Эльвира Ватала - Великие любовницы Страница 28

Многие африканские, новозеландские и австралийские племена такое огромное внимание уделяют девственности, что этот аргумент становится единственной гарантирующей возможностью девушки выйти замуж. Девочки, родители которых гарантируют ее девственность, должны подвергнуться особой татуировке, ходить голыми, у них обрезают клитор, который засушивается, завязывается в тряпицу, и эту „ладанку“ она должна носить на шее до тех пор, пока не выйдет замуж. Жених и его родители знают: такая обрезанная девочка с ладанкой — стопроцентная девственница. Обрезание клитора практикуется повсеместно у многих африканских и австралийских племен до сих пор и часто происходит в страшных условиях отсутствия элементарной гигиены и обезболивающих средств. То есть „наживо“ режут девочку семи-восьми лет или „наживо“ зашивают ее половую щель. Такой девочке с раннего возраста прививается сознание, что ее роль — это служить прихоти мужчин. Причем мужчина, который брал ее в жены, должен быть абсолютно уверен в ее девственности. Доказательством этого служит инфибуляция, или проще — вырезание клитора и зашивание половой щели. Да, варварскому обычаю показалось мало только вырезать клитор. Нужны более явственные доказательства „нетронутости“. И вот на маленькой девочке производится страшнейшая, гнуснейшая дикая и болезненная операция, часто без наркоза: зашивание мочеиспускательного отверстия. В ее половом органе оставляют только маленькую щель для испускания мочи тонкой струйкой. Ни один мужской орган в нее поместиться не может. Несколько дней прооперированная девочка лежит неподвижно со связанными ногами, пока на раневой поверхности не образуется рубец. Все! Теперь до выхода замуж ей надо ходить с таким рубцом, а когда придет время полового созревания и ее станут выдавать замуж, будущий супруг и его семья во главе со свахой должны убедиться в наличии рубца. Теперь его можно разрезать острым ножичком, и девушка для дефлорации, то есть для нарушения девственности, приготовлена. Вы, дорогой читатель, будете введены в заблуждение, если вас будут уверять, что так было в древнейшие времена. Так есть до сих пор, и никакие гуманные организации, красные кресты и прочие не в силах искоренить этот варварский обычай. И даже право дефлорирования невесты вождем племени до сих пор сохранилось в африканских племенах. И так рекламируемые Канарские острова, побывать на которых — голубая мечта туристов и где „земной рай налицо“, сохранили этот скверный обычай.

Девственность высоко ценится и в супружеском ложе, и в борделе. За девственницу клиенты хорошо платят. Неизменный Дон Жуан-Казанова охотно покупал девственниц у их отцов, чтобы потом отправить их несколько дальше — чаще на королевский двор, и научился не хуже осторожного гинеколога проверять ее наличие у девушек: „Купив у одного крестьянина его дочь за 100 франков, он приказал ей раздвинуть ноги и проверил — не нарушена ли девственная плева, после чего письменно подтвердил это за подписью отца девушки и его, господина, купившего ее“, — о чем он сам цинично повествует нам в своих воспоминаниях. „Горе тебе, невеста, если ты не девственница“, — говорят в Персии. И в таком случае жена может быть изгнана после первой брачной ночи на основании простого заявления супруга. В Болгарии несколько либеральнее подошли к этому обычаю. Если жених громко оповещает о позоре невесты, родители попросту обязаны увеличить ее приданое. И на этом дело кончается. В России — вы знаете, дорогой читатель, как было в России! Когда перестали простыни публично после брачной ночи показывать? Совсем недавно, кажется! В западных странах до девятнадцатого века тоже с этим строго было. И первая брачная ночь английской королевы Анны Нервиль со своим супругом Эдуардом Уэльским — отнюдь не исключение. „Анна помнила разочарование, какое постигло Эдуарда в их первую брачную ночь. Он откинулся на подушки и долго не сводил взгляда с ночника под пологом. Потом вдруг проговорил с необычайной суровостью: „Никогда не думал, что мне придется взять в жены шлюху“. Анна заплакала. Эдуард не глядел на нее, затем встал и, вынув из ножен маленький кинжал, сделал надрез на предплечье. На простыне появились пятна крови, и он, по-прежнему не глядя на новобрачную, сказал: „Честь принцессы Уэльской не должна быть запятнана подозрениями“[41].

Такие мистификации совершались очень даже часто. Ибо раз многим надо, чтобы девицы были девственницами, — они ими будут. И начал развиваться промысел по превращению недевственниц в девственниц. Так что мы с полным правом можем сказать словами Бокаччо: „Девка употребленная, что луна новорожденная. Та, что ни месяц, родится, а эта, глядишь, — все девица“[42].

Способов было много. Тут и специальные травы и мази, уменьшающие влагалищные отверстия, и механические операции по зашиванию половой щели и искусственной девственной плевы. И как бы иногда юмористически не были эти примеры представлены писателями — это дикий страшный метод не лучше практикуемых в африканских племенах. Ги Бретон информирует со свойственным ему юмором, как при дворе Наполеона III один из его придворных, решивший провести ночь с девственницей и дорого за нее заплативший, вполне удовлетворенный услугой, случайно подошел к зеркальному столику в комнате девицы и, увидев на нем жирную мазь, решил смазать ею свои запекшиеся губы. Каково же было его удивление, когда губы слиплись до такой степени, что весь рот представлял собой лишь маленькое отверстие, что туда не пролезал даже палец“[43].

В древности использовали кору дерева мудьи, имеющую тенденцию сжимать предметы. Существуют народные способы определения девственности. Еще Овидий указал на то, что если девица лишена невинности, то ее шея становится толще. Тогда надо надеть нитку через голову, измеряя толщину шеи между затылком и губами. Если ее нельзя снять через голову — это доказательство, что девушка сохранила девственность[44].

У деревенских кумушек западных стран определение невинности проще пареной репы. Надо просто поставить горшок на печи. И когда вода в нем закипит, быстро снять. Если вода продолжает кипеть, девушка — девственница, если моментально перестала — нет. И тогда замуж ее парень не очень-то возьмет.

Но это все невинные затеи по сравнению с той процедурой, которую проделывала тетка со своей племянницей, несколько раз продававшая ее как девственницу богатым клиентам. Об этом нам повествует Сервантес в рассказе „Мнимая тетка“. Девушка говорит своей тетке: „Нет, какие бы вы выгоды мне ни сулили, я не позволю вам больше мучить меня. Три раза вы делали из меня девственницу. Три раза я подвергалась нестерпимым мучениям. Что ж, разве я железная? Или тело мое не чувствует боли? Вы ничего лучше не можете придумать, как чинить меня при помощи иголки, точно я разорванное платье“. Старуха отвечает: „Иголка — самое верное средство. Сумах и растертое стекло помогают мало, еще меньше помогают пиявки. Мирра совсем никуда не годится, а голубиный зоб и подавно. Так что да здравствует мой наперсток и моя игла“[45].

Вернемся, однако, к нашему основному рассказу. Девственница Джейн Сеймур под строгим надзором братьев, значит, вовсю старается ее сохранить, усиливая страсть короля невинным кокетством, но на этом поприще здорово уступает его жене Анне Болейн, обольщение короля которой граничило с гениальностью. Но король настолько уже устал и измучился с совершенно неуправляемой и непредсказуемой Анной, что мечтает теперь только об одном: как бы от нее отделаться, и выжидает удобного момента. Этот момент не замедлил наступить. Толчком послужил турнир, какие-то турниры часто устраивались развлекательными празднествами при дворе. Здесь рыцари, одетые в железные доспехи, на конях тузили друг друга длинными копьями и старались вышибить друг друга из седла. И вот, когда победивший в турнире рыцарь Норрис с улыбкой встал перед королевой, сидящей вместе с королем в ложе, к нему полетел платок Анны. Одна из писательниц будет красочно описывать, как красный, алый как кровь лоскуток плавно падал к ногам рыцаря. Он его поднял и вытер им свое вспотевшее лицо[46]. Это оскорбило короля, он нахмурился, прервал турнир и молча удалился… Другие, в числе их и Кондратий Биркин, будут утверждать, что ни лицо свое платком не утирал, не целовал его на глазах короля, он только попросту поднял его на конец копья и с улыбкой подал королеве. Не знаем, дорогой читатель, как было на самом деле с этими деталями. Знаем только, что, как и в трагедии Шекспира, платок и здесь сыграл свою фундаментальную трагическую роль. Повод для расставания с Анной и обвинения ее в прелюбодеянии был найден. Мы отдаем себе отчет, как трудно происходил разговор короля со своими министрами. Вы нам позволите, дорогой читатель, немного поимпровизировать? Король в бешенстве ходит большими шагами по комнате, лицо его красно от волнения и разбирающей его ярости, перед ним по струнке выстроились министры, во главе с Кромвелем: „Значит, так, — назначьте следствие, специальную комиссию и с обвинением в прелюбодеянии. Вы меня поняли?“ Министры молчат, сконфуженно топчутся, наконец Кромвель робко спрашивает: „Да, ваше величество! Но где доказательства?“ — „Что? — вскипает гневом Генрих VIII. — Доказательства вам подавай. А вы для чего? Вы за что жалованье получаете?“ Министры стыдливо опускают глаза. В самом деле, жалованье они вроде неплохое получают, значит, надо постараться найти все доводы неоспоримой вины королевы, раз так желает его величество. И начинается грязное судебное дело по обвинению Анны Болейн в прелюбодеянии. В Европе смеются и такие вот закулисные разговоры ведут: „О боже, никто с такой охотой не выставляет свои рога напоказ, как это делает Генрих VIII“. Конечно, правильно! Ему надо всем доказать, что вина Анны бесспорна и он просто вынужден ей шейку отрубить, чтобы на прекрасной и не истеричной Джейн Сеймур жениться. Король ну прямо изнывает без ее общества в своем одиноком алькове, да и с наследником торопиться надо.