Николай Кочин - Князь Святослав Страница 3

- Перун не оставлял нас и не оставляет… Повешенный бог нам не нужен, - сказал, как отрубил, Свенельд.

- Богатые да разумные народы все христианами стали, - возразил купец с крестом на шее, - и мудрой нашей княгини никому не перемудрить…

- С мечом любого бога добудешь, любое богатство будет у твоих ног, - возразил Свенельд, - слава и почёт мечу. Любо нам на Русском море плавать, пора и германцев устрашить и греков укротить…

Некоторые упорно молчали. Молчал и Добрыня, воспитатель малолетнего Владимира, красавец, богатырь, с роскошной русой бородой и васильковыми глазами. Он недавно принял христианство по совету Ольги и был скромен и застенчив, что так не вязалось ни с его молодостью, ни с его мужественной фигурой. Святослав не любил Добрыню. Тот не принимал участия в походах князя, не одобрял их, был первой рукой у Ольги по части земских дел.

- Слышишь, Добрыня, чего хочет дружина. Согласен ли ты с дружиной? - строго спросил князь.

- Подумать надо, - ответил тихо Добрыня, - Я знаю силу русского воина, удар его булатного меча. Но всё ли разрешает меч? Есть сила сильнее меча. Это - новая вера. Новый закон. Или, как говорил мне один учёный араб - «сила помышления». Что оно значит я и сам не вполне понимаю. Только вижу, греки - не хазары, не буртасы, не ясы и касоги. Греки думают о том, что нам неизвестно. Они воюют такими средствами, о которых мы только слышали, но которыми не владеем. На них дивится весь мир. Стены Царьграда устрашают всех, кто подступает к ним. С силой греческого воина мы справимся, но силу греческого помышления мы не знаем… Надо приглядеться к ним. Перенять кое-что от них и других умудрённых грамотою народов: хорезмийцев, болгар и арабов…

- Матушкина закваска, - проворчал Святослав. - Совсем ты, Добрыня, обабился. Приучился воевать с безоружными киевлянами… Куда как легче… Особенно с ядрёными бабами…

Дружина заливисто засмеялась: всем было известно, как за ним боярыни гонялись. Послышались голоса:

- Бабий угодник!

Добрыня покраснел:

- Не гоже, князь. Я христианин, живу с одной, по закону, а не по-скотски, как бугай в стаде.

- Трусишь, Добрыня, - дразнила дружина.

- Вы меня знаете, не будем притворяться. Одно тревожит и беспокоит меня - сможем ли мы сейчас выиграть войну с греками. Легко умереть за Русь, за князя, за честь. Труднее выиграть дело.

- Вот мы послушаем старого Свенельда, моего первого воеводу, - произнёс князь.

Свенельд сказал:

- Я долго живу и много видел людей, исходил земель, много слышал языков. Я исколот, и мне столько лет, что я их уже скрываю, чтобы не решили, что я слишком стар для воеводы. Много встречал я храбрых, сильных, ловких и красивых, простых воинов и правителей, земских людей и учёных книжников разных стран и так скажу: красиво, честно и громко умереть со славой легче в тысячу раз, чем выиграть у врага маленькую битву. Жёрнов размалывает зерно еле слышно, пустая бочка гремит. Первый делает необходимое дело, вторая только назойливо тревожит наши умы. Подождём с войной, уподобимся жерновам, могущим неслышно, но верно размалывать зерна жита. Княгиня, матушка Ольга, укрепила нашу землю больше, чем громкая слава нашего меча… Это она вырастила и дала нам таких крепких и храбрых воинов. Это она навела порядок в стране, что процветают ремесла, не запущена пашня и торговля… Мирно трудятся люди и снабжают дружину питанием и оружием. Добрыня молод, но сметлив. Государство сильно не только мечом, но и оралом… Подожди, князь, горячиться, укрепи землю, а воевать мы завсегда сумеем…

Все насупились и молчали. Князь хмурился. Опять попрекают его домоседством Ольги. Воевода всегда умел перечить в самом неподходящем месте и в самое неподходящее время, и притом открыто и прямо. За первое князь не любил его, но уважал, за второе обожал, и считал бесценным витязем. И в самом деле, Свенельд, всю жизнь лукавя с неприятелем не знал, что значит лукавить с князем.

- Конечно, я поведу вас в поход при первом желании князя, - продолжал Свенельд, - и заставлю вас забыть всё то, что я вам здесь сказал. Коли отдан приказ - воин должен знать только одно: приказ этот выполнить или умереть со славой. Но опять скажу - умереть легче, для этого не требуется ни ума, ни особой доблести.

Воевода смолк, и тогда вновь начались споры и никто не был согласен со Свенельдом. Молодшая дружина кричала спьяна дерзко и вызывающе:

- Отвага мёд пьёт и кандалы трёт!

- Бояться волков - быть без грибов!

Тут и Свенельд смолк. Молодёжь подозревала его в робости, а честь для старика была дороже жизни и он больше не возражал… Только от князя не укрылось, что ни Добрыня, прислушивающийся пристально к спору, ни Свенельд больше не перечили молодшей дружине.

В соседней зале сидели степенные гости: печенежский князь Куря со свитой и наместник византийского императора в Херсонесе - Калокир.

Обрюзгший, плешивый, в узорчатом атласном халате, Куря весь обливался потом и полой вытирал то и дело лицо и лысину, не переставая жевать жирную конину. Он пыхтел, сопел, крякал, молча пил греческое вино и все его приближенные, как и полагалось кочевникам, молча, медлительно и беспрерывно ели, пили и утирались.

- Доброго здоровья, дорогие гости, - сказал Святослав. - Всем ли довольны?

И сам Куря, и его свита вдруг начали усиленно рыгать, и рыгали громко и долго. Это означало у них крайнюю степень сытости и высокую степень довольства. Куря стал смачно облизывать свои сальные и волосатые руки. Святослав выбрал из котла самую увесистую конскую ногу, поглодал её и передал Куре. Конская нога пошла по кругу. Это был знак принятой дружбы. Святослав знал нравы степняков. Он потрепал Курю по загривку, тот скорчил приветливое лицо… и что-то промычал. Святослав вывел печенежских гостей во двор, велел принести тюк ковров и разостлал их перед Курей:

- Багдадские…

Глаза Кури заблестели, заискивающая улыбка застыла на лице.

- Всё тебе, - сказал Святослав. - Соседи. По-соседски и жить будем…

Куря кланялся, держа руку у сердца и не спускал глаз с удивительных восточных ковров.

Его свита замерла от зависти. Глаза печенегов расширились, в них кричали мольба и подобострастие… Святослав сказал:

- Им тоже будут подарки. Эй! Выносите конскую сбрую, седла, сабли и луки… Сваливайте в кучу подле славных печенежских послов… Когда куча подарков превысит их рост, тогда достаточно.

Святослав знал, что делал: степняки считали сбрую и оружие самыми драгоценными дарами.

Послы утонули в кучах подарков. Поверх кучи торчали только макушки их бритых голов.

Потом Святослав велел всё это погрузить на верблюдов, которых тоже в придачу отдал гостям.

Печенеги земно кланялись, умильно улыбались, щелкали языками. Радости их не было предела.

- Дать им ещё сотню рабынь! - приказал князь, и к печенегам подогнали восточных женщин, захваченных в плен в Хазарии. Все они были нарядно одеты и украшены, происходили из знатных родов.

Печенеги загикали и шумно стали делить их между собой.

Потом чужеземные послы и русские дружинники пошли продолжать пир.

Святослава подхватил под руку корсунский наместник Калокир.

- Этот «сосед», Куря, - сказал, смеясь, наместник, - сунет тебе нож в спину, не поморщится, лишь бы выгодно было. Я его знаю хорошо…

- Кто его не знает, - Святослав присел подле наместника. - С волками жить, по-волчьи выть… Поговорим о другом. Наслышался я о хвалёных победах твоего царя Никифора, - сказал Святослав. - Храбрый и бесстрашный воин. Одно нехорошо - захватил царский трон, обманул державных и законных наследников… Мои служилые люди доносили мне, что многие в столице недовольны царём… Воин должен любить своё дело, и не посягать на законную власть…

- Бог тому судья, - сказал Калокир. - Бог да царь всегда правы. За него промысел божий, смысл которого нам - обыкновенным смертным, недосягаем…

Он засмеялся. Святослав сказал на ухо:

- Наконец-то наши владения сдвинулись. Залог дальнейшего успеха.

- Ах, князь. Я давно мечтал об этом. И когда ты брал Саркел, не только мысли мои, но и дела об этом свидетельствовали.

- Всегда эти услуги твои буду помнить.

Они сели в соседней комнате, одаль от Других.

- То, что я тебе сказал, князь, - истинная правда. Из всех друзей - наиболее верный вот этот - что перед тобой, с которым ты побратался. И буду побратимству вечно верен. Всё мною продумано, всё брошено на чашу весов…

- Ах, братан… Эта мысль мне самому не даёт покою… И не здесь об этом говорить… Не даром же я обещал тебе эту встречу. Ты отправляйся домой и съезди в Царьград. Сейчас нам знать надо, что думают при дворе и народ на улицах… Какова казна у царя и продолжается ли дружба Никифора с болгарами… Я слышал, большие заботы ему доставляют арабы…

- Очень большие… Я всё это узнаю… Никифор пока верит мне… И, может быть, я добьюсь у него приёма…