Роберт Стивенсон - Черная стрела (Пер Репина) Страница 28

И он показал при свете огня золотую монету. Глаза моряка загорелись, но он все еще не узнавал нашего героя.

— Да, мальчик, — сказал он, — я пойду с вами. Кум, я сейчас вернусь. Пей хорошенько, кум.

И, взяв Дика под руку, чтобы удержаться на ногах, он пошел к двери питейного дома.

Как только он перешагнул порог, десять сильных рук схватили его и связали; а две минуты спустя он был брошен в соседнем сеновале по горло в сено со связанными руками и ногами и с кляпом во рту. Затем рядом с ним бросили его слугу Тома, также связанного, и предоставили им возможность предаваться печальным размышлениям целую ночь.

Так как скрываться больше было нечего, то воины лорда Фоксгэма были вызваны условленным сигналом. Отряд смело овладел необходимым количеством лодок, и целая флотилия их отправилась на свет фонаря, повешенного на снастях корабля. Задолго до того, как последний человек из отряда взобрался на палубу «Доброй Надежды», яростные крики с берега показали, что по крайней мере часть моряков заметила пропажу своих лодок.

Но было уже поздно возвращать лодки и мстить за них. Из сорока воинов, собравшихся на украденном судне, восемь бывали на море и могли играть роли матросов. С помощью их натянули парус. Подняли якорь. Лаулесс, продолжая пошатываться и напевать одну из морских баллад, взял в руки длинный руль, и «Добрая Надежда» поплыла во тьме ночи навстречу громадным волнам за пределами гавани.

Ричард занял место у мачты. За исключением света от фонаря на судне и нескольких огоньков в городе Шорби, которые уже стали исчезать с подветренной стороны, кругом не было видно ни зги. Только временами, когда «Добрая Надежда» с головокружительной быстротой опускалась во впадину меж валов, гребень волны разбивался, и на одно мгновение взлетал водопад белой пены, но в следующее мгновение он устремлялся в кильватер судна и исчезал там.

Многие из экипажа громко молились, другие страдали морской болезнью и пробрались в трюм, где растянулись среди клади. Слишком быстрый ход, пьяное хвастовство Лаулесса, продолжавшего кричать и распевать на ходу, заставили бы самого храброго человека на борту «Доброй Надежды» усомниться в удачном результате плавания.

Но Лаулесс, как бы по инстинкту, провел судно среди громадных волн, навалился с подветренной стороны на покрытый зеленью песчаный берег, где они плыли несколько времени в затишье, и, наконец, провел его вдоль набережной из грубых камней; тут судно быстро привязали и оставили качаться и скрипеть в темноте.

ГЛАВА V

«Добрая Надежда»

(продолжение)

Набережная была не очень далеко от дома, в котором находилась Джоанна. Оставалось только спустить людей на берег, окружить дом сильным отрядом, выломать дверь и похитить пленницу. Тогда задача «Доброй Надежды» была бы выполнена: она доставила их в тыл врага, a отступление, во всяком случае, удастся ли предприятие или нет, могло быть успешнее произведено по дороге в лес и к резерву милорда Фоксгэма.

Но высадить людей на берег оказалось нелегкой задачей; многие из них чувствовали себя нехорошо, все закоченели от холода; теснота и беспорядок на судне нарушили дисциплину; быстрота хода, ночная тьма удручающе подействовали на них. Они кинулись на набережную; милорду с обнаженной шпагой пришлось удерживать своих собственных людей; движение беспокойной толпы было остановлено не без шума, не желательного в данном случае.

Когда порядок отчасти восстановили, Дик с несколькими отборными людьми двинулся вперед. Темнота на берегу по сравнению со светлой пеной прибоя, казалось, сгустилась, точно воздух обратился в плотное вещество; свист и завывание бури заглушали все остальные звуки.

Он только что дошел до конца набережной, как ветер внезапно стих. В наступившей тишине послышался глухой стук копыт лошадей и лязг оружия. Дик остановил шедших за ним людей и, сделав несколько шагов, вступил на дюну. Тут он убедился, что это двигаются люди и лошади. Сильное отчаяние овладело им. Если их действительно подстерегают враги, если они заняли набережную с той стороны, где те высаживаются на берег, ему и лорду Фоксгэму будет очень трудно защищаться, так как позади них будет море, и людям придется толпиться в темноте на узкой плотине. Он дал условный сигнал — свистнул осторожно.

Сигнал оказал нежелательное действие. В ночной тьме посыпался град наудачу посланных стрел. Люди на набережной стояли так плотно друг к другу, что стрелы попали в некоторых из них; раздались крики испуга и боли. Лорд Фоксгэм был сражен при первом залпе. Хокслей сейчас же велел отнести его на судно; в продолжение недолгой схватки люди его сражались без всякого руководства. Это, по всей вероятности, и было причиной последовавшего затем бедствия.

В конце набережной Дик с горстью своих людей удерживал минуту свою позицию; с обеих сторон было несколько раненых; сталь скрещивалась со сталью, ни один из отрядов не мог похвастаться преимуществом. Но в мгновение ока счастье изменило отряду с корабля. Кто-то крикнул, что все потеряно; люди были настроены так, что охотно поверили неприятному известию, переходившему от одного к другому.

— Назад, братцы, если дорожите жизнью! — раздался новый крик.

Еще один из отряда, с истинным инстинктом труса, распространил весть, неизменно появляющуюся при всех отступлениях: «Нам изменили!» И в одно мгновение вся толпа, волнуясь и толкаясь, ринулась назад, вниз по набережной, обращая к преследователям свой беззащитный тыл и оглашая ночной воздух трусливыми восклицаниями.

Один трус отталкивал корму, тогда как другой держал судно за нос. Беглецы с пронзительными криками вскакивали на борт или обрывались и падали в море. Некоторые из них были убиты преследователями на набережной. Многие пострадали на палубе судна: в слепом ужасе они поспешно вскакивали на борт, падая и давя друг друга. Наконец, нарочно или случайно, нос «Доброй Надежды» освободился от цепи, и всюду поспевавший Лаулесс, который все время оставался на руле, благодаря своей силе и храброму отпору, немедленно направил судно на надлежащий путь. «Добрая Надежда» снова пошла вперед, в бурное море; потоки крови текли с палубы, заваленной трупами и ранеными. В темноте судно двинулось вперед, борясь с волнами.

Лаулесс вложил кинжал в ножны и обернулся к ближайшему соседу.

— Я здорово отметил их, кум, — сказал он, — этих крикливых трусливых псов.

В то время, как беглецы вскакивали на судно, спасая себе жизнь, они, по-видимому, не замечали грубых пинков и сильных ударов кинжалом, благодаря которым Лаулессу удалось удержать свое место во время всеобщего смятения. Но теперь они начали яснее понимать положение дела, а может быть, кто-нибудь кроме собеседника рулевого услышал его слова.

Пораженные паникой войска медленно приходят в себя, а люди, только что обесчестившие себя трусостью, как бы для того, чтобы стереть воспоминание о их поступке, часто переходят к совершенно противоположному настроению — к бунту. Так случилось и теперь. Те самые люди, которые побросали свое оружие, которых втащили за ноги на палубу «Доброй Надежды», начали роптать на своих вождей и требовать наказания это. Все возрастающее неприязненное чувство обратилось на Лаулесса.

Чтобы удобнее выйти из гавани, старый лесной бродяга направил нос «Доброй Надежды» прямо в сторону открытого моря.

— Это что такое! — заорал один из недовольных. — Он ведет нас в море.

— В самом деле! — кричал другой. — Ну, это явная измена!

Все хором принялись кричать об измене и пронзительными голосами, с ужасными ругательствами, требовали, чтобы Лаулесс поскорее привел их к берегу. Стиснув зубы, Лаулесс молча продолжал вести «Добрую Надежду» по тому же курсу, среди огромных волн. Частью под влиянием хмеля, частью из чувства собственного достоинства, он не отвечал ни на бессмысленные выражения ужаса, ни на позорные угрозы. Недовольные собрались позади мачты. Ясно было, что они, как петухи во дворе, «кричат, чтобы придать себе храбрости». Очевидно, они были готовы ко всякому несправедливому, неблагодарному поступку. Дик начал подыматься по лестнице, чтобы остановить проявления недовольства, но один из лесных бродяг, смысливший кое-что в морском деле, предупредил его.

— Ребята, — начал он, — право, у вас деревянные головы. Чтобы вернуться назад, нам надо выйти в открытое море, не правда ли? Ну вот, старый Лаулесс…

Кто-то ударил оратора в зубы и по лицу, и в следующее мгновение с быстротой огня, распространяющегося в сухой соломе, его повалили на пол; трусливые товарищи топтали его ногами и кинжалами отправили на тот свет. Гнев Лаулесса прорвался наружу.

— Правьте рулем сами, — с проклятием прогремел он и покинул руль, не думая о результатах.