Неожиданная Россия. XX век (СИ) - Волынец Алексей Николаевич Страница 28

Учитывая, что в 1914 году статистика Российской империи насчитывала 2941 предприятие, частично или полностью принадлежавшее германским или австрийским подданным, то результаты Особого комитета по борьбе с германским засильем выглядят более чем скромно. Российские правящие круги, бичевавшие «воинствующий германизм» как главного виновника развала экономики страны в годы войны и на словах ратовавшие за решительную борьбу с ним, на практике действовали с оглядкой на реальное положение дел, которое определялось интересами международного капитала, слабостью русской экономики, а зачастую и прямо коррупционными, корыстными интересами.

Куда лучше борцам с германизмом удались пропагандистские, показательные акции. Например, в июле 1916 года появилось положение Совета Министров «о воспрещении повсеместно в Империи преподавания на немецком языке во всех учебных заведениях, а также на богословском факультете Императорского Юрьевского университета».

Можно вспомнить и демонстративные изменения городских наименований – общеизвестно переименование Санкт-Петербурга в Петроград. Куда менее известно, что с 1914 по 1916 год власти непрерывно обсуждали вопрос о переименовании Екатеринбурга. Предлагалась масса креативных вариантов: Екатериноград, Екатеринополь, Екатеринозаводск, Екатериноисетск, Екатериноугорск, Екатериноурал, Екатеринокаменск, Екатериногор, Екатеринобор. Но до февраля 1917-го новое, не немецкое имя столице Урала так и не выбрали…

Удачнее получилось с главным центром немцев Поволжья – городок Екатериненштадт Самарской губернии указом царя Николая II от 13 марта 1915 года патриотично переименовали в Екатериноград (правда, уже в 1919 году большевики переименуют город в Марксштадт, а в 1942 году приставку «штадт», опять же из-за войны с немцами, отменят и ныне этот райцентр Саратовской области называется просто Маркс).

Приходится признать, что в ходе борьбы с «германским засильем» в России 1914–1917 годов в основном пострадало имя столичного города и безобидные, в большинстве лояльные русской власти немецкие крестьяне. Немецкие предприниматели пострадали значительно меньше, а немецкие банкиры и вовсе избежали тягот войны.

Глава 12. Японская винтовка русского солдата

В начале Первой мировой войны каждая десятая винтовка русской армии приплыла из Японии

В годы Первой мировой войны одним из главных союзников России, после Англии и Франции, был наш вчерашний враг – островная империя Восходящего солнца, Япония… С 1905 по 1914 год военное командование России на Дальнем Востоке деятельно готовилось к реваншу за неудачи русско-японской войны. Две империи – русского царя и японского микадо – всё так же оставались соперниками в деле подчинения северного Китая.

Но начало мирового конфликта в Европе заставило Российскую монархию забыть амбиции на другом конце Азии и обратиться за помощью к недавнему врагу и опасному конкуренту. Причина отказа от соперничества с Японией была проста, но весома – август 1914 года вдруг показал, что многомиллионной русской армии банально не хватает винтовок. Тех самых простых «мосинок».

«Дабы не загромождать бесполезно и без того обременённые склады…»

На волне патриотического подъёма Россия успешно и быстро провела всеобщую мобилизацию, по завершении которой численность армии превысила 5 миллионов 300 тысяч человек. И тут Генеральный штаб вдруг осознал, что такому огромному войску для полного вооружения не хватает минимум 300 тысяч винтовок.

Любопытно, что накануне войны достаточный запас винтовок был и даже с излишком. Но в 1912-14 годах 180 тысяч новых «трёхлинеек» продали за границу, а в целях экономии бюджетных средств план мобилизационного запаса сократили на 330 тысяч «стволов».

На начальном этапе войны положение могло бы поправить старое оружие – до конца 1910 года на складах хранился солидный запас в почти миллион прежних винтовок-«берданок». Однако, как говорилось в приказе Военного министра, «дабы не загромождать бесполезно и без того обременённые склады», половину запаса старых винтовок продали, переделав в охотничьи, или банально сдали в утиль, как металлолом.

Первоначальная нехватка всего в 7 % от требуемого числа «стволов» могла бы показаться не фатальной. Однако война имеет свойства уничтожать оружие даже быстрее чем людей. На практике это проявилось в следующих цифрах – если в августе 1914 года дефицит винтовок составлял 300 тысяч, то уже в ноябре, всего за три неполных месяца, нехватка винтовок в русской армии составила 870 тысяч.

Проблема осложнялась тем, что этот дефицит невозможно было быстро покрыть ростом промышленного производства. Накануне войны российский Генштаб посчитал, что ежемесячная потребность в новых винтовках в ходе большой европейской войны не будет превышать 60 тысяч. Но уже осень 1914 года выявила несостоятельность этих расчётов – ежемесячно войска на фронте теряли в среднем 200 тысяч винтовок.

В августе 1914 года все три завода, выпускавших в России винтовки – Тульский, Ижевский и Сестрорецкий – вместе производили не более 44 тысяч «мосинок». В первые дни войны этого казалось достаточным, ведь немцы до сентября 1914 года производили только 25 тысяч винтовок в месяц. Но германская промышленность, в отличие от русской, имела куда больший мобилизационный потенциал – уже через полгода после начала боевых действий заводы Германии производили 250 тысяч винтовок ежемесячно, в пять раз больше чем в России…

В других сражающихся странах Европы (Англии, Франции, Германии и Австро-Венгрии), где начало войны так же выявило нехватку стрелкового оружия, положение отчасти спасла развитая гражданская машиностроительная и металлобрабатывающая промышленность. Она быстро перестроилась на военные рельсы и уже в 1915 году все воюющие державы, кроме России, не испытывали острого дефицита самого простого оружия – винтовок.

Только для покрытия потерь в винтовках российским оружейникам требовалось немедленно, уже в августе 1914 года, увеличить их производство почти в 5 раз. При всем желании русские казённые заводы сделать этого не могли – большими усилиями они за два года войны смогли лишь утроить производство винтовок.

О том, что растущий дефицит стрелкового оружия не сможет быть быстро преодолён русскими заводами в Генштабе русской императорской армии понимали уже в августе 1914 года. Естественно сразу встал вопрос о возможности покупки оружия за границей. Но за пределами России никто «мосинок» не производил, и налаживание производства русской винтовки на зарубежных заводах требовало длительного времени – до года. Русское командование, уже понимая, что начавшаяся война по своему размаху превзошла все прогнозы, всё же ещё не предполагало многолетней бойни.

Сразу решиться на покупку винтовок иностранных систем тоже было сложно – другая система требовала и другого патрона. Всё это означало, что за границей придётся не торгуясь покупать не только сотни тысяч чужих винтовок, но и десятки миллионов патронов к ним.

Пойти на такие чудовищные финансовые расходы в августе 1914 года генералы Российской монархии ещё не решались. Поэтому в Генеральном штабе кому-то, так и оставшемуся для истории неизвестным, пришла в голову почти гениальная – как казалось по началу – мысль: быстро выкупить у Японии те русские винтовки, который достались ей в качестве трофеев войны 1904-05 годов.

Маньчжурия вместо Мексики

Предполагалось, что за полтора года русско-японской войны трофеями Страны восходящего солнца могли стать до 100 тысяч мосинских винтовок. Поэтому уже 25 августа из Санкт-Петербурга в Японию отправилась «особая военно-техническая комиссия» во главе с 50-летним генерал-майором Гермониусом.

Отправленный к японцам закупать оружие для русских Эдуард Карлович Гермониус был этническим шведом и опытным военным инженером. Любопытно, что после 1917 года в разгар гражданской войны генерал Гермониус станет активно помогать белой армии Юденича наступать на красный Петроград. А оборонять от белых бывшую столицу российской монархии будет, среди прочих, его родной сын – командир батальона красной гвардии, бывший поручик императорской армии Вадим Гермониус. Генерал Гермониус умрёт в эмиграции в Бейруте в 1938 году, узнав что его сын, ставший красным генералом-«комдивом» годом ранее расстрелян в Москве, как троцкист.