Йорам Канюк - «Эксодус». Одиссея командира Страница 28

Пока они шли вдоль турецкого берега, состоялось очередное заседание корабельного комитета, в который входили представители всех находившихся на судне партий, и на нем разгорелся спор о том, какие именно плакаты надо будет вывесить, если их остановят англичане. И хотя Йоси был на этом заседании председателем и сам принимал участие в дискуссии, в какой-то момент ему показалось, что он играет в сюрреалистической пьесе. Они плыли на корабле, где на несколько тысяч человек приходилось всего тринадцать туалетов; на корабле, в трюме которого на шатких столах лежали только что родившиеся младенцы; на корабле, где подходили к концу запасы воды и ощущалась нехватка продовольствия, а то, которое еще оставалось, уже частично заплесневело, — но при этом они воодушевленно, до хрипоты спорили о том, что следует написать на каких-то там плакатах.

Как-то раз Йоси сказал мне, что «Анна» для него стала чем-то вроде Ханиты, только в тысячу раз сложнее.

После войны, лагерей, издевательств, потерь, нечеловеческих трудностей, тяжелых переходов по горам, холода, жары и голода молодым ребятам хотелось чувствовать себя не жертвами, а воинами, смелыми и отчаянными бойцами партизанских отрядов, и, когда Йоси обращался к ним с какой-нибудь просьбой, они откликались с огромным энтузиазмом. Но хотя Йоси очень это ценил и их энтузиазм даже служил для него своеобразным источником духовной силы, зачастую он представлял для него и непростую проблему. Ведь при всем их энтузиазме у них совершенно не было опыта. Кроме того, как сказал один умный человек, пламя идеи способно вдохнуть жизнь даже в высохшие кости, но в этом пламени можно и сгореть дотла.

Среди ребят, которых Йоси набрал в экипаж, особенно выделялся один парень родом из городка Бирмич на реке Неман. Он хромал, даже с трудом стоял, потому что в лагере ему пришлось работать на лесоповале по колено в снегу и он отморозил себе ноги. Однако когда Йоси предложил ему работу, тот охотно согласился. Его задачей было доставлять уголь со склада в машинное отделение. Парень рассказал, что немцы согнали всех евреев Бирмича, включая его родителей и родственников, на берег Немана и выстрелами загнали в воду, но, когда вода дошла людям до горла и виднелись только головы, им приказали выходить на берег и при этом танцевать. «Ведь немцы — нация Бетховена, — сказал он с горечью. — Они любят музыку и танцы». Потом людей снова загнали в воду и снова велели им выйти, танцуя, и так несколько раз, пока они совершенно не обессилели. После этого их расстреляли. Он видел, как их тела плыли по реке, и, по его словам, никто из евреев за все это время ни разу не закричал и не попросил о пощаде.

Вот таких ребят и приходилось Йоси обучать работать на мостике и в машинном отделении. Ведь когда они шагали по горам и лесам и мечтали добраться до берегов Палестины, название которой звучало для них как имя сказочной страны, их никто никаким профессиям, тем более морскому делу, естественно, не обучал.

Кстати, на пароходе были и проблемы с электричеством. Время от времени требовалось устранять неполадки с проводкой или устанавливать временное освещение. Поэтому пришлось набрать и обучить бригаду электриков.

Надо сказать, что Йоси всегда выручала способность импровизировать и находить нестандартные решения. Именно эта его способность и позволила ему быстро доукомплектовать экипаж судна, на котором после ухода греческой команды оставалось всего два профессиональных моряка, и она же помогла ему обеспечить детей и беременных женщин относительно питательной и горячей пищей. Среди пассажиров он разыскал нескольких поваров, и те сочинили простой, но остроумный рецепт: перемешивали хлеб с луком и сардинами и лепили из этой смеси «котлеты». Жарили они эти «котлеты» на раскаленных котлах в машинном отделении.

Расчеты, сделанные в Бакаре, к сожалению, оказались неточными. «Анна» плыла очень медленно, и, несмотря на все усилия экипажа, увеличить ее скорость не удавалось. Кроме того, нагружать двигатель сверх меры было небезопасно. От излишней перегрузки старое и неустойчивое судно могло легко пойти ко дну. В результате они сильно отставали от графика.

Запасы продовольствия и воды подходили к концу, и пайки пришлось урезать, но, несмотря ни на что, жизнь на судне продолжалась.

Бесперебойно продолжала выходить ежедневная газета на четырех языках. Корабельный комитет придавал ее изданию большое значение, считая, что она позволяет людям хоть немного отвлечься.

Был создан отдел пропавших вещей, где посменно работали молодые женщины. Имущество пассажиров являлось их единственной собственностью, и было очень важно, чтобы в случае потери они могли его найти.

Через громкоговорители транслировались лекции. В одной из них, например, рассказывалось о Пунических войнах, в другой — о заселении евреями в тридцатые годы одного из прибрежных районов Палестины, именуемого «Эмек-Хефер», а в третьей — о немецком философе Иммануиле Канте, который никогда не покидал пределов родного Кенигсберга и пунктуальность которого была такова, что по его ежедневным прогулкам жители города сверяли часы.

На палубе «Анны» снова играл оркестр — теперь в нем, кроме мандолин, были также флейты. Впрочем, время от времени Йоси просил музыкантов поиграть и в трюме, чтобы хоть немного облегчить страдания больных, которые не могли выходить на палубу, а иногда оркестр играл специально для детей. Например, когда с ними занимались хоровым пением или организовывали для них игровую площадку. Некоторые дети были очень слабенькими. У них не оставалось сил петь, они не принимали участия в играх и часто падали в обморок. Таким детям Йоси приказал выдавать дополнительную порцию хлеба.

Однажды вечером на корме устроили праздничный концерт, на который пришло несколько сот слушателей, и по этому случаю, кроме обычных мандолин и флейт, в состав оркестра ввели несколько скрипачей, аккордеониста и трубача — они, как выяснилось, вместе играли в одном из концлагерей. Концерт закончился исполнением гимна «Пальмаха».

Чтобы как можно быстрее дойти до Александретты, откуда предстояло свернуть направо, к Палестине, Йоси и Реувен решили пройти между Турцией и Кипром.

Время от времени у штурвала стояла высокая и сильная девушка по имени Рут, которая очень хорошо справлялась со своими обязанностями. Управление штурвалом требует умения, но она научилась этому без труда и старалась делать свою работу как можно лучше. Она словно сливалась со штурвалом в единое целое. Йоси несколько раз пытался ее разговорить, но поначалу она отмалчивалась. Было видно, что ей не хочется вспоминать о пережитом во время войны. Однако в конце концов она все-таки разговорилась, стала время от времени что-нибудь рассказывать и даже начала улыбаться, как будто пытаясь спрятать за улыбкой накопившиеся у нее слезы. Когда она говорила, то часто машинально дотрагивалась до лагерного номера на руке.

Однажды Йоси спросил ее, почему молодые ребята и девушки, побывавшие в лагерях, ходят так, будто стараются выглядеть выше, чем они есть на самом деле, и она объяснила ему, что в лагерях селекцию детей производили по росту. Самых маленьких отправляли в газовые камеры. Поэтому дети придумывали самые разнообразные способы, чтобы выглядеть повыше. Когда Йоси это услышал, его сердце сжалось от жалости.

— Не придавайте этому значения, — сказала Рут. — Мы ведь только с виду похожи на обычных людей. На самом деле мы не люди, а ходячие трупы.

Смелую шестнадцатилетнюю девочку, у которой на груди была татуировка Feldhure А.13652 (о ней я уже упоминал), звали Агнес. Обычно она выглядела печальной и потерянной. Во сне она часто кричала, и Йоси несколько раз пришлось сидеть у ее изголовья и успокаивать. Он научил ее нескольким песням на слова Альтермана и Рахели. Ей нравился его голос, и она охотно у него училась. Когда позднее, во время атаки англичан, Агнес запела: «Я не пела тебе, страна моя, и не славила твое имя ни великими подвигами, ни трофеями на поле битвы…»[69] — она стала для Йоси образцом героизма, и отчасти он ей даже позавидовал. Кстати, может быть, именно за это дети его и любили — за то, что этот взрослый, сильный и опытный человек был способен завидовать не кому-нибудь, а именно им. Это вселяло в них чувство гордости.

Как-то раз, под вечер, возле одного из грузовых кранов Йоси увидел девочку лет двенадцати. Она стояла и, как зачарованная, смотрела на аккордеониста, который, не обращая ни на кого внимания, что-то наигрывал. Он делал это с таким видом, словно играл не для людей, а для рыб за бортом. «Между прочим, эта девочка хорошо поет, только стесняется», — сказал Йоси проходивший мимо пассажир. Через некоторое время на палубу вышли скрипачи. Девочка робко к ним подошла, дотронулась до одной из скрипок, будто хотела проверить, может ли она звучать, как аккордеон, и запела, слегка пританцовывая в такт. В этот момент на палубе работали две бригады дежурных, в каждой по сто человек, и все они, словно по команде, застыли на месте. От ее голоса по коже шли мурашки. С этого момента она стала на «Анне» чем-то вроде местной звезды. Со слезами на глазах, как будто в этот момент в ней ожила древняя горькая память ее народа, она спела на идише «Мой город в огне», затем какую-то песню по-румынски, а потом к ней присоединилась Агнес, и они с чувством — снова на идише — запели песню партизан: «Не говори, что мой конец настал и что не выйдет солнце из-за туч…» Они выучили ее, когда сидели в лагере для перемещенных лиц.