иван Иванович был охотник до белых и палевых костюмов.

Екатерине пришлось отвечать государыне, что пудель зовется так по имени истопника, смотревшего за печью в ее комнате, что камергер Шувалов вовсе ни при чем и других пуделей с подобной кличкой не существует. Елизавета Петровна осудила неприличную шутку и приказала переименовать собаку. Более строгие меры могли поставить в смешное положение и Шувалова и его покровительницу, что она сумела понять.

Смысл приказания Разумовского был ясен, однако Сумароков не спешил обращаться к Шувалову. Тот распорядится начинать спектакли, как будто без него этого не знают, и не подумает о том, что актерам еще надо учиться.

Федор и Григорий Волковы, подхваченные общим потоком, устремившимся за Елизаветой в Москву, играли там с итальянскими актерами, но затем возвратились в Петербург и вслед за своими товарищами сделались кадетами Шляхетного корпуса. В его стенах готовилось ядро новой труппы, и ему нужно было, пусть небольшое, время для созревания.

Сумароков навещал молодых людей, читал вслух трагедии, проходил роли, что нравилось им больше классных занятий. Ученье певчим и ярославцам давалось не без труда. Только Федор Волков, отличавшийся острым умом и подготовленный лучше других, схватывал все на лету и оказывал быстрые успехи в науках.

Новая трагедия, которую желал репетировать Сумароков, была «Семира». Правда, однажды кадеты сыграли ее во дворце, но автору думалось, что новые актеры поймут эту трагедию глубже. Он любил свою «Семиру», и друзья уверяли, что пьеса удалась ему больше прежних.

На сцене — эпизод из русской истории, придуманный Сумароковым, чтобы осудить властителей-тиранов. Князь Игорь победил киевского князя и передал престол Олегу. Дети свергнутого владетеля Оскольд и Семира томятся в плену. Сознание утраченной вольности для них невыносимо. Оскольд готовится восстать против тирана Олега. Семира горячо ему сочувствует, но ей приходится трудно: она полюбила сына своего врага молодого князя Ростислава и с ужасом сознает, что стремления брата и возлюбленного непримиримы.

Семира, чьим именем названа трагедия, по праву ее главная героиня. Сумароков многими красками расцветил этот образ, и столкновения противоречивых чувств в душе Семиры волнуют зрителя. Что делать ей? Княжне должно показывать примеры благородства, моральной стойкости, — ведь только этими чертами можно подтверждать преимущества знатного рода, — поступать по велениям разума и подавлять страсти.

Предатель выдал Олегу замысел Оскольда. Герой-патриот в цепях. Он проклинает рабство и выражает непреклонную волю освободить отечество от захватчиков:

Советований я ничьих уже не внемлю,Без пользы свету жить — тягчить лишь только землю!Лишився скипетра, мне свету чем служить?Я добродетель здесь хотел восстановить…

Семира склоняет влюбленного Ростислава отпустить Оскольда из тюрьмы к собравшимся в лесах отрядам непокоренных киевлян, и тот соглашается нарушить присягу. Любовь его побеждает долг. Князь Олег приговаривает сына к смерти. Напрасно Семира берет на себя вину — уже назначена казнь. Вдруг Оскольд врывается в город. Народ требует, чтобы Ростислав вышел против него. Семира переживает тягостные минуты — два любимых ею человека встречаются в открытом бою. Кому желать победы?