Юлиан Семенов - Закрытые страницы истории Страница 29

— Нет, добрый барин. Не суждено мне, вижу, этим богатством пользоваться. Все мои товарищи погибли, один я остался, но чую, что и мой конец уже близок. Если вас бог благословит взять деньги, то сделайте так, чтобы на вечные времена служились три раза в год общие панихиды за русских и французов, убитых в этой войне, ибо они христиане, и притом хорошие люди, я это испытал на себе, когда был во Франции. Остальными деньгами за то, что вы такие добрые, живите сами и помогайте бедным.

Похоронив солдата, Рачковский так и не решился завладеть кладом, справедливо опасаясь, что власти отберут его.

Прошло несколько лет. Сын Рачковского, Юлиан Станиславович, слышавший все разговоры Иоахима с отцом, «по не зависящим от него обстоятельствам должен был переселиться на житие в Вятскую губернию». (В таких выражениях принято было обозначать в те времена политическую ссылку.) Вернуться в родные места Рачковскому-младшему разрешено было, когда ему исполнилось уже 70 лет. Тайну о золоте, зарытом у двух дубов, он хранил все эти годы.

Не беремся судить, как могла бы завершиться эта история со спрятанным сокровищем где-то еще, а в нашем случае она кончилась так. Рачковский отправил в Петербург докладную записку о кладе на имя министра земледелия и государственных имуществ. Ни министр, ни министерство не ответили ему. Ответ пришел наконец от императорской Археологической комиссии, которая извещала, что сообщение его «принято к сведению». На последующие обращения с предложением своих услуг, с просьбой начать раскопки комиссия просто не отвечала.

Кто-то надоумил старика обратиться к почетному председателю Археологической комиссии графине Прасковье Сергеевне Уваровой. Он так и сделал, прося «приказать доложить себе» его докладную записку. В октябре 1895 года он получил ответ: «Ни Петербургское археологическое общество, ни Московское — никто из нас не пускается в такие дела, ибо мы по уставу преследуем только ученые цели, предоставляя кладоискательство частным лицам или правительству».

Старик не сдавался. Он продолжал писать во все инстанции и стучаться во все двери, пока министерство внутренних дел не дало наконец ему разрешение на раскопки сроком на год.

С того далекого дня, когда солдаты торопливо забрасывали землей свою нечаянную находку, прошло к тому времени восемьдесят пять лет. Берега, каждую весну заливаемые Березиной, изменились неузнаваемо. Да и самого места, где когда-то стояли два дуба, найти было уже невозможно.

На свои скудные средства старик нанял нескольких землекопов, те покопали выборочно в двух-трех местах, потыкали землю железным щупом. На том все и кончилось.

Примерно в то же время, когда происходило это — когда землекопы ходили со щупом вдоль берега Березины, один из наполеоновских ветеранов, которому было уже за сто, рассказывал журналистам в Париже, как маршал Ней поручил ему переправить через Березину повозки с золотом французского казначейства. Мост, наскоро построенный из разобранных домов близлежащей деревеньки, не выдержал тяжести орудий отступавшей армии и рухнул…

Не на одну ли из этих повозок наткнулись солдаты 14-го егерского полка в то ненастное осеннее утро? Никто не знает. Может быть, история эта будет еще иметь продолжение и более удачный конец. Как, возможно, получит продолжение история с другим военным кладом — кладом полковника Икатурова.

…В годы первой мировой войны казачий полковник Икатуров отнял у турецких войск бесценное церковное имущество, награбленное ими в христианских монастырях и храмах: золотые оклады икон, монеты, бриллианты (некоторые — от 70 до 80 карат!) и т. д. Но военное счастье переменчиво. Через несколько дней отряд Икатурова сам оказался окруженным турецкими войсками в горах Армении и почти весь погиб. Чтобы сокровища не достались врагу, полковник сложил их в два больших тюка и зарыл на склоне горы.

«Клад Икатурова» пытались искать не раз. В начале 30-х годов там побывала экспедиция английских искателей сокровищ. Повторная экспедиция должна была состояться в 1939 году, но начавшаяся вторая мировая война помешала этому.

Так же безвозвратно потерянной оказалась и золотая казна 10-й русской армии, зарытая в 1915 году, когда армии угрожало окружение, где-то в районе Каунаса. Тайна места захоронения клада была доверена нескольким офицерам. Но все они погибли, не успев никому передать ее.

Немало кладов спрятано было в разных тайниках в годы революции, когда многие состоятельные люди бежали из России за границу. Надеясь на скорое возвращение, они прятали свои сокровища — зарывали их в фамильных парках, замуровывали в стенах особняков. По-видимому, большинство этих сокровищ так и осталось там в ожидании владельцев, которых давно уже нет в живых.

Иногда можно подумать, что клады действительно не даются тем, кто пытается искать их, и сами выходят на тех, кто о них и не помышляет. Копал, например, человек огород, рыл котлован и вдруг — россыпь монет! Как-то строители меняли пол в ленинградском универмаге «Гостиный двор». Лом ударился о твердый предмет… Металлический кирпич, на нем номер и какие-то буквы. Всего выкопали восемь таких «кирпичей». Оказалось — золотые слитки, и потянули они на 128 килограммов.

Согласно закону, рабочим была выплачена четвертая часть суммы, в которую был оценен клад.

Время от времени газеты печатают сообщения о такого рода находках. Вот некоторые из них:

«Два клада сельджукских монет».

«Находки римских денариев в Курской и Воронежской областях».

«Баратынский клад византийских серебряных монет».

«Клад серебряных куфических монет, найденных в совхозе „Соболеве“» и т. д.

3. Золото алхимиков

Бертольд. …Видишь ли, добрый мой Мартын: делать золото задача заманчивая…

Возникнув в III—IV веках в Египте, алхимия получила особенно широкое распространение в Европе в эпоху средневековья. Главной целью тех, кто занимался ею, были поиски «философского камня». Считалось, что, если к серебру или ртути подмешать немного «философского камня», а потом смесь эту как следует нагреть, она превратится в чистое золото. В это верили даже такие выдающиеся ученые, как Авиценна, Фрэнсис Бэкон, Лейбниц, Спиноза.

Владыки светские и владыки духовные тайно состязались между собой в стремлении приобщиться к умению искусственно изготовлять золото.

Алхимик в лаборатории. Картина Д. Тенирса (1610—1690)

Роджер Бэкон, находясь в многолетнем одиночном заключении, по требованию папы римского пишет лично для него трактат о «философском камне». Подобные же сочинения для папы Бенедикта XI составляет алхимик Арнальдо де Виланова. А папа Иоанн XXII, также интересовавшийся искусственным изготовлением золота, сам пишет труды, посвященные этому предмету.

Уверенность в том, что искусственное получение золота реально достижимо, была столь велика, что английский король Генрих VI, при дворе которого многие алхимики бились над этой задачей, обратился по этому поводу со специальным посланием к своим подданным. В послании он заверял их своим королевским словом, что близок день, когда в его лабораториях будет получен «философский камень», и тогда он выкупит все закладные своих подданных и выплатит все их долги чистым золотом.

Алхимик в раздумье. Картина Т. Вика (1616—1677)

Алхимия получила особенно широкое распространение в Европе в эпоху средневековья. Главной целью тех, кто занимался ею, были поиски «философского камня»

Один из авторов XVII века с полным основанием писал: «…почти все люди, как низкого, так и высокого состояния, желают учиться науке химии только для того, чтобы чрезвычайно обогатиться. Вот почему знатные господа и вельможи, побуждаемые алчным желанием, употребляют свои достатки к снисканию еще больших. Они не гнушаются разгребать уголья, так что иной знатный и богатый вельможа на кузнеца походит. А из своих деревень они настолько успешно добывают квинтэссенцию[10], что вскоре разоряются и впадают в меланхолию… Другие, низшего состояния люди, оставляют свое ремесло и пытаются сделаться химиками, но, ничего не достигнув, просят милостыню».

Трудно представить себе, чтобы подобное увлечение в такой степени могло захватить столь великое множество разных людей, если бы не было каких-то фактов, поддерживавших эту веру.

Иоганн Фредерик Гельвеций (1625—1709), врач и ученый

«Когда состав остыл, он сиял, как золото. Мы немедленно отнесли его к ювелиру, который сразу сказал, что это чистое золото самой высокой пробы, какое когда-либо попадалось ему…» — так описывал Гельвеций свой алхимический опыт