Людмила Шаховская - На берегах Альбунея Страница 28

Перейти через поток ниже скалы, под ее защитою, стало невозможно; марс утонул бы, погрузившись там с головой, несмотря на свой высокий рост, так как русло потока вздулось вровень с его берегами, а вода, рвущаяся через поверхность навалившихся камней, лилась с клокотаньем, способная в один миг сбить с ног и умчать в пропасть того, кто рискнул бы сойти в нее тут.

Но смельчак горец не задумался над вопросом, как ему совершить трудный переход; обхватив гибкий стан Сильвии, он поднял ее затрепетавшую, закричавшую от страха возможности свалиться, и прыгая с камня на камень, с ловкостью горного козла, в несколько шагов очутился за потоком и бережно поставил на ноги свою милую ношу.

Они пошли к озеру, на берегу которого лежало бревно, служившее вместо челнока для переправы, как вдруг Квирин вспомнил, что он забыл в пещере свой горный посох с острым наконечником, служивший ему и копьем для защиты от врагов, и (главное) опорою на опасных спусках.

Обрыв к Неморенскому озеру был в этом месте крут до такой степени, что спускаться без остроконечного посоха никакой смельчак не рискнул бы, тем более, с юным, хрупким существом, подобным Сильвии, пугавшейся при не столь страшной переправе через поток.

Квирин пошел... Квирин достиг самого центра каменной плотины... раздался громоподобный грохот валящихся, размытых водою камней, и Квирина не стало... Квирин исчез, провалившись в недра коварной скалы, кокетливо убравшей цветами и мхами свои предательские скважины.

Размытая напором потока, расшатанная бьющимися об нее камнями новой лавины, случайно благополучно пропустивши смелого горца, при его вторичном переходе скала, состоявшая не из цельного камня, а из многих, раздвинулась под его ногами и рухнула... рухнула вслед за нею и вся масса накопившихся сзади нее камней лавины, плотина уничтожилась, и поток еще стремительнее ринулся, унося все, что мог, – разумеется, и тело погибшего вождя марсов, – в бездну.

ГЛАВА XXXII

Супруга Марса

Жрица Мунация и колдунья Сатура, встревоженные долгим отсутствием Сильвии, напрасно проискали ее по всему соседству святилища Весты; они решили, что дочь Нумитора убита грозою, упала в поток или в озеро. Они заходили в пещерную хижину, увидали оставленный там дорожный посох горца, с удивлением рассматривали его чужестранную, пеструю раскраску с грубо вырезанным по железу наконечника копья человеческим лицом, имевшим тоже размалевку, еще не стершуюся от употребления, потолковали, кем бы могла быть занесена сюда и оставлена такая вещь, но не решив этого вопроса, отправились домой, отложив поиски Сильвии или сообщение о ее исчезновении жителям окрестных селений до следующего дня.

Сильвия не найдена по той причине, что она весь день пролежала без чувств, сама не зная как, забившись под груду наваленных бурею деревьев и камней.

Солнце уже садилось, когда она очнулась и вышла из своего убежища, лениво расправляя руки и ноги, и широко улыбаясь блаженною улыбкой сумасшедшей.

Смятые ливнем лесные цветы к вечеру снова поднялись, расправили свои листочки, раскрыли чашечки, и стали издавать благоухание еще сильнее, политые обильным дождем. Солнце садилось в такой же красе и величии, как в былые дни, до ненастья. Вдали, около озера, весело переливалась чья-то свирель, точно игравший старался как можно быстрее разделить с кем-то наполняющую его сердце радость.

При этих звуках сердце Сильвии затрепетало: Квирин жив; он там, в этой глубокой пропасти; он зовет к себе свою супругу, чтоб больше не расставаться с нею. Она стояла неподвижно и слушала звуки свирели, как очарованная.

На развесистых старых дубах, обрамлявших лужайку, еще кое-где дрожали и отражались в невысохших каплях последние лучи заходящего светила, но вода потока уже потемнела; в ее снова обмелевшем русле между высокими берегами был сумрак наставшего вечера; она тихо струилась с прежним ласковым журчаньем, не сознавая, что сегодня погубила столь прекрасную, полную надежд, счастливую молодую жизнь.

Не сознавала этого больше и Сильвия, радостно прислушиваясь к журчанью струи, тоже повторявшей желанные ею слова:

– Он жив... он вернется, придет... он любит и будет любить неизменно.

Сильвия вошла в поток, мечтая о счастии с Квирином, взобралась на немногие уцелевшие глыбы, остатки размытой скалы, и оглянулась назад, на то место, где молодой марс проспал так спокойно, так сладко свою предсмертную ночь, сильный, красивый, веселый.

Ее взоры перешли на озеро, в даль.

Звуки свирели не раздавались больше. На совершенно гладкой, потемневшей воде не виднелось ни ряби в полной тишине весеннего вечера, ни челнока, никаких пней или стволов бурелома, а на берегах – ни жилья, ни изгороди, и Сильвии мнилось, что тропинка спуска, по которому Квирин намеревался нести ее в свой дом, в обитель мирного счастия, – эта тропинка, если по ней пойти теперь, приведет в то неизвестное загадочное место, куда только что ушло опустившееся солнце, – туда, где теперь так ярко пламенеет вечерняя заря, – в обитель вечного света, радости, любви.

Неподвижно устремленный взор Сильвии от усталости начал галлюцинировать. Ей показалось, будто по озеру пронеслась рябь; оттуда донесся едва ощутительный ветерок и нежно коснулся лба сидящей красавицы.

Это Квирин поцеловал ее; он здесь с нею; он везде, во всей природе; куда ни взглянет Сильвия, она видит мужа всюду.

Вот порыв ветра пронесся сильнее и напомнил ей случившуюся нынче бурю; зашумела листва, зашумел и поток, точно разговаривая. Сильвия слышит слова поздравления новобрачных:

– Будьте счастливы!.. Будьте здоровы!.. Будьте живы много-много лет!..

На минуту сознанье вернулось к несчастной; она зарыдала, вспомнив, что милый погиб, упавши под грудою камней. С диким рыданьем Сильвия переправилась со скалы на поляну, к тому месту, где лежало огромное дерево, разбитое молнией в щепки, – туда, где она поутру говорила марсу-горцу про Марса-Градива, и она повторила свои слова:

– Это смерть!.. Это Марс!.. Это Градив!..[10]

Смерть похитила Квирина; Марс пожрал его, поглотил; Квирин не умер от этого, а только слился в одно существо с грозным копьеносцем, потому что и его имя значит «Острие копья». Став женою марса-горца, Сильвия стала женою Градива после того, как тот пожрал, принял в себя ее мужа, оттого и Квирин не умер, стал бессмертным, и он вернется... вернется к жене... вернется еще более прекрасный, сильный, еще нежнее любящий... вернется скоро... вернется сейчас... она уже чувствует его возвращение, его приближение к ней.

Сильвия перестала рыдать; лицо ее выразило сильное изумление чуду: волны озера глухо зарокотали и из-за них откуда-то с далекого горизонта, из леса или из-под земли, или из-за гор с неба, – появился, кружась быстро, точно смерч, от вихря, красный столб, во всем подобный древку марсианского копья, ставшего причиной смерти молодого вождя.

Контуры у него были не совсем ясны, но Сильвия понимала, что видение не стоит на месте, а движется по направлению к ней, приближается ужасно быстро, но наперекор правилам перспективы, о которой дикари Лациума, конечно, не имели понятия, это копье, появившееся вдали величиною с гору, по мере приближения уменьшалось, приняло обыкновенный размер посоха марса-горца; его наконечник имел в центре, как и забытый в пещерной хижине, нацарапанную по нем голову человека, но эта голова в видении имела лицо Квирина.

Копье пронеслось мимо Сильвии, не коснувшись земли, ни за что не зацепившись, как бы пролетая сквозь кусты и камни на пути своем.

Острие копья оглянулось на Сильвию; Квирин кивнул ей с него, улыбнулся ласково и грустно.

– Я Марс Градив, – сказал он, – я стал частью Марса с тех пор, как поглощен им; я стал бессмертным; я Марс-Смерть, разящий копьем все живое.

И копье понеслось обратно через озеро, начиная расти, увеличиваться с дерево, с целую гору, и исчезло, расплылось в воздухе, став неясным для взора.

Найденная пришедшими к ней женщинами, Сильвия стала уверять их, что весталкою быть она больше не может, что Марс Градив нарек ее своей женою, явившись во время грозы, надел ей серьги и оставил копье в залог своего возвращения, своей неизменной любви.

Приятно-взволнованная, стояла она пред подругами; ее лицо стало особенным, лучезарным от экстаза.

Мунаций позволил Сильвии жить в пещере, ставшей ее брачной комнатой, а копье, считаемое оружием Градива, водрузил, как новый кумир, на луговине для поклонения, посвятивши на место дочери Нумитора другую весталку. Слава Сильвии разнеслась по всему Лациуму; толпы мужчин вместе с женщинами, нарушив прежний запрет, спешили в заповедную дубраву, не входя лишь в черту ограды святилища Весты. Все чествовали дочь Нумитора; все славили ее отца.

Это было ужасно неприятно Амулию, но никаких явных покушений против племянницы или ее чествователей он делать не мог, и решил извести ее тайно, когда общий восторг охладеет, так как замужество «умыкание» весталки тогда преступления не составляло, судить за надетые серьги и копье Сильвию было нельзя[11], а жрец Мунаций явно и энергично защищал ее и новый культ Квирина, – копья, оставленного богом войны, приходившим в образе горца-марсианина.