Реза Амир-Хани - Её Я Страница 29

Фаттах ничего не ответил. Вздохнул – душно в комнате было. Встал, чтобы выйти на улицу, и Мирза, который сидел рядом с ним за столом, также встал, из уважения. Мирза оформлял выдаваемый груз, выписывал накладную. Мешхеди Рахман убрал трубку в кисет с табаком и повесил его на брючный ремень. Он ждал, пока Мирза закончит писать, чтобы расспросить о работе в городе.

Фаттах вышел из конторы и огляделся. На фабрике все было как обычно и никто еще ни о чем не знал. Но Фаттах понимал, что через несколько часов, когда вернется повозка из города, все узнают эту новость. Мешхеди Рахман услышит ее уже на улице Кавама и быстро вернется. Соберет рабочих и сообщит всем. Потом нежелание рабочих поверить в услышанное, их протесты даже, затем удивленные взгляды постепенно сменятся осмыслением новости. и выражением сочувствия, и горестными объятиями некоторых, особенно из числа старых работников, например Абдель-Фазула и того же Мешхеди Рахмана.

Он посмотрел вдаль, туда, где на мулах везли груз хвороста и соломы для топки печи. Двое-трое рабочих стояли без дела возле одной из труб. Ворот колодца работал как часы. Мулы выходили из штольни с грузом глины – это означало, что исфаганцы делают свое дело. Месильщики глины и формовщики торопились до полудня переработать все глиняные кучи и, отформовав материал, выставить заготовки на просушку. Али сидел на кирпичах и палочкой чертил на земле. А вот он нагнулся и понюхал тот кирпич, что лежал рядом с его кирпичом «Али». Ему до удивления нравился этот запах жасмина…

– Вот не слыхал я, чтобы и мальчишки имели прихоти, как беременные женщины! – сказал Фаттах, подходя к внуку. – Это о беременных говорят, что они очень любят запах сырой глины…

Али вздрогнул и, встав с места, поздоровался с дедом. Потом он обеими руками поднял кирпич с земли и протянул его деду.

– А он не глиной пахнет, дед, сам понюхай, больше на запах жасмина похоже, ведь правда?

Дед взял у него кирпич, понюхал и удивился:

– Нельзя сказать, что ты неправ! Мало ли какой тут влюбленный был похоронен… Ты не устал еще?

– Нет, дед! Мешхеди Рахман всё мне на фабрике показал. И в штольню ходили, и к колодцу, и к месильщикам, и к горнам…

– И он все смотрел в небо и с кем-то там говорил?

– Точно. И все время показывал мне знающих свою профессию людей, как в театре!

– Профессионально это! – дедушка изобразил манеру речи Рахмана. – Вот, правильно! Очень профессионально! Молодец. А Немата видел – наездника быков?

– Да, дед! Видел. Я хотел понять, какая у меня задача на этой фабрике, и понял.

– Понял? Вот молодец. Так скажи, что за задача.

– Я Али Фаттах, и на фабрике «Райская» я – внук Хадж-Фаттаха!

Деду стало смешно, но он не рассмеялся. Вместо этого легонько ткнул Али кулаком в живот.

– О Аллах, ты внук Хадж-Фаттаха! Мой внук, а следовательно, ты тут всем как будто заведуешь. Но не думай, что ты действительно заведуешь, этого не делает и ни один из тех профессионалов, кого ты видел…

– Это я понимаю, дед. Это ты здесь как нитка на четках, все скрепляешь…

– Э, нет! Нитка на четках – это не я. Нитка на четках это милость Аллаха, которая каждый день по-новому проявляется. В один день она в ушах Абдель-Фазула, который кричит рабочим, чтобы выходили из штольни, на другой день она в руках Хасана, которого сам ад не опалит – такие кирпичи раскаленные он ворочает. Каждый день как-то по-особенному милость Аллаха проявляется, сегодня вот в той экономности, о которой говорил Махмуд.

– Тот, кто ворот колодца крутит?

– Он самый. Если нет в сообществе хорошего, очень хорошего человека, это сообщество на счет «три» развалится. Волки все разорвут и растащат… Значит, нитка четок – тот самый хороший человек, та самая хорошая работа… Понимаешь?

Али кивнул. Он понял деда, и было радостно от этого. Взял его за руку.

– А ты, дед, из всех самый знаменитый! – Потом Али подумал немного и спросил: – Только как ты узнал про «экономного» Махмуда, я не пойму!

Дед рассмеялся так, словно забыл о смерти своего сына и словно наивысшим удовольствием в мире был для него разговор с внуком.

– Не у одного Абдель-Фазула уши чуткие! – Потом, немного помолчав, он сменил тему: – А теперь, думаю, пришло тебе время на скакуне поездить. Скажу сейчас, чтобы его оседлали и вывели для тебя. Ты рад?

Али чуть не подпрыгнул от радости:

– Еще бы не рад! Да не оскудеет рука твоя, дед!

– Конечно, рад… Бедного парня запугали, водохранилище ему развалили, а на следующий день вместо розги – поощение, катание на скакуне! Как тут не быть довольным?!

Али от всего сердца рассмеялся и воскликнул:

– Извини меня, дед! Хоть это и не моя вина, но я не говорю, что это не моя вина. Дружба – она не только задорожных от других не отличает, но и виновных от невиновных!

Дед нагнулся и поцеловал Али. Разгладил пальцем его сросшиеся брови и сказал:

– Благородство семейства Фаттахов – в любви!

И Али побежал к Немату – наезднику быков, чтобы вместе с ним пойти в хлев. А Хадж-Фаттах смотрел вслед ему, заведующему всеми делами на фабрике, мальчику-сироте, безотцовщине. Меж радостью и горем один шаг. И Фаттах очень быстро охладел ко всему. И очень захотелось ему разрушить всю эту фабрику. Свалить трубы на землю, разломать горны, засыпать штольни. Может, так ему отсюда хотелось мстить за смерть сына. Ярость переполняла его. Он нагнулся, поднял кирпич, и только собрался с силой разбить его о землю, но прочел на нем надпись «Али».

– О, Али-заступник!

И Фаттах поцеловал кирпич и аккуратно положил его на землю. Но не рядом с соседним кирпичом, а чуть подальше (смотри главу «11. Я»).

Еще не было двенадцати – времени обеденного перерыва, и работа продолжалась. Немат вывел из конюшни жеребца, чистенького и оседланного, позвякивающего уздечкой и стременами. Шея скакуна была напряжена, каждый ее позвонок. Он был весь белый, с длинной гривой и крепкими узлами мышц. Большие кофейного цвета глаза, от роду пять лет, породистый и смышленый конь. Черные копыта и точеные бабки. Хоть он и небыстро шел, но с каждым шагом встряхивал головой, наклоняя шею вправо, так что грива развевалась. Немат все еще держал в руках железную расческу и, держа коня на поводу, продолжал чесать его. Али подумал, что, наверное, конь из-за этой расчески и трясет шеей. Немат отдал поводья в руки Али.

– Ну и денек сегодня, молодой хозяин! С тех пор как отец твой уехал в Баку, на этом коне никто не ездил. Дед твой не разрешает, да и сам хозяин ни единой душе не позволяет ездить, иначе я бы и сам прокатился… Но уж очень хозяин дрожит над ним… Садись, дорогой мой!

Али неумело всунул ногу в стремя и вдруг обнаружил, что это не та нога, то есть он хотел сесть задом наперед. Немат, рассмеявшись, помог ему вынуть ногу из стремени.

– Вроде ты к этому не очень готов, да? А папа твой наездник знатный! Когда он вернется-то?

Али не знал когда, но высоко поднял голову. Немат подхватил его под мышки и вскинул на седло. Ноги нащупали стремена, и Немат вручил Али металлическую цепочку:

– Твой отец этой цепью стегает его. Она лучше кожаной плети. Возьми, горячи его, одной рукой держи повод, а другой вот, за луку седла схватись. И вперед!

Али взял цепочку и двумя пятками мягко ударил коня в бока. Крикнул: «Эй!» Потом крикнул громче, дернул за вожжи, однако конь стоял как вкопанный. Немат взял узду из рук Али и хлопнул коня по шее:

– Ведь понимает, что седок неопытный!

Конь медленно пошел вперед. Мягко и спокойно. Топ– топ– топ– топ-топ. Когда немного отдалился от Немата, тот поднял с земли камень и кинул его в коня, однако конь не сильно прибавил шагу. Али поглаживал его гриву.

Меж тем наступил полдень. Послышался азан[45] к полуденному намазу, и рабочие потянулись к караван-сараю. Увидели Немата, который криком пытался заставить коня перейти на галоп. Несколько мальчишек из числа месильщиков глины побежали за конем, пытаясь заставить его ускориться, а Абдель-Фазул сказал одному из рабочих, вместе с которым шел из штольни:

– Знаешь, почему быстрее не идет? Потому что наездник не хлещет. А надо, как сядешь в седло, чтобы конь сразу звук плетки услышал…

Махмуд-курд, колодезный рабочий, тщательно отряхивая свои мозолистые руки, высказался так же:

– Не бьет коня! Добрый…

– Добрый… – кивнул Абдель-Фазул. – Правильно ты говоришь.

Немат покачал головой:

– Ха! Добрый! Добрый хозяин до тех пор, пока…

В конце концов мальчишкам удалось пустить коня в галоп, но вскоре он снова перешел на медленную рысь. Али увидел вдалеке, как с горна спускаются на землю несколько человек, держа в руках тарелки для обеда. Он пытался разглядеть между ними Хасана Джаханнами, но не мог понять, который из них он. И не поехал туда, а, потянув за узду, повернул коня в сторону остальных рабочих. Трубы и печи теперь остались у него за спиной. А впереди, возле кирпичного здания конторы, он видел рабочих, вместо того чтобы идти в караван-сарай обедать, они стояли и смотрели на него. Али начал понукать коня, и тот немного ускорил бег. На галоп конь так и не перешел, но все равно было страшновато ехать. Али задумался. Слушая ритмичный топот коня, он думал в такт его бегу: «Топ-цок-топ / топ-цок-топ / неужели / неужели / это случилось / почему же/ дед сегодня/ меня привез… Топ-цок-топ / топ-цок-топ / что с ним вообще / что с ним случилось / какой-то сегодня… Топ-цок-топ / топ-цок-топ / думает о другом / думает о чем-то / может быть / может быть / это в конторе / в конторе / топ-цок-топ / топ-цок-топ / Зачем меня / привез сегодня?/ Неужели / неужели / это случилось / почему же/ дед сегодня / грустный такой… (Конь в этот миг перепрыгнул через ручеек) Топ-цок-топ / топ-цок-топ / мой отец / этого коня / давал кому-то/ или нет? / Топ-цок-топ / топ-цок-топ / почему же/ дед мне дал? / Топ-цок-топ / топ-цок-топ / неужели / неужели / мой отец / это случилось…»