Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник) Страница 28

Боярин сдержанно поклонился:

- Приезд твой что праздник…

- Да, праздник…

Князь хмуро взглянул на Федота.

- Сей нерадивый тиун этот праздник мне злом мутит! Помню я, как поучал нас отец мой, великий князь Мономах: «Не приемли мзды, ибо мзда ослепляет очи». А ты? Почто ты, корысти собственной ради, просил с них дань?

Федот потерянно захрипел:

- Не я… не дань… не просил я, княже!

- Ан ты! - без жалости подтвердил Страшко.

- То он! - сказал и Мирошка. - А также и тот вон, тиун боярский…

- Напраслина всё… не я! - заплакал Федот и упал на землю. - Якун это всё содеял, меня подбил…

Князь строго взглянул на Якуна.

- И ты?

- Да ведь кострища они палят на земле боярской, - сказал Якун простодушно и вытер шапкой вспотевший лоб. - Вон видишь: горит огонь, посохшие дерева в огне том трещат…

Он указал на большой костёр:

- Как раз на земле боярской!

Лицо князя снова розово вспыхнуло, как и во время опроса пришлых бежан:

- Чай, здесь земля-то моя, не боярская!

- Боярская, княже, - с наглым смирением повторил Якун, взглянув на хмуро молчавшего Кучку. - Хоть своего тивуна Федота спроси, он тоже скажет: твоя земля за избой да за тем вон дубом. Эво он, дуб, разбитый Перуном. За ним и земля твоя, то есть княжья. А тут - господина мово земля, боярина Кучки…

Князь в гневе привстал и сверкнул глазами:

- Что брешешь про землю, холоп лукавый?

Якун испуганно отступил. Но, поглядев на Кучку, с жалким, лукавым смиренством ответил:

- Я не брешу, князь мудрый. Тивун твой Федот свидетелем будет, что княжья земля не тут, а за той избой. А здесь - боярское место…

Князь побледнел, но смолчал и внимательно пригляделся к боярину. Смирив свой гнев, он осторожно, спокойно, как возле большого зверя, ступил со скамьи на медвежью шкуру и даже вдруг улыбнулся - медленной, тайной улыбкой: это у Мономашичей было в крови…

Зато не сдержался горячий княжич Андрей: внезапно шагнув к Якуну, он ударил управителя по лицу, и тот упал навзничь, раскинув руки.

Князь недовольно поморщился:

- Погоди!

И почти удивлённо сказал боярину Кучке:

- Слуга твой солгал, боярин: моя тут земля. Искони была княжьей - и тут, и вдоль по Неглиике, и вплоть до Кучкина поля!

Кучка хмуро взглянул на Андрея. Потом перевёл нелюдимый взгляд на стонущего Якуна и на людей, стоявших поодаль. Взглянул и на тихую, зимнюю красоту земли. Вспомнил Настасью, которую тайно увёз сюда в надежде отвлечь от любви к Андрею. Вспомнил всегдашние ссоры с князем и суздальский свой покой, который он бросил для дальней вотчины на Москве-реке. С тяжёлой злобой взглянув на сильного, рослого, как отец, широкоплечего княжича и на князя, он окинул взглядом весь холм и посёлок, прикрытый войском, и громко, резко сказал:

- Правду ответил тебе Якун: твоя земля будет чуток подале. Тут, у избы и где дуб - моё порубежье!

Вспыльчивый княжич Андрей рванулся к мечнику за мечом.

- Эко, бирюк проклятый! - глухо вскричал он, не отрывая своих светло-карих яростных глаз от Кучки. - Эта земля испокон была княжьей. И вотчина твоя была княжьей. Только мой дед Мономах от доброго сердца дал её в дар твоему отцу.

Князь строго велел, обратившись к сыну:

- Постой!

И снова мягко спросил у Кучки:

- Твой раб солгал. Не так ли, боярин? Но тот, как прежде, упрямо ответил:

- Моя тут земля. Отцово наследье…

Долгорукий успел оттолкнуть Андрея, замахнувшегося на боярина, и с медленной, осторожной злобой, словно предупреждая, внушительно произнёс:

- Лживое слово змее подобно. Помни об том и не лги, боярин…

Боярин не сдался. С упрямым спокойствием он сказал:

- То лгу не я. То княжич Андрей твой лжёт. Андрей стремительно выхватил меч из ножен. Князь тоже привстал, бледнея, и поднял руку…

Тогда вдруг Данила Никитич сказал негромко:

- Нет мира и здесь, на нашей милой земле…

Князь сел. Пощипывая пальцами, покусывая крепкими зубами седеющие усы, он некоторое время хмуро молчал. Потом обратился к сыну:

- Почто сразу за меч схватился? При тёмных людях зачем хулить воеводу?

- А что он здесь лжёт про землю? - упрямо спросил Андрей.

Но вспышка гнева его успела погаснуть. Он кинул свой меч на промёрзшую землю и отвернулся.

- И ты утихни, - стараясь сдержать свою ярость, сказал Долгорукий Кучке. - К чему бесполезно спорить, коль эта земля - моя? Закончим же дело миром…

Князь снова хмуро рванул свой седеющий ус белыми, длинными пальцами и отвёл от Кучки глаза. Яростный взгляд его вдруг захватил Федота. Князь резко взмахнул рукой и сказал Федоту:

- А ты не слуга, ты вор! Ибо ты, лживой корысти ради, в сердцах бежан голодную смуту сеял. И землю мою предал: на тебя вон Якун сослался… За то возьмут тебя в батоги!

От избы подступили ратники, взяли обессилевшего от страха Федота за локти и поволокли в кусты.

Боярин угрюмо вступился:

- Не он, а бежане - крамольники и бродяги.

- Федот же первый вор и бродяга, ибо волю мою нарушил! - свирепо ответил князь. - Ему повелел я селить тут бежан, а он их гонит и гонит. И всё оттого, что правду мою поменял на кривду. Землю мою здесь предал, смолчав о том, что земля здесь окрест моя, не твоя, боярин…

Кучка с минуту угрюмо думал. Потом, взглянув на кипящего злобой князя, тише, теплей сказал:

- Коль так ты того желаешь, готов я взять своё порубежье от той вон рощи…

Он указал на дорогу, где глухо лежало поле, а дальше опять поднимался лес.

Юрий стремительно встал. Лицо его просветлело. В глазах мелькнуло веселье.

- Вот это добро!

Он взглядом велел подойти Страшко:

- Помыслил я тут, на тебя взглянув, и чую: верен мне, да и крепок, подобно дубу. И так решил я для ближнего блага: сядешь в посёлке моём тиуном заместо Федота. Будешь блюсти тут покой да мир, как старший над младшими.

- Я?

- Да, ты. Пришёл с погоревшего Городца - так садись на землю вот здесь, в Москве. А вместе с тобой и все… Глядишь, и Никишка сюда придёт!

Страшко подумал, согласно кивнул головой:

- Коли велишь, попробую, княже! Юрий присел на скамью, довольный.

- Сия доброликая дева и есть твоя дочь Любава?

- Она…

- А отрок и есть Ермилка?

- Ага. Ивашка же, младший, в огне сгорел…

- А этот вон парень?

- В пути прибился, кличут Мирошкой.

- А старый да рыжий?

- Чужие… Один - свечной мастерец, другой - горшечник Михайла. К тебе за миром пришли. Прими их, мой князь пресветлый!

- Добро. По воле моей, ты сам прими тут бежан, особо умельцев. И этих прими и, буде, прочих иных, какие придут. И сразу вели трудиться… Эй, друг Симеон, поди…

От избы подступил худощавый, чернявенький человек, одетый легко, как инок.

- Слугу моего Страшко я здесь тиуном оставляю, - сказал ему Юрий мягко. - С ним вместе прими бежан. Вели разместить их в избы. Согреть, накормить: здесь они град с тобой строить будут…

Он весело объяснил Страшко:

- То муж Симеон, мой преславный зодчий. Мудр он и сердцем ясен. Служи ему, словно мне…

И опять повернулся к Кучке:

- Ну что же, пойдём, боярин. Теперь от тебя на шаг не отстану: дотоле буду с тобой сидеть, доколе дело с землёй не кончу!

- Сердце моё открыто, слух мой отворён, княже! - без радости поклонился Кучка.

- Добро…

Князь резво вскочил в седло и весело оглянулся.

- Далече отселе видно! - сказал он с улыбкой. - Весьма предивное место: и холм сей, и даль реки, и низкое то Заречье. Давно я на них гляжу. Давно это место разум мой занимает…

Глава XIII. ЗАБОТЫ СЕРДЦА

Всякий на свете женится,

Да не всякому женитьба удавается.

Боярин хотел было тоже сказать: «Предивное место! Оно и меня не первый год занимает…» - но к сердцу опять подступила злоба.

Вместо льстивого слова он хмуро взглянул на княгиню, на сыновей Долгорукого - смуглолицего Ростислава и остроносого - в мать - молодого Иванку. Взглянул - и тоскливо замер: Андрея здесь не было. Видно, пока говорил боярин с князем про землю, пока «оправливал» князь Федота, строптивый княжич Андрей ушёл…

«Куда он ушёл? - ревниво подумал Кучка. - Не в вотчину ли, по вдовству своему, помчался смущать мою Анастасью?»

Боярин заторопился. Забыв про людей вокруг, не замечая пушистого снега, начавшего медленно падать с неба, не видя ям на пути и Якуна, сопящего рядом, он грузно пошёл на взгорье.

Князь весело крикнул вслед: