Альфред Дагген - Деус Вульт! Страница 28

— О да, молодой человек, я сказал что-то в этом роде, но не стоит принимать мои слова так близко к сердцу. Вас ведь самого могли убить! У вас появился лишний конь, и вы предлагаете своему сеньору купить его первым? Это очень любезно! Но дело в том, что я сейчас… гм-м… не при деньгах. Получается, что продаю я в кредит, а когда покупаю, меня заставляют платить наличными. И тут те же порядки, что и в родной Нормандии!

Он сделал паузу, наморщил лоб и изобразил усиленную работу мысли.

— Могу я приобрести этого пони как-нибудь по-другому? — наконец спросил он. — Что, если я расплачусь с вами вином или красивой рабыней? О нет, я вижу, вы не из таких; кроме того, я вспомнил, что вы недавно женились… Придумал! У меня есть сменный боевой конь. Я давно не садился на него, поскольку идет осада. В самом деле, стыдно иметь лишнего скакуна, когда столько рыцарей осталось без лошадей. Вы можете отдать мне двух своих коней, а взамен взять моего Блэкбёрда [37]. Что вы на это скажете?

Рожер, не ожидавший столь любезного приема, сначала обрадовался, но неожиданное предложение поменяться лошадьми застало его врасплох. Его ответ прозвучал сухо и недружелюбно.

— Все зависит от того, какие пони и какой конь. Я хотел бы сначала взглянуть на него при дневном свете.

— Конечно, — милостиво согласился герцог. — Завтра после утренней трапезы приводите своих лошадок, а я распоряжусь, чтобы приготовили Блэкбёрда. Уверен, он вам понравится. Конь не очень молод, но здоров, и я сам объездил его.

Рожер вернулся в хижину и за поздним ужином в красках описал Анне и госпоже Алисе свои подвиги. Обеим годами приходилось выслушивать рыцарские рассказы о доблестных поединках, и они выказали к этой истории самый горячий интерес.

Утром состоялся обмен. Блэкбёрд оказался рослым, сильным, но не слишком быстрым. Впрочем, во время атаки это было скорее достоинством и позволяло надеяться, что он не понесется вперед сломя голову. У скакуна были хорошие легкие и крепкие ноги, и костлявым он не выглядел, что говорило о большом запасе сил. Ему было двенадцать лет, он успел принять участие в двух-трех походах и показал себя молодцом. Но главное заключалось в том, что обучил его сам герцог. Недостаток боевых скакунов у пилигримов, конечно, сильно повышал его цену, но и в Нормандии он стоил бы немалых денег.

Рожер понял, что новое приобретение значительно повысит его престиж. На Западе искусство оружейников не стояло на месте, а потому пропасть между сеньорами, которые могли покупать самое дорогое снаряжение, и теми, кто воевал в отцовских доспехах времен битвы при Гастингсе, постоянно расширялась. До сих пор он считался младшим рыцарем, но теперь обладание боевым скакуном ставило его на одну доску с графами и герцогами, несмотря на отсутствие латных штанов.

Шел декабрь, а осаде по-прежнему не было конца. Рожер был рад, что у него осталась только одна лошадь, потому что наступила бескормица. Травы на зимних пастбищах едва хватало Блэкбёрду, чтобы не умереть с голоду, а освободившиеся от угнетателей крестьяне не торопились снабжать паломников кормовым зерном. Какая-то болезнь поразила вьючный скот, и вскоре от нее погибли оба мула, на которых ездили Анна и ее компаньонка. Слуга весь день рыскал по долине Оронта, собирая для коня тростник и выжженную солнцем траву, а Рожеру пришлось за золото купить овес у сирийских купцов. Лошадей нужно было во что бы то ни стало сохранить до весны: без них войско пилигримов превратилось бы в толпу пехотинцев.

С едой тоже было плохо. Турецкие правители столь основательно отучили сирийцев запасать зерно, что и крестьянам, и их освободителям приходилось рассчитывать только на урожай этой осени.

Конечно, по законам военного времени зерно можно было просто реквизировать, но в этой незнакомой гористой стране, где говорили на непонятном языке, отыскивать тайники, устроенные обитателями деревушек, было очень нелегко. Поскольку Рожер считался хорошо вооруженным рыцарем, его освободили от неприятных обязанностей фуражира. Хотя суссекская сентиментальность давно его оставила, но при виде разрушенного крестьянского дома он мрачнел. Из-за таких порядков только увеличивалось число турецких шпионов и голодающих, которые убегали из лагеря, переправлялись через реку и просили милостыню у случайных прохожих. Граф Блуазский как-то ухитрялся ежедневно выдавать каждому по горсти зерна, но цены на мясо и прочее продовольствие достигли в лагере фантастических размеров. Однако у иных паломников еще осталось золото, полученное от щедрот византийского императора.

В середине месяца совет вождей призвал всех обозников, женщин, чиновников — в общем, все лишние рты — покинуть лагерь и отправиться на зимовку в греческие города или ближайший порт Святого Симеона. У Рожера это распоряжение вызвало смешанные чувства. Он не разлучался с женой со дня свадьбы и при мысли о расставании покрывался холодным потом. Но она все худела и худела, а от промозглой сырости, царившей в хижине, ее мучил кашель. К счастью, она так и не зачала ребенка. Рожер отослал жену в порт. Ее сопровождали госпожа Алиса и два заболевших арбалетчика. Чтобы дотянуть до весны, у них было десять золотых. Себе же Рожер оставил лишь горсть мелких медных монет, которые какой-то ловкий грек сумел покрыть серебряной амальгамой. Однако местные купцы хорошо знали константинопольские подделки, на удочку не попадались и принимали их по цене меди. Ехать было не на чем, и Анне пришлось идти пешком. Рожер ощутил угрызения совести, глядя вслед двум благородным дамам, бредущим по каменистой равнине с узелками в руках. Впрочем, за последний год все паломники изрядно опустились, и даже герцог Нормандский частенько ложился спать голодным…

Они встретились с кузеном Робертом на берегу реки и принялись обсуждать положение.

— Не вижу никакого смысла сидеть здесь, — заявил Рожер. — Зачем понадобилось начинать осаду на пороге зимы? Это мой первый поход, но я всегда думал, что войска отправляются на зимние квартиры самое позднее в ноябре. Война связала нас с турками одной веревочкой: мы не можем победить их, а они не могут прогнать нас.

— И тем не менее смысл есть, — понизив голос, возразил Роберт. — Ты даже и не догадываешься, как плохи дела. У наших вождей трясутся поджилки: если они нас распустят, весной от войска и следа не останется. Ничто так не объединяет развалившуюся армию, как постоянная близость противника; именно поэтому они не могут позволить нам отойти на зимовку.

Рожера поразил пессимизм обычно столь жизнерадостного кузена.

— Думаешь, что-нибудь изменилось за последние два месяца? — продолжил он. — К туркам продолжают поступать обозы с продовольствием, они пропускают их через ворота Святого Георгия, а лошадей выгоняют пастись у городской стены.

— Брось, им приходится не лучше нашего. Они наверняка считают, будто мы настолько горды и упрямы, что просто не можем позволить себе свернуть лагерь и уйти. И помни, эти турецкие султаны ненавидят друг друга так же, как наши западные короли. Нынешний антиохийский граф никому не по нраву, и они с удовольствием бросят его на произвол судьбы. Если это произойдет, мы одолеем его к лету — конечно, если сами не протянем ноги. Не забывай, мы все же сумели забраться в такую даль и пройти от Никеи до Оронта, несмотря на все попытки турок помешать нам.

— Мы сдохнем с голоду раньше, — проворчал Рожер. — Почему нет подвоза припасов от греческого императора? Мы освободили для него столько земель; мы его единоверцы, которым он обещал помощь в Священной войне. Иначе зачем наши вожди дали ему в Константинополе вассальную клятву?

— О да, нельзя забывать об этой клятве! Он не выполнил своих обязательств — значит, и мы ему ничего не должны. Пока мы нагоняли на турок страх господень, он прибрал к рукам юго-западные города и вернулся к себе в столицу. Ничего, впоследствии это окажется нам на руку, когда придет время получать лены… Да нет, я думаю, он просто мало что может для нас сделать. Дорога, по которой мы прошли, слишком трудна для обозов с продовольствием. Не удивлюсь, если ее перекрыли местные жители. Они не больно-то привечали нас во время похода, хоть мы с ними единоверцы. Нет, нам стоит полагаться только на самих себя и добывать еду в порту — конечно, если она там есть. Кроме того, мы можем пустить в пищу дохлых лошадей и кожу с седел. Но снимать осаду ни в коем случае нельзя!

Рожера поразила решимость брата. Ему еще не доводилось встречать человека, который предпочитал бы умереть с голоду, но не отступать. Видимо, эта стойкость и позволила норманнам завоевать Италию.

Они побрели по берегу, чтобы набрать хвороста для костра.

Невеселым пиром отметили пилигримы второе Рождество, которое застало их в походе. Лошади каждый день умирали от голода и болезней; еды оставалось совсем мало; многие рыцари покинули лагерь, оставив его на попечение арбалетчиков, и отправились отмечать праздник в соседние города. Рожер тоже решил съездить в порт Святого Симеона, чтобы отпраздновать с женой первое в их совместной жизни Рождество. Роберт был его ближайшим родственником в этой стране, ехать ему было не к кому, и Рожер пригласил его с собой. Турки укрылись за стенами, еды у них было вдоволь, и опасаться вражеских вылазок в эти короткие зимние дни не приходилось.