Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб Страница 27

Она больше не могла уже хранить и так затянувшееся молчание, когда кто-то приходил в возбуждённое состояние, и потеряв терпение, закричала таким голосом, что сразу стало понятно, от кого он унаследовал свой голос:

— Что с тобой? Что, сучье отродье?

Юноша с презрением бросил в ответ:

— Нужно уехать из этого переулка.

Она гневно поглядела на него и окрикнула:

— Ты совсем спятил, как и твой отец?

Сплетя руки на груди, он ответил:

— Нет, наконец-то пришёл в себя после долгого безумия. Пойми меня правильно, я не бросаю слов на ветер, я отдаю себе отчёт в том, что говорю. Я сложил свои вещи в свёрток, и мне всего лишь осталось попрощаться с тобой и препоручить тебя Аллаху. Грязный дом, зловонный переулок, и люди в нём — скоты!

Она изучающе поглядела на него, чтобы прочитать выражение его глаз. Его бодрая решительность бесила её, и она закричала на него:

— Что ты такое говоришь?

Он снова повторил свои слова так, будто обращался к себе самому:

— Грязный дом, зловонный переулок, и люди в нём — скоты…

Мать саркастически вскинула голову:

— Вперёд, сын достопочтенных родителей! Сын Кирши-паши!

— Кирши-дёгтя, Кирши-посмешища! О-ох. Ты разве не знаешь, что вонь от нашего скандала ударила в нос всем?!… Куда бы я ни пошёл, мне подмигивают. Говорят, что моя сестра сбежала с одним типом, и отец тоже сбежит с ещё одним!

И он так сильно стукнул ногой по полу, что оконное стекло зазвенело, и яростно закричал:

— Что заставляет меня оставаться в живых? Я соберу вещи и уйду навсегда.

Женщина ударила себя в грудь:

— Ты спятил, ей-богу. Этот наркоман-куритель гашиша передал тебе по наследству своё безумие. Однако я позову его и заставлю вернуть тебе твой здравый смысл.

Хусейн с презрением воскликнул:

— Зови его… Позови моего отца… Позови даже самого святого Хусейна… Я ухожу… Ухожу… Ухожу…

Но когда женщина заметила, что он упрям и серьёзно настроен, пошла в его комнату и увидела там свёрток, набитый одеждой, как он и говорил. Её охватило отчаяние, и она решила привести его отца, каковы бы ни были последствия. Хусейн был её единственным утешением в жизни, и она и представить себе не могла, что он покинет дом и оставит её в одиночестве. Не в состоянии преодолеть своё отчаяние, она отправилась за мужем, оплакивая свою участь и крича: «К чему нам завидуют?… Нашим огромным неудачам?… Нашему позору?…Нашим бедам?…»

Вскоре пришёл Кирша, оскалив зубы, и окрикнул её:

— Чего тебе надо? Ещё одного скандала? Или ты видела, как я подношу чай новому клиенту?!

Вскинув руки, словно причитая, она ответила:

— Это твой сын устроил скандал! Догони его, пока он не оставил нас. Он не может нас больше выносить!

Кирша ударил себя по руке, и в знак протеста гневно затряс головой, закричал:

— И ради этого я должен покидать своё кафе?!… Ради этого я должен подниматься по ста ступеням?.. Сучьи дети! Почему правительство наказывает за убийство таких людей, как вы?!

Он обвёл взглядом сначала жену, потом сына, и наконец продолжил:

— Господь наш послал мне вас обоих на беду, чтобы покарать меня. О чём это говорит твоя мать?

Хусейн молчал. Его мать сама начала тихо говорить, пока у неё не иссяк запас терпения:

— Успокойся, в такой час от тебя требуется мудрость, а не гнев. Он сложил свою одежду в свёрток и намерен нас оставить…

Отец направил на сына взгляд, полный злости и гнева, то ли веря, то ли не веря своим ушам, и сказал, словно задавая вопрос:

— Ты спятил что ли, сын старой карги?!

Нервы матери были слишком напряжены, и не выдержав, она закричала:

— Я позвала тебя, чтобы ты вразумил его, а не чтобы поносил меня…

Он в ярости повернулся в её сторону и ответил:

— Если бы не то безумие, которое он унаследовал от тебя, твой сын не спятил бы…

— Да простит тебя Аллах. Я сумасшедшая и дочь сумасшедших, ну да ладно, лучше спроси его, что там засело ему в голову?!

Отец вперил в сына суровый взгляд и, брызгая повсюду слюной, скорее прорычал, чем спросил:

— Что это с тобой, сын старой карги, чего молчишь и не отвечаешь? Ты и впрямь желаешь нас оставить?

Обычно юноша остерегался столкновений с отцом и по возможности избегал их, разве что если ему и правда становилось невмоготу, однако на этот раз он по-настоящему решился оставить своё прошлое, чего бы это ему ни стоило. Потому он не отступил и не стал колебаться, в частности, с того момента, как стал считать вопрос о том, остаться ли ему дома или покинуть его своим истинным и неоспоримым правом. Тихо и одновременно решительно он ответил:

— Да, отец..!

Терпя душивший его гнев, отец спросил:

— И ради чего?

Юноша немного задумался и сказал:

— Я хочу жить иной жизнью…

Кирша схватился за подбородок и насмешливо покачал головой:

— А, я понял… понял. Ты хочешь жить другой жизнью, более подходящей тебе по статусу! Так, как все собаки, что растут в голоде и лишениях, а как только их карманы наполняются, они как от бешенства как с цепи срываются. И теперь, когда у тебя есть английские монеты, вполне естественно стремиться к новой жизни, более соответствующей твоему высокому положению, сын консула!

Хусейн подавил свою злобу и ответил:

— Я никогда не был голодной собакой, ибо я вырос в твоём доме, который никогда не знал голода, слава Богу. И всё, чего я хочу, это изменить свою жизнь, — на то у меня есть несомненное право. И совсем нет нужды в гневе и насмешке.

Кирша не понял, что он имел в виду: юноша обладал неограниченной свободой, и он не спрашивал у него, чем тот занимается. Но зачем ему жить в собственном доме? Несмотря на всю ругань, перебранки и ссоры между ними, учитель Кирша любил своего сына. Но эту любовь он никогда не выказывал — сама атмосфера не давала ему возможности даже передохнуть. Его постоянно посещали приступы гнева, злобы и желания ругаться. Уже давно он почти забыл, что любит своего единственного сына. И даже в этот час, когда сын предупредил о том, что покинет его, любовь и симпатия к нему исчезли под покровом ярости и злости, и данное дело представлялось ему провокацией и борьбой, вот почему он с горестной насмешкой спросил:

— Деньги в кармане у тебя есть, ты тратишь их как хочешь, ими пользуются алкоголики, наркоманы и сводники. А мы хоть раз просили у тебя хотя бы грош?

— Никогда… никогда. Я совершенно не имею никаких претензий, мне не на что жаловаться…

Тем же горестным тоном Кирша спросил его:

— Брала ли у тебя твоя мать, эта алчная женщина, глаза которой настолько завидущие, что её может насытить лишь сырая земля, хотя бы один грош?

Хусейна охватила досада:

— Я же сказал, что ни на что не жалуюсь. Всё дело в том, что я желаю жить иной жизнью. Многие из моих коллег проживают в домах, где есть электричество!

— Электричество? И ради этого ты покидаешь родной дом?!… Слава Богу, что твоя мать при всех устроенных ею скандалах хотя бы уберегла наш дом от электричества…

Тут женщина прервала своё молчание и завыла:

— Он и тут обижает меня, несчастную! О Господи, клянусь тем злом, что причинили святым Хасану и Хусейну!

Хусейн Кирша вновь заговорил:

— Всем моим товарищам нравится их новая жизнь. Все они стали джентльменами, как говорят англичане.

Учитель Кирша раскрыл рот, и за его толстыми губами показались золотые зубы:

— Что ты сказал?

Нахмурившись, Хусейн не отвечал.

— Джельмен?… Что это такое?… Новый сорт гашиша?

Уже недовольный, Хусейн сказал:

— Я имею в виду опрятных людей..!

— Но ты ведь сам грязный, и как же хочешь быть чистым и опрятным?… О, джельмен!

Хусейну стало неприятно выслушивать от отца подобные издёвки, и разгорячившись, он сказал:

— Отец, я всего-навсего хочу жить по-новому. И я женюсь на благородной девушке…

— Дочери джельмена?!

— Дочери благородных родителей.

— А почему бы тебе не жениться на дочери собаки, как сделал твой отец?!