Эдгар По в России - Шалашов Евгений Васильевич Страница 29

Откашлявшись, Александр прочитал текст по-русски, а потом, специально для Эдгара, перевел:

— "Когда полководец вздымает ввысь правую руку, две сотни лучших воинов должны быть при нем, а три десятка самых храбрых надобно расположить вокруг шатра, но две ладони держать у самого сердца, твердо зная, что станут они последним оплотом, четыре сотни пешцев следует послать в атаку, но восемь десятков комонных в бой отправлять не спеши, в резерве держи еще тридцать, да еще семьдесят — пусть это меньше, чем три сотни, но лучше, чем две ладони и еще три — это твердо, а седьмица да еще один день, твердо помни, что две ступни да к седьмице прибавить день, но не забудь про лучший свой десяток, из коего троих не привечай, а отправляй командовать полком — сие есть твердо, но пару всадников отправь навстречу сотне, из коей семьдесят и тридцать главной станет, смягчить потерю семисот поможет, к пяти убитым подойдешь твердо, а девять сотен убиенных врагов будет лучше, чем пять иль даже сорок — твердо ты усвой, и снова семь один ты твердо вспомни, а с цифрой десять ничего не делай — пусть десять и останется такой — твержу тебе, а дальше точно помню — семь на десять и пара лебедей, да девять сотен, с небольшим довеском — десяток да еще десятков пять, все натвердо усвоить ты обязан, запомнить, ну а дальше сторица сугубая, единица и сорока, без алефа, чем дольше я твержу, тем мне скучнее, но дополнить сточку я должен так — пусть два да единица, не сложат сотню, а один солдат, пусть даже богатырского сложения, не стоит полусотни".

— И что за хрень? — удивленно спросил Шин. Кажется, он произнес эту фразу по-русски и вместо слова "хрень" было иное слово, но Эдгар Аллан По его прекрасно понял. Эти слова он выучил раньше других и порой (к вящей радости Пушкина) шокировал ими окружающих.

— Может, наставление полководца? — предположил Пушкин. — Вроде "Науки побеждать"?

— Кто его знает, — повел узким плечиком старик. — Может, и наставления. Но для наставлений, даже древних, какие-то они сумбурные.

— Подождите-ка, господа! — сообразил вдруг Эдгар. — А вам не кажется, что это шифр?

— Шифр? — не сразу понял старик, зато Пушкин схватил на лету: — Умница, господин американец! Мы в лицее такие шифры сочиняли. Бывает, составляешь согласные буквы в два ряда, а потом верхними заменяешь нижние. Или вместо "аз" напишешь "один", "буки" — "два". Ну и так далее.

— А ведь и точно, — засмеялся старик. — Если мы буквы меняем, этот шифр называется тарабарским. А если цифры на буквы — простая литорея. Встречал я такие шифры — ничего сложного. Обычно свое имя писали.

— А мы сейчас и проверим, — загорелся Пушкин. — Богдан Фаддеич, берите карандаш и бумагу. — Дождавшись, когда старик притащит письменные принадлежности, русский поэт начал: — Итак — когда полководец поднимает правую руку, две сотни воинов… Значит; первая цифра у нас двести.

— Первая цифра "пять", — вмешался По. — На руке пять пальцев.

— Пять? А, точно же! — хлопнул себя Пушкин по лбу. — Десница — то есть правая рука. Пять пальцев. Пишите — пять, двести…

Заслышав цифру, Эдгар опять вмешался:

— Может быть, здесь не двести, а какая-то другая цифра?

— Почему? — едва ли не в один голос спросили Пушкин и Шин.

— Я прошу прощения, — усмехнулся По. — Я не великий знаток вашего языка. Но разве в нем может быть двести букв? Мне кажется, значительно меньше.

Пушкин и Шин переглянулись, улыбнулись.

— Видите ли, мистер По, — вежливо сообщил Александр. — Мы прекрасно знаем, что в нашем алфавите тридцать семь букв, но дело тут не в количестве букв. Дело в цифрах. Подождите, мы запишем, тогда вам все будет понятно.

Американцу стало стыдно. Уж кто-кто, а поэт и книготорговец лучше знают то, чему он собирался их учить. Но похоже, русские не обиделись.

— Итак, пишем дальше, — продолжил поэт. — Пять, двести, три десятка… Хм… Дальше идет — "две ладони". Как их считать — два, помноженное на пять, или пять и пять?

Эдгар не выдержал и захохотал. Через долю секунды к нему присоединился и Богдан Фаддеевич. Пушкин, нахмурив брови,' переводил взгляд с юноши на старика, а потом, верно, и до поэта дошло, что в любом случае выйдет одна сумма. Отсмеявшись, Александр махнул рукой:

— У меня с арифметикой всегда было неважно. Пишем "десять", а дальше "твердо зная", стало быть, конец слова…

Закончив записывать цифры (а среди них были еще и такие, как "шестьсот", Богдан Фаддеевич пояснил американцу:

— До государя Петра Лексеича на Руси было принято цифры буквами обозначать — скажем, нужна нам единица, пишем "аз" — то есть буква "А", а сверху закорючка. Буки к нам позже пришло, потому цифра два была на "Веди". Ну, так до десяти. А вы тут насчет двухсот сомневались, так эту цифру "слово" обозначало — ну, "си", по-аглицки.

Американец понял лишь, что цифры обозначались буквами, но и этого ему было достаточно. Дальше Александр и Эдгар с интересом наблюдали, как из выписанных цифр получалась фраза. Но когда Шин закончил, то хмыкнул и спросил:

— Не знаете ли, Александр Сергеевич, сколько нынче овчина стоит?

— Овчина? — захлопал Пушкин глазами. — Какая овчина?

— Ну, если не овчина, так тулупчик овчинный?

— Да откуда мне знать-то? Заячий тулупчик видел, так за него пятнадцать рублей просили. А овчинный… Должно быть, недорогой — его только мужики носят. Рубля два или три. Да что вы какие-то глупости спрашиваете? — начал сердиться Пушкин. — Вы нам читайте то, что мы с вами расшифровали.

— Ладно, — покладисто кивнул Богдан Фаддеевич. — А написано так: "Если ты уплотил за книгу больше, чем за десять овчин, — ты сам баран". Это, господа, про меня. Писака-то не только нас провел, так еще и поиздевался. Вот сволочь!

Всем стало неловко. Обвинять старого Шина в покупке фальшивки было нелепо — любой мог оказаться на его месте.

— А знаете, господа, мы сегодня целых две подделки раскрыли, — изрек Эдгар вполне серьезно.

— Первая — это рукопись, — заинтересовался Шин. — А вторая?

— А вторая — это поддельная кошка, оказавшаяся котом!

По любезной подсказке господина Шина я ездил в село Красное. Там в 4 часа утра состоялся парад русской гвардии. Для меня это время очень раннее, но у русских принято так рано вставать. Говорят, даже высшее общество во главе с императором встают чуть свет. После обеда просыпаются только разные vertoprahi вроде меня или моего друга Александра.

Я не выспался, замерз, но нисколько не жалею об этом, потому что зрелище того стоило.

48 батальонов и 3 кавалерийские дивизии! Со слов дворян, наблюдавших вместе со мной за действием, участвовало не то 40 тысяч, не то 50 тысяч человек. Русская пехота замечательно марширует — полковые колонны, собранные в четыре ряда прошли мимо нас церемониальным маршем. Потом начались маневры, которые я, увы, не сумел рассмотреть — они находились слишком далеко от меня. Но по возвращению я снова видел всю мощь русской гвардии. Впереди колонн ехал сам император Николай — еще достаточно молодой, очень стройный человек, имеющий весьма благородный профиль.

Мне сообщили, что это не вся русская армия, а лишь та ее часть, которая размещена в Санкт-Петербурге. Возможно, предки нынешних преторианцев и меняли русских императоров, тасуя их, словно кости в стаканчике игрока.

Глядя на марширующих усачей, мне стало немного не по себе. Я осознал, почему русские сумели разгромить французскую армию, считавшуюся лучшей в Европе. Любопытно, смогла бы американская армия достойно противостоять России? Должен признаться — и пусть кто-то скажет, что это непатриотично, но нет. Утешает только одно — что русские никогда ни на кого не нападали.