Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы Страница 28

Осуждение королевы не повлекло за собой ослабления общего напряжения. Пока ее голова не слетела с плеч, Генриху нельзя было позволить ни минуты для размышлений или сожалений. Поэтому приговор продолжал подтверждаться бесчисленными слухами, часть которых, несомненно, возникала спонтанно, но часть призвана была нейтрализовать непредвиденную реакцию общего недоверия, которую подметил Шапуис. Джон Хессей, не слишком легковерный агент лорда Лисла, был одним из многих, кто не знал во что верить. Все оскорбления, которые когда-либо высказывались в адрес женщин, были, как он писал, налицо:

«Ничто нельзя сравнить с тем, что сделала и свершила королева Анна; хотя не все было, как я думаю, так, как гласит молва, но то, в чем призналась она и другие, обвиненные вместе с нее, по ее собственному наущению и подстрекательству, столь ужасно и омерзительно, что мне стыдно, если какая-то добронравная женщина могла слышать это…»[120].

Находясь под мощным влиянием тех, в чьих интересах было держать его в напряжении, король все время раздувал в себе гнев праведника и, казалось, получал подлинное удовольствие, планируя казнь своей предположительно неверной супруги. Сама Анна, по-видимому, утратила ту спокойную сдержанность, которая произвела такое впечатление на присутствующих в суде, как только вернулась в тюрьму. Мечты о бегстве или освобождении сменялись почти истерическими припадками при мысли о смерти. Она проводила много времени со своими духовными наставниками и в присутствии священных особ. 16 мая, во второй половине дня, за день до того, как Рошфор и другие мужчины должны были подвергнуться казни, Генрих поручил Крэнмеру выслушать исповедь Анны Мы не знаем, что было сказано, но скорее всего, в чем бы она ни призналась, но во всяком случае не в преступлениях, в которых се обвиняли. Архиепископ, ее друг и бывший подопечный, с самого начала выразил сомнение и был убран со сцены до того времени, когда его вмешательство уже ничего не могло изменить. Теперь он дол жен был убедиться, что сомнения были полностью оправданны, но уважение к закону и верность королю вынудили его хранить молчание. На следующий день, в рамках своих служебных обязанностей, он должен был возглавить самую неприятную для себя процедуру — объявление недействительным и аннулированным брака, который он провозгласил законным ровно три года назад. Основа этого резкого поворота коренилась в воле короля. Анну могла уничтожить смерть, но свойственная Генриху мания самооправдания могла быть удовлетворена только в том случае, если он избавится от этого брака и объявит незаконнорожденной дочь, на которую раньше возлагал надежды. Убедив себя в том, что он был ввергнут в обманный брак бесстыдной потаскушкой, он потребовал, чтобы вся эта история была вычеркнута из летописей. Неважно, какой формальный предлог был использован, но это должно было быть нечто новое на фоне приговора, который был уже вынесен. Профессор Ивз высказал предположение, что это имело отношение к прежней связи Генриха с Марией Болейн[121]. Об этой связи было достаточно хорошо известно. В конечном счете ее прикрытием стало разрешение Климента. Можно было возразить, что в 1533 году еще понимали, что нарушение божественного закона не может быть преодолено подобным разрешением. Об этом было заявлено только в декрете 1534 года. Абсолютный запрет на браки, связанные с указанной степенью кровосмешения, был включен и в последующий акт 1536 года, который последовал за казнью Анны и основывался на тех же аргументах.

Когда Анна отправилась на казнь 18 мая 1536 года, она уже не была королевой и маркизой Пемброк. Ее титулы были отняты вместе с репутацией. На плахе ее слова прозвучали тихо и как подобает в такой ситуации, за одним важным исключением. Принимая смерть и молясь за короля, она вовсе не упомянула о справедливости приговора, как сообщалось, умерла скорее «гордо», чем покаянно или «хорошо». Благочестие ее смерти и подготовки к ней также были вполне условными. Несмотря на то, что она долго опекала радикальных проповедников и проявляла явные симпатии к Реформации, в эти дни духовного кризиса она проявила лишь непоколебимую ортодоксальность своих верований, особенно публично. Что бы мы ни думали о деятельности Анны при жизни и как бы ни восславляли ее как героиню Реформации в период царствования ее дочери, в момент смерти она не была протестанткой. Необычным было лишь то, что на плаху ее не сопровождал священник, но поскольку этому обычаю формально следовали и католики и протестанты, это, кажется, не имело отношения к делу. Анна была похоронена в часовне Святого Петра, в Тауэре, где произошли и суд над ней и ее казнь. Ее восхождение и падение имели одну и ту же причину. Гордая, одухотворенная и независимая женщина, она вела большую политическую игру — не как помощница, а как основная участница. И в этом она пользовалась тем оружием, которым одарила ее природа: умом, шармом, остроумием и сексуальным магнетизмом. Ее современников, как мужчин, так и женщин, приводило в ярость или завораживало ее поведение, и большинство женщин попадали в первую категорию, не стремясь к эмансипации, выгоды которой они не могли ни постичь, ни использовать. Пока король находился под ее чарами, она играла успешно и получила большой выигрыш, но когда он пришел в ярость, она погибла. Она не была ни идеалисткой, ни тем более мученицей. Сколь жестокой и несправедливой ни может показаться ее судьба теперь, она понесла обычное для той эпохи наказание за то, что играла слишком рискованно. В этом смысле ее казнь означала признание ее силы.

Как только весть о ее смерти дошла до короля, он отправился на встречу с Джейн Сеймур в тот домик на Темзе, в который он заранее поселил ее несколько дней назад. На следующий день, 19 мая, они были обручены.

Глава четвертая. Долгожданный наследник: Джейн Сеймур, 1536-1537

Поскольку Екатерина и Анна были мертвы, Генрих имел возможность жениться вновь, и поскольку у него до сих пор не было законного сына, вполне естественно, что он должен был так поступить. Наблюдатели за пределами Англии, в особенности из окружения папы и императора, считали, что ему следует сделать то, что, с их точки зрения, было вполне очевидным. Он должен был найти себе невесту в одном из европейских королевских домов и восстановить свои отношения с церковью. Император, который прекрасно знал о привязанности короля к Джейн Сеймур, тем не менее, надеялся, что его можно будет убедить взять в жены португальскую принцессу, или, возможно, собственную племянницу, недавно овдовевшую — герцогиню Миланскую[122]. В то же самое время, однако, и Карл и Франциск I предпочитали думать, что Генрих женится на какой-нибудь даме их двора, что создавало бы перспективы брачного альянса для другой стороны. Папа Павел III был настолько уверен, что все английские проблемы коренятся в Анне, что был готов простить казнь кардинала Фишера и отложить приговор против Генриха в обмен на формальное послушание. Надеялись как минимум на то, что король покорится власти верховного совета[123]. Но ни один из этих планов не осуществился. После 1533 года Генрих убедил себя в моральной и юридической правильности курса, которому он следовал, и, как кажется, никак не связывал его с обстоятельствами своего второго брака. Не желая повторять заявлений того года, Генрих начал проявлять явную тревогу, когда Павел собрал верховный совет в Мантуе в июне 1536 года, и делал все, чтобы саботировать установленную процедуру. Надежды кардинала Кампеджио на то, что он вернется в Англию в роли посредника и представителя власти, рухнули, и английская схизма продолжала набирать силу.

Джейн Сеймур вовсе не являлась причиной всего этого. Ни она, ни ее семья не считались антипапистами, не говоря уж о протестантизме. Друзья Марии при дворе считали ее своей союзницей и не демонстрировали стремления отвратить короля от очевидного намерения на ней жениться. По их понятиям, брак Генриха и его возвращение к политическому и религиозному порядку были неразделимы. Джейн родилась около 1509 года, она была пятым ребенком, но при этом старшей дочерью в своем плодовитом семействе. В начале своего царствования король подшучивал над прославленной мужской силой сэра Джона, но к 1536 году он имел все основания ей завидовать. Такая многообещающая родословная могла, однако, стать одной из причин того, что Генрих обратил свое внимание на Джейн. Она явно не была красавицей, о чем свидетельствуют описания всех современников и портрет Ганса Гольбейна. «Средних статей», — как заметил Шапуис, но современный наблюдатель скорее назвал бы ее простоватой и неуклюжей. Тот факт, что в свои двадцать семь лет она еще была не замужем, заставляет предполагать, что поклонники особо не усердствовали, хотя это могло быть связано и с неспособностью сэра Джона найти для нее подходящее приданое, а не только с отсутствием женского очарования. С точки зрения Генриха, она была истинным бальзамом после возбуждающих, но утомительно бурных отношений с Анной. Джейн не была ни страстной, ни требовательной. Она считалась умной, но мало что непосредственно это подтверждает. Обычно Генриха не привлекали глупые или недалекие женщины, и ей наверняка досталось нелегкое супружество за время их короткого брака, так что ее репутация, может быть, была заслуженной. «Король попал из ада в рай, обретя нежность, взамен злобы и несчастья, свойственных первому», — писал сэр Джон Рассел в конце мая 1536 года не без политического умысла, но, возможно, в определенной степени оправданно[124].