Олег Боровский - Рентген строгого режима Страница 29

Воркуту строил и был ее бессменным богом, царем и воинским начальником знаменитый генерал Михаил Митрофанович Мальцев. Воркутинскому угольному бассейну еще до войны придавалось очень большое стратегическое значение, так как уголь Воркуты шел для питания промышленности всего севера вплоть до Ленинграда, а во время войны, когда шахты Донбасса попали в руки немцев, уголь Воркуты должен был заменить утраченную добычу. В силу этих соображений генералу Мальцеву была дана команда: «Любой ценой дать уголь Родине!» – клич, так хорошо знакомый нашему народу.

Рабочая сила? Заключенных сколько угодно. Мало? Дадим еще...

Главный лозунг генерала Мальцева: «В Воркуте пурги не бывает». То есть нечего сваливать на погоду. Надо отдать должное генералу, он знал, что от него хотят, и знал, что надо делать, чтобы оправдать доверие. Ему единственному было дано право казнить или миловать заключенных, он мог, например, сократить срок или вообще освободить из-под стражи – без права выезда, конечно, самых свирепых «врагов Родины», севших еще в 1937 году. Правда, снижал срок или освобождал из-под стражи Мальцев только крупных инженеров, в первую очередь горняков конечно, и только за отличную, самоотверженную работу. Мог и расстрелять, если находил нужным. Но за неудачи, ошибки в работе или даже катастрофы на шахтах никогда сурово не наказывал, только ругал ужасно или снимал с командной должности. Он мог, например, назначить заключенного главным инженером шахты, и все вольные обязаны были ему подчиняться.

Но вот блатных воров ненавидел люто и, случалось, стрелял собственноручно. Очевидцы рассказали мне об одном таком случае. Как-то летним днем Мальцев шел со свитой по строящемуся городу, где впервые за полярным кругом посадили молодые деревца, привезенные откуда-то издалека, и получилось даже нечто вроде бульвара, чахленького конечно. На одной из скамеек уселся блатной вор и с нахальным и независимым видом заплевал шелухой от семечек чистый желтый песочек дорожки. Генерал рявкнул на блатняка командирским басом и услышал в ответ то, что и должен был услышать:

– Соси фал, генерал, и не кашляй!

Мальцев не мог сделать вид, что он ничего не слышал, а может быть, и не захотел, во всяком случае, он вынул пистолет и с первого выстрела уложил блатняка наповал. Бросив свите: «Списать!» – он как ни в чем не бывало, пошел дальше. Свита списала зыка без лишних слов, написав в акте, что смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг, и не погрешила против истины...

Незадолго до конца войны Мальцеву было приказано показать правительству плоды своих трудов – панораму Воркутинского угольного бассейна с птичьего полета. Но кто и как эту сложнейшую работу сможет выполнить? Мальцев вызвал к себе начальника Проектной конторы Рябцева, порядочного труса и подхалима, и дал ему задание: нарисовать панораму в кратчайший срок. Убежден, что эту работу в то время в Воркуте мог выполнить только один человек – Михаил Иванович Сироткин. Ему и поручили. Соединив несколько листов ватмана и наклеив их на холст, Миша изобразил панораму воркутинских шахт и города с высоты примерно трехсот метров. Панораму эту я не видел, но все, кто видел, говорили, что она была сделана блестяще. Мальцев очень торопил, и Миша работал день и ночь, почти не отрываясь... Наконец настал день, когда панораму свернули и с большими предосторожностями доставили в кабинет Мальцева. Начальник конторы Рябцев (видимо из трусости) взял с собой и автора панорамы – Михаила Ивановича, которого оставил в приемной генерала, а сам вошел с панорамой в кабинет, как в клетку с тигром. Миша встал, как и следует дисциплинированному и бесправному заключенному в присутствии высоких чинов, скромно у стенки, опустив руки по швам. Он не знал, как посмотрит генерал на его работу, вдруг возьмет да и посадит на пять суток в холодный карцер... Неожиданно из кабинета Мальцева вышла большая группа военных, все в больших чинах, видимо, какая-то комиссия из Москвы, и прошла мимо Михаила Ивановича. Вдруг один из генералов остановился и стал пристально рассматривать Михаила Ивановича. Миша поднял на него глаза и мгновенно узнал своего однокашника по Академии Фрунзе. Молча они смотрели друг на друга несколько минут. Наконец генерал тихо спросил:

– Ваша фамилия Сироткин?

– Так точно, гражданин начальник, заключенный Сироткин, статья 58-16, срок 15 лет.

Генерал вздохнул и медленно вышел, не сказав больше ни слова...

Через несколько минут Михаилу Ивановичу приказали зайти в кабинет Мальцева. Генерал стоял перед Мишиной панорамой, укрепленной на стене, и внимательно ее рассматривал.

– Вы делали? – спросил Мальцев басом.

– Так точно, я, гражданин начальник.

– Фамилия?

– Заключенный Сироткин, статья 58-16, срок 15 лет.

Генерал вдруг хмыкнул, ни слова ни говоря, быстро подошел к письменному столу, вырвал из блокнота листок бумаги, что-то чиркнул в нем и протянул Михаилу Ивановичу:

– Возьмите, это вам.

Начальник конторы и Миша вышли из кабинета. Рябцев вздохнул с видимым облегчением. Миша взгромоздил на нос очки и с удивлением прочитал на бумажке:

Выдать з/к Сироткину:

– спирта 1 литр

– сахару 2 кг

– масла 1 кг – и подпись.

С таким несметным богатством Миша вернулся в лагерь, даже со спиртом! Это было совершенно неслыханное нарушение режима, но приказал сам генерал Мальцев... Вот когда они «гульнули по буфету» – Миша, Валентин Мухин и Илларий Цейс. Меня тогда еще не было в Воркуте, я еще ходил вольный по улицам Ленинграда, не зная, что меня ждет.

В один из вечеров воспоминаний (по-лагерному «вечерних свистов») Илларий Цейс рассказал историю о коммерческой деятельности и самого Валентина Мухина. История эта произошла еще до организации Речлага, в конце войны, когда многие заключенные имели пропуска в город, они могли заходить в магазины и даже посещать рынок. Номеров зыки тогда на одежде не носили, и вообще была «житуха» – свободная жизнь...

Однажды, гуляя, Валентин Мухин зашел зачем-то в аптеку и обнаружил там небольшие пачки мази от обморожения. Глядя на мазь, Валентин задумался, как бы это снадобье превратить в источник дополнительного дохода и, следовательно, дополнительного питания, голодуха в лагерях в то время была ужасающая, заключенные умирали по нескольку сот человек в месяц. И Мухина осенила гениальная идея... Мазь от обморожения состояла в основном из животного жира с добавлением каких-то болеутоляющих и антисептических веществ, а жир, если сварить его с каустической содой, как известно, превращается в мыло, а мыло – острейший дефицит на городском рынке, и населению по карточкам выдают один кусок серого мыла на целый месяц. А если в мыло добавить еще какой-либо краситель, например, фуксин, его надо попытаться раздобыть в санчасти, получится туалетное мыло, которое можно продавать вдвое дороже.

Идея есть, и Валентин приступил к ее реализации. Для начала Валентин купил в аптеке несколько десятков пачек мази, достал где-то каустической соды, раздобыл на кухне железный старый бачок, поставил его на раскаленную докрасна плиту в бараке и начал варить первую порцию мыла. Смесь должна была кипеть довольно долго, и чтобы она не пригорела, ее необходимо было непрерывно помешивать деревянной лопаточкой. После окончания варки, полученную смесь Валентин остудил, всыпал немного фуксина и красивую розовую массу разлил в заранее приготовленные металлические формочки, напоминающие форму обычного туалетного мыла довоенных времен.

На следующий день Валентин побежал на рынок и быстро распродал свой товар – острейший дефицит! – и получил несколько сотен рублей чистой прибыли. С рынка он прямым ходом побежал в аптеку и скупил весь наличный запас мази и договорился с аптекарем, что тот выпишет с базы еще ящик.

Коммерческое предприятие Мухина заработало на полную мощь. Сам Валентин уже не бегал на рынок, эту работу выполняли за него «шестерки» – помощники, которых он нанял и хорошо платил им за труд. Валентин по вечерам важно сидел на нарах, собирал денежки от торговцев и в специальной книге вел бухгалтерский учет – дебет-кредит, и чувствовал себя на вершине коммерческого успеха. Но самую ответственную операцию – варку, Валентин не доверял никому и в целях сохранения секрета фирмы варил мыло сам. Эту важную операцию он проводил преимущественно по ночам, когда все зыки спали. И вот однажды, зарядив адской смесью бачок и поставив его на раскаленную плиту, Валентин присел около плиты с деревянной лопаточкой в руке. Намаявшись за день на работе, он около теплой печки заснул сном праведника. Естественно, кипящая смесь, лишенная присмотра, пошла крупными пузырями и потекла через верх бачка на раскаленную докрасна плиту. Образовался ужасающе вонючий, прямо убойной силы смрад, смешанный с белым дымом. Поначалу горячий дым пошел густым облаком под потолок, и Валентин даже не проснулся, но потом вонючий пар охладился и серой пеленой опустился на головы спящих на верхних нарах зыков. Как только они вдохнули первую порцию ядовитого дыма, их ударило словно дрыном по голове, и зыки, дико всхрапывая, кубарем скатывались с верхних нар на пол. В бараке поднялась невообразимая суматоха, глотнувшие адской смеси отчаянно кашляли, чихали, ругались по-страшному, бегали как угорелые по секции и даже начали бить стекла в окнах. Валентин ничего этого не слышал, он крепко спал... Наконец все поняли, что произошло, и первым делом выбросили бачок на улицу, проветрили помещение, и наконец Валентин предстал перед судом разъяренных товарищей. В первые минуты все решили Валентина вздуть как следует, но потом, видя искреннее раскаяние коммерсанта, зыки смилостивились и только запретили раз и навсегда варить мыло в бараке. Но Валентин и тут нашелся, разыскал гдето заброшенную старую баню с исправной печкой, и производство мыла возобновилось в полном объеме. Однако коммерческая деятельность Мухина прервалась самым неожиданным образом. В Проектной конторе работал еще один весьма предприимчивый инженер по фамилии Копейкин. Это был прирожденный комбинатор и прохиндей совершенно исключительный. Он и предложил Мухину образовать синдикат по производству туалетного мыла с объединенным капиталом. Валентин, чувствуя себя достаточно независимым в финансовом отношении, наотрез отказался от сотрудничества. Но Копейкин быстро нашел средство сразить «капиталиста» наповал, он вошел в контакт (конечно, с участием в прибылях) с руководством Главной аптечной базы и скупил на корню все ящики с мазью от обморожения. Таким финансовым ходом он лишил Мухина первичного сырья, и тот был вынужден закрыть свою фабрику навсегда.