Михаил Иманов - Меч императора Нерона Страница 29

— Что тебе нужно? — крикнул Симон и вытянул нож до половины лезвия.

— Ты,— глядя на него исподлобья, сказал человек и добавил хрипло: — Не кричи, тебя могут услышать.

— Что тебе нужно? — снова спросил Симон и сжал нож с такой силой, что у него заломило пальцы.

— Я же сказал — ты,— отвечал тот.— Ведь это ты Симон из Эдессы?

Симон промолчал, лишь повел рукояткой ножа из стороны в сторону.

— Убери нож,— сказал мужчина голосом, привыкшим повелевать.

Как это ни странно, но Симон не сумел ослушаться и спрятал нож.

— Я знаю, кто ты и зачем приехал в Рим,— продолжал мужчина тем же повелительным тоном и вдруг спросил: — Что тебе сказал Павел во время вашей последней встречи в Фарсале?

— Кто ты такой? — пересилив себя, в свою очередь спросил Симон, но голос его был не тверд.— Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь. Ты меня путаешь с кем-то.

— Мое имя Онисим,— представился мужчина.— Я приехал из Коринфа. Меня прислал учитель Петр. У тебя есть еще вопросы?

Симон отрицательно помотал головой, но так слабо, что мужчина вряд ли мог это заметить. Впрочем, отношение Симона к его словам, кажется, совсем не интересовало этого человека.

— Я проделал долгий путь,— продолжал он, указывая куда-то назад,— устал и голоден. Мне нужен отдых и кров, я остановлюсь у тебя. Пошли.

— Но...— возразил было Симон, однако мужчина, не слушая его, повернулся и пошел прочь. Симон, вздохнув, побрел за ним.

Так они и шли — мужчина двигался впереди не оглядываясь, как будто ему было все равно, идет за ним Симон или нет, а Симон в нескольких шагах сзади. Возле дома, где жил Симон, мужчина остановился и пропустил того вперед. Симон, и сам не понимая, почему подчиняется незнакомцу, послушно вошел внутрь.

Тот молча умылся и молча поел. Потом сел на пол у окна, вытянув ноги. Слабый огонь светильника не освещал его глубоко посаженных глаз, и Симон видел на лице гостя только два черных провала.

— Ты неплохо устроился в Риме,— проговорил мужчина после продолжительного молчания, когда Симону стало казаться, что тот незаметно уснул.— Не жалеешь масла,— он кивнул в сторону светильника.— Большинство наших братьев в провинции не имеют такого. Это те, кто остался жив, а тебе известно, сколько их погибло по воле проклятого Нерона?

Последнее он выговорил так, будто Симон был в этом виноват. Но Симон промолчал, только едва слышно вздохнул.

— А ты знаешь, сколько еще может погибнуть? — не возвышая голоса, но так, словно он его возвысил, продолжил мужчина.— Римляне не успокоятся, пока не истребят всех. Разве не так? Отвечай!

— Я не знаю,— с трудом выговорил Симон.

Тот, кто назвал себя Онисимом, недобро усмехнулся:

— Может быть, ты не хочешь знать?! Может быть, тебя не заботит судьба твоих братьев?! Ты отсиживаешься в Риме, ешь и пьешь вдоволь, купаешься в роскоши,— он опять показал на светильник,— и ни о чем не хочешь думать. Так? Я правильно говорю?

— Я... я...— с обидой в голосе начал было Симон, но Онисим не дал ему говорить.

— Такие, как ты, не нужны Богу,— пророкотал он.— Такие, как ты, хуже римлян.

Симону хотелось возразить, но он не мог решиться. Этот человек подавлял его. Его голосом говорила власть. И, несмотря на всю несправедливость обвинений гостя, Симон вдруг и в самом деле почувствовал себя виноватым. Он даже не посмел спросить, откуда этот человек знает его, откуда ему известно, что он разговаривал в Фарсале с учителем. Он не удивился бы, перескажи этот Онисим весь их разговор.

— Тебе, конечно, известно, что Павел в тюрьме,— после молчания проговорил Онисим, и голос его зазвучал сейчас чуть мягче.— Мы считали его учителем, хотя и не таким великим, как Петр и Иаков: ты же знаешь, они видели Иисуса, а он нет. Кроме того, он часто проявлял слабость, и его ученость вредила ему. Бог требует веры, а не учености. Вера проста, хотя дается нелегко, а ученость делает ее сложной и многим непонятной. Ученость только обволакивает веру умными словами и заменяет собой суть самой веры. Простому человеку это непонятно, простой человек начинает видеть в таком учителе господина, а не брата, а Иисус учил, что не должно быть ни рабов, ни господ. Учитель Петр и учитель Иаков много раз говорили об этом Павлу, но он не хотел внимать их советам — ученость мешала ему. Повторяю еще раз: ученый не может быть братом простому человеку, потому что ученость есть привилегия господ. Ты согласен с этим? Отвечай!

Симон не знал, что ответить: и слова, и тон Они-сима обижали его и совсем ему не нравились. Ему не нравилось, что Онисим говорит об учителе в прошедшем времени, будто тот умер. Ему не нравилось, что он называет учителя господином. Павел — великий учитель, а не господин, и его ученость тут ни при чем. Симон слышал, что Петр и Иаков в чем-то не согласны с учителем, но никогда не вникал в суть этих разногласий. Он маленький человек, и его это не касается. Он знал одно — Павел великий учитель и он, Симон, любит его больше жизни.

— Отвечай же! — повторил Онисим повелительно.— Ты согласен?

И Симон предал учителя, он сказал:

— Да.

Ему показалось, что Онисим улыбнулся — в черных провалах глаз блеснул огонь.

— Сам учитель Петр послал меня к тебе,— сказал он.— Он хочет говорить с тобой о Никии, одном из учеников Павла.

Симон вздрогнул, хотя вполне ожидал, что разговор не минет Никия.

— Что хочет от меня учитель Петр? — Симон сам удивился той твердости, с которой он это произнес.

Снова глаза Онисима блеснули:

— Если наши сведения верны, этот Никий находится сейчас у императора Нерона. Это так, скажи мне?

Симон не ответил, и Онисим в этот раз не стал настаивать. Он сказал:

— Ты знаешь, сколько злодеяний совершил в отношении наших братьев Нерон, и ты должен понимать, сколько он еще совершит. Со времени Ирода Великого народ не знал такого чудовища. Или ты думаешь иначе?

— Что хочет от меня учитель Петр? — снова спросил он вместо ответа.

Онисим недовольно помолчал, потом сказал, понизив голос:

— Никий должен убить Нерона, и ты передашь ему

это.

— Так хочешь ты? — Симон почувствовал, что страх перед гостем проходит.

— Так хочет учитель Петр,— хрипло выговорил Онисим.— Так хочет учитель Иаков. Так хочет Бог.

«Это ты думаешь, что так хочет Бог»,— хотелось сказать Симону, но он промолчал.

— Ты понял мои слова? — спросил Онисим, и в голосе его была теперь нескрываемая угроза.

— Я понял тебя,— кивнул Симон, улыбнувшись одними губами (при неярком свете в комнате гость вряд ли мог это заметить).

— Значит, ты сделаешь то, что хочет учитель Петр и учитель Иаков? — Гость спрашивал с какою-то особенной строгостью и, подавшись вперед, внимательно посмотрел в лицо Симона,

— Я не знаю,— ответил Симон, в этот раз прямо глядя в глаза гостю.— Я не могу увидеть Никия.

— Что значит, не можешь?

— Это значит, что меня не пускают во дворец, а он живет там.

— Но он не может находиться там все время, когда-то же он должен выходить.

— Я не знаю, когда он выходит,— чуть раздраженно проговорил Симон,— преторианская стража не докладывает мне об этом. И если даже я смогу его увидеть, то только издалека. Или ты полагаешь, я прокричу Никию, что он должен убить императора? Ты, наверное, не жил в Риме и не понимаешь...

— Я все понял,— резко перебил его Онисим,— ты отказываешься сделать то, что приказывает тебе учитель Петр.

— Я не отказываюсь, я не могу.

— Я тебе не верю, ты лжешь!

— Ты можешь не верить мне, но это правда,— в тон Онисиму жестко выговорил Симон.

Онисим вздохнул и встал.

— Берегись, Симон из Эдессы,— сказал он, подойдя к двери и глядя на Симона сверху вниз,— ты знаешь, как мы поступаем с отступниками.

— Ты угрожаешь мне? — Симон встал.

— Я даю тебе время одуматься,— сказал Онисим чуть дрогнувшим от злобы голосом, и Симону показалось, ;что тот может его ударить.— Если этого не произойдет — берегись! Мы покараем и тебя, и Никия вместе с проклятым Нероном. Тот, кто не хочет убить чудовище, служит ему. Знай, каждую минуту я буду следить за тобой, следить и ждать. Не испытывай моего терпения и не губи свою душу.

— Я не верю, что учитель Петр послал тебя! — воскликнул Симон, отступая на шаг.— Учитель Петр милосерден, а ты...

— Все сказано! — перебил его Онисим и, более ничего не добавив, вышел в дверь.

Когда шаги гостя затихли в ночи. Симон опустился на пол и долго сидел так, настороженно вглядываясь в темный угол комнаты. Ему все время казалось, что кто-то наблюдает за ним оттуда.

Глава вторая

Прошло не так много времени с того дня, как Никий впервые вошел во дворец и остался здесь, но ему казалось, что он живет тут давным-давно. Он сделался своим человеком у Нерона, словно знал императора с самого детства, словно был не безвестным провинциалом, волею случая попавшим в Рим, а родственником Нерона и даже его братом. Кровным братом, а не таким, какими считали себя все в христианской общине Александрии, а потом Фарсала.