Сономын Удвал - Великая судьба Страница 28

Вскоре после этих событий Дамдинсурэну был пожалован титул младшего гуна, его назначили заместителем министра иностранных дел. Однако повое правительство Китая, не желавшее терять Монголию, воспротивилось воссоединению с ней Барги. Предатель бээс Насанравжих бежал в Китай, и ходили слухи, будто бы он заявил: «Мне, Насанравжиху, пожалован титул чин-вана. Если Дамдинсурэн последует моему примеру, он станет здесь ваном». Когда слова эти дошли до Дамдинсурэна, он сказал: «Пусть никто не думает, что я такой же волк-разбойник, как Насаправжпх. Это только для него получить титул за предательство так же просто, как лягушке прыгнуть».

Во время трехсторонних переговоров в Кяхте [Имеются в виду переговоры между Россией, Китаем и Монголией, закончившиеся подписанием в 1915 году договора об «автономном» статусе Монголии.] Дамдинсурэн вошел в состав монгольской делегации. Но когда стало ясно, что Китай и царская Россия вступили в тайный сговор за спиной Монголии и решили прибегнуть к шантажу и нажиму на монгольскую делегацию, Дамдинсурэн выступил с разоблачением — он раскрыл тайный план двух империалистических держав. Представители России и Китая потребовали удаления строптивого и дерзкого гуна из состава делегации, и Дамдинсурэн был отозван.

Впервые Максаржав встретился с Дамдинсурэном у входа во двор таможни. Они едва не столкнулись, и оба в растерянности остановили коней. На Максаржава, прищурив глаза, как бы оценивая его, внимательно смотрел человек среднего роста, с маузером на боку. Голова незнакомца была обернута повязкой из желтого шелка. Он первым повернул копя, и они разъехались.

— В добром ли вы здравии, Максаржав-гун? — заговорил незнакомец. — Я баргутский Дамдинсурэн. — И он так открыто улыбнулся, что стало ясно: он рад возможности познакомиться с Максаржавом, хотя тот выглядел весьма непрезентабельно — на Ма-гуне не было ни знаков гунского достоинства, ни полагающейся по чину короткой накидки поверх дэли, да и сам дэли был но шелковый, а суконный. Подпоясался он желтым шелковым кушаком, а на голову надел войлочную шапку, какие обычно носят простые араты.

Максаржав заглазно тоже знал Дамдинсурэна. И тоже был рад неожиданной встрече.

Как раз в это время по указу богдо разрабатывались законы монгольского государства и была установлена целая система, учитывавшая те или иные качества кандидатов при назначении на государственные должности и пожаловании титулов. Предусматривалось, например, что кандидаты должны быть «грамотны, поведения примерного, прилежны, возрастом молодые, здоровые и крепкие». Кроме того, они должны были следовать четырем добродетелям, а также не иметь восьми пороков, таких, как корыстолюбие, слабоволие, нерадивость, слабое здоровье, сварливость, необразованность. Если у человека недоставало одной из четырех добродетелей, то он получал чип третьей степени. Малограмотность, беспутство, сварливость и тому подобные качества считались предосудительными, и тех, кто обладал ими, переводили на более низкие должности.

Гун Максаржав слыл человеком образованным, дисциплинированным и к тому же был молод. Его назначили полномочным министром по умиротворению Западного края. Правда, распоряжение о выделении ему войск и оружия должно было пройти множество инстанций и получить подписи сановников пяти министерств. Этим же распоряжением устанавливалось, что министр по делам Кобдо и Улясутая приравнивается к заместителю министра центрального правительства.

Максаржав был доволен, что снова получил назначение в Кобдо, что ему доверено ответственное дело — изгнать из пределов страны последних захватчиков. Однако его беспокоило, что ему выделили слишком мало оружия и снаряжения и к тому же было оно плохого качества. И людей дали недостаточно, всего двадцать пять цириков из Хужирбулана[Хужирбулан — военный городок, расположенный неподалеку от столицы Монголии — Великого Хурэ.].

Перед отъездом Максаржаву сообщили, что сам богдо соизволил пригласить его на аудиенцию. Пришлось заказать для такого случая новый дэли, шапку и все остальное.

В день аудиенции Максаржав поднялся рано. С подворья Га-гуна, где он жил все это время, он направился в министерство внутренних дел. Там его уже ждал доверенный чиновник министра Да-ламы, и они отправились к летнему дворцу богдо-гэгэна. По пути чиновник подробно наставлял Максаржава, как он должен себя вести на приеме у богдо-гэгэна. Добравшись до дворца, они передали поводья служителю, остановились перед воротами и прочитали молитву. Тут их поджидал лама, пригласивший следовать за пим.

Дворец богдо был не только храмом, который вызывал религиозное благоговение, здесь в одну минуту могла решиться судьба любого из подданных «живого бога» — жить ему или умереть. Максаржав старался скрыть охвативший его трепет.

Они миновали внешний дворик. Тут Максаржава и его спутника встретил и повел дальше лама более высокого ранга. Он молча провел посетителей к стоявшей во дворе юрте и жестом пригласил войти. Здесь каждому из гостей было предложена оставить огниво и поясной нож, поправить головной убор и приготовить хадак для подношения святому богдо. После этого все направились ко дворцу. У крыльца они снова остановились и прочитали молитву. Лама-сопровождающий вошел во дворец, оставив гостей перед входом. Отсутствовал он довольно долго, а когда появился вновь, сделал знак, чтобы они вошли.

В приемном зале все трое упали на колени перед живым богом, творя молитву. Богдо сидел неподвижно, с каменным лицом. Вдруг он слегка шевельнул рукой. Максаржав встал, вышел вперед и почтительно преподнес хадак.

Хадак тотчас подхватил лама-прислужник и положил его к ногам богдо. Знаком он указал Максаржаву на небольшую подушечку на полу, приглашая сесть. Глядя в бесстрастное лицо богдо, Максаржав с благоговением думал: «Вот хан нашего государства, человек, который добился независимости страны!»

Наконец богдо заговорил:

— У нас много врагов, которые попирают нашу землю. — Он помолчал немного и продолжал: — Нам предстоит великое и благое дело — укреплять веру и государство. Служи этому делу беззаветно. — Богдо снова умолк. Он долго и пристально разглядывал Максаржава. — Мы жалуем тебя своей милостью. Чего ты хочешь?

— Мне бы оружия побольше, — ответил Максаржав.

«Ну и болван, — подумал лама-прислужник. — Попросил бы для себя скота, крепостных или денег, а он: «Оружия побольше». Ведь беден, как церковная мышь!»

— Выдайте ему саблю из моего хранилища. Пусть выберет сам. Потом доложите мпн, какую выбрал. — Богдо сделал незаметный знак ламе-прислужнику, и тот объявил, что аудиенция окончена. Прислужник благоговейно развернул длинный хадак с изображением священного жезла — очира [Очир — культовый жезл, символ власти.] — и коснулся им головы Максаржава. Тот встал.

В сокровищнице богдо, куда привели Максаржава, было много всякого оружия. Но Максаржав, перебрав все, заявил, что он не нашел здесь для себя ничего подходящего. Лама-прислужник недовольно поморщился.

— Странный вы человек, уважаемый тайджи. Возьмите что-нибудь, да поскорее. Вы же слышали: богдо приказал доложить ему, что вам приглянулось.

— Пожалуй, лучше было бы, если б он сам выбрал для меня саблю, — сказал Максаржав. «Можно было бы хоть людям показать подарок богдо, — подумал он, — а уж они сами оценят этот дар, ведь по подарку и честь».

Лама исчез, а когда вернулся, сообщил:

— Высочайший велел показать вам другие сокровища.

Они прошли в помещение, где хранилось старинное оружие, и Максаржав выбрал себе старый, чуть тронутый ржавчиной клинок. Лама посмотрел на саблю и проговорил:

— Да, это, пожалуй, вам подойдет. — И он снова удалился — на этот раз надолго. Наконец вернулся и сообщил, что здесь хранятся сабли, принадлежавшие в свое время трем славным воинам: Шижир-батору, Гэндэн-батору и Хатанбувэй-батору.

— Клинок, что вы выбрали, принадлежал Хатанбувэй-ба-тору. Богдо повелел вам еще раз пожаловать к нему.

Максаржав снова отправился в приемный зал и снова преклонил колена перед богдо. Когда он поднялся, богдо, держа саблю двумя руками, проговорил: «Береги!» — и вручил ее Максаржаву. Тот принял саблю тоже обеими руками, приложил клинок ко лбу и снова преклонил колена. Затем встал и, пятясь, покинул зал.

— Ты счастливец! — с почтением проговорил лама-прислужник. — Но если ты эту саблю отдашь врагу, большая ждет тебя беда. Слышал, что сказал богдо? «Береги!» Помни этот наказ!

Отправляясь в поход, Максаржав из двадцати пяти солдат выбрал и назначил двух десятских. Он приказал бойцам ехать строем, с развернутым знаменем. Все имущество небольшого отряда — палатки, продовольствие — было аккуратно уложено и погружено на лошадей. У каждого цирика был еще и собственный торок, в котором хранились его личные вещи. Там, где делали привал, отряд получал от местных властей реквизированных на военные нужды баранов и всевозможные припасы. Максаржав хранил в специальном мешочке печать Кобдоской джасы, и, когда они получали скот, он каждый раз исправно выдавал расписку и заверял ее печатью.