Владимир Корнев - Датский король Страница 3

Зазвонил колокольчик — пора было спускаться на завтрак. «Фриштикать». Звонцов заторопился: вдруг фрау Флейшхауэр уже в столовой и он заставит себя ждать! Арсений остался, как обычно, читать утреннее правило.

Они проживали в Веймаре. То есть не совсем в провинции (все-таки бывшая столица немецкого просвещения!), но, по русским меркам, в очень небольшом городке. А вот дом был огромный, с множеством квартир, комнат и коридоров. Звонцов и Арсений жили на последнем этаже.

У Флейшхауэр была собака, в которой хозяйка души не чаяла. Возможно, это объяснялось патриотическим чувством, ведь, как часто повторяла фрау, Гёте тоже очень любил собак и всегда держал в доме русских борзых. Но, в отличие от безукоризненного выбора мудрого Иоганна Вольфганга, выбор «передовой» немки немного удивлял.

Фрау Флейшхауэр была богата. Говорили, что у нее есть собственные дома в разных странах. И все они устроены на манер немецкого: часть дома обязательно отводится для любимой собаки. Даже останавливаясь в гостиницах, фрау брала номер для себя и отдельно большой номер для четвероногой «компаньонки», которая сопровождала ее в поездках.

Фаворитка была очень неприятного вида и совершенно бесцеремонна. Первое, что поразило Арсения и Звонцова, — собака садилась каждый раз со всеми вместе — во главе стола. Перед ней ставили не одно блюдо, и, таким образом, она могла выбирать: что-то съедала до конца и облизывала тарелку, пуская слюни, чего-то только касалась, а какое-нибудь из кушаний всегда оставляла без внимания. Потом, когда все продолжали трапезу, она слезала вниз и рыскала под столом, внимательно изучая, кто что ест и как. Собака вообще любила за всеми наблюдать. Она непрестанно следила за действиями каждого из домочадцев.

При доме был садик, специально сделанный для собачьих променадов. Там любимица хозяйки «дышала воздухом», спокойно «метила» заборчик, и никто другой не смел ступать на эту территорию. Огромное количество комнат фрау использовала для интеллектуального развития своей питомицы. «Если спрятать в доме игрушку и назвать собаке номер комнаты, — говорила хозяйка, — умное животное обязательно эту игрушку найдет, полагаясь на свою удивительную память». В обязанности слуг входило играть с собакой, как с балованной инфантой, и наблюдать за ее настроением: хвостом чуть-чуть дернет или недовольно заурчит, тут же надо угадывать ее желания, не то лишишься места.

Арсений на завтрак никогда не спускался, немного стесняясь хозяйки и гостей. В этом доме он исполнял роль простолюдина — подмастерья, знавшего свое место. К тому же его немало коробило от этой собаки: в России ведь не принято, чтобы псы ели за одним столом с людьми. Но ему никогда не приходилось оставаться голодным: фрау неизменно посылала наверх «zum Frühstück»[9] тюрингийскую сосиску, кофе с молоком и свежую булку, а на ужин — вино и какое-нибудь мясное или рыбное блюдо. Арсения такое положение вещей вполне устраивало.

На первой же лестничной площадке Звонцов столкнулся с племянником Флейшхауэр в домашнем халате и шлепанцах, который тут же бесцеремонно схватил постояльца за рукав и прошептал:

— Идемте со мной. Моей Марте срочно понадобился второй мужчина. — И подмигнул, плотоядно улыбаясь.

Одинокий студент не был равнодушен к противоположному полу, но от подобного предложения на мгновение ощутил себя голым в чужой квартире:

— Э… Простите… я иду на завтрак… Там у меня друг, наверху… Я спешу на завтрак…

— Ах вот как! Крепкая мужская дружба? Очень интересно. Наверное, это распространено среди художников? — Немец совсем расплылся в улыбке. — Желаю успеха!

Ничего не ответив, Звонцов поспешил дальше.

Он по обыкновению пришел слишком рано: в столовой еще никого не было. Вход в зал преграждал венский стул. Звонцов, почувствовав острый приступ тоски по дому, остался стоять в прихожей, ожидая свою благодетельницу. которая, будучи дамой высоконравственной и очень религиозной, в это время, наверное, еще возносила молитвы своему Богу.

Фрау Флейшхауэр была высокой, в силу зрелого возраста несколько полноватой женщиной с античным профилем и передовыми взглядами. Всесторонне образованная и начитанная, почетный профессор нескольких университетов в разных странах, она к тому же вдохновлялась всевозможными гуманитарными проектами: боролась с безработицей, приносила пожертвования приходам различных конфессий, открывала бесплатные столовые для бедных и время от времени приглашала в университет одаренных студентов со всей Европы, обеспечивая их обучение во благо мирового прогресса. В числе подобных счастливчиков-стипендиатов оказался и Вячеслав Звонцов.

Обыкновенная история: многие люди мечтают баснословно разбогатеть, и вся их жизнь проходит в суете да в погоне за деньгами. Одним из таких легкомысленных людей и был Вячеслав Меркурьевич Звонцов, последний отпрыск древнего рода, некогда служившего Отечеству, но от поколения к поколению уменьшавшего обширное боярское достояние и состояние. Вячеславу Меркурьевичу досталась в наследство ветхая усадьба с заглохшим яблоневым садом да скромными угодьями где-то под Курском. Родителям еще хватило средств дать любимому чаду домашнее образование, оплатить учебу в Петербургской Академии Художеств по классу ваяния, куда чадо со временем поступило, поскольку талантом Господь его не совсем обделил. С младых ногтей Вячеслав мечтал не просто возвратить промотанные предками средства, но и преумножить их. Он хотел быть Крезом современности. Ему казалось, что именно на ниве искусства можно достичь вожделенной цели.

Еще в студенчестве он «сотворил себе кумира» — научился подражать титаноподобному Буонарроти, конечно же, не задумываясь, был ли «убийцею создатель Ватикана». Вячеслав стал добросовестно и даже вдохновенно ваять этаких атлантов, как панцирем с ног до головы покрытых безупречной мускулатурой, этаких Самсонов, Давидов, Голиафов — только на основе мощной великорусской натуры. Отыскивал на улице извозчиков-ломовиков или портовых грузчиков и лепил в скромной мансарде-мастерской за скромную плату, впрочем, вполне устраивавшую как его, так и позировавших мужиков. Грех было бы сказать, что ленился. Работал много, порой не прерываясь на еду и сон, ведь его подгоняла мысль о заветной цели: воплотить в богатство свою гениальность. Цель приближалась довольно медленно, да и с дурной привычкой рода сорить деньгами Вячеслав все никак не мог совладать (заработанное мгновенно как сквозь пальцы утекало), но он не отчаивался, продолжая верить в свою звезду.

И вот удача: немецкая стипендия, учеба в Йене на факультете искусств, жизнь в Веймаре, городе великих Гёте и Шиллера! Казалось бы, о чем еще мечтать молодому ваятелю? Но перед поездкой в Германию жизнь преподнесла Звонцову еще один подарок.

Он встретил одного из тех удивительных талантов-самородков, которыми так богата Россия. Человек этот, его ровесник, в отличие от Вячеслава, не мог похвастать благородством крови (правда, если верить преданию, далекий его предок был храбрым опричником у Государя Ивана Васильевича, но суровый царь лишил его всех привилегий и чинов), зато обладал, что называется, природным благородством.

Вячеслав Звонцов и Арсений Десницын познакомились случайно на территории плавильного завода. Вячеслав приехал туда договориться о сырье, необходимом для работы. Сделав дело, он решил пройтись по служебным помещениям завода и наткнулся на странную, убогую каморку. Это была мастерская, где за более чем скромную плату паял и лудил прохудившиеся самовары и чайники, чинил старые ведра окрестным дачникам Арсений. Здесь же, в нищей каморке, он и жил. Честно заработанных средств хватало на овсяный кофе да на колбасу «собачья радость», а порой молочницы-чухонки маслицем угощали. Но и в таких условиях Арсений умудрялся постоянно практиковаться в живописи. Его увлекло изображение мятых ведер и прочего попадавшего к нему старого железа, причем наиболее любопытные образчики попадались ему на окрестных помойках. В течение нескольких лет талант-самородок достиг таких успехов в изучении фактуры металла, его живописной игры, настолько сжился с предметами, которые его «кормили», что стал настоящим виртуозом, единственным в своем роде художником, умевшим изобразить на холсте обыкновенное ржавое железо как эстетический феномен. В тайне от всех он решил готовиться в Академию, прекрасно понимая, как призрачна надежда на поступление.

Когда Звонцов впервые попал к Арсению, он был поражен увиденным. Мало того, что перед ним был выдающийся факт искусства; через призму своих меркантильных интересов он безошибочно разглядел в десницынских полотнах средство неплохо заработать. Вячеслав был первым, кто увидел работы Арсения. Не выказывая своего восхищения, он просто заявил: «Это, конечно, любопытно, очень ново. Но поскольку ты самоучка, работы вряд ли купят. Могу помочь тебе. Все-таки я уже известен среди профессионалов. Давай-ка я выставлю картины как свои!» Арсений легко пошел на сделку, так как свалившийся с неба друг предложил ему выгодные условия: половину гонорара. Но главное, художник считал свои «ведра» только прелюдией к будущему «настоящему» творчеству. С никому не известным «железным циклом» Звонцов собрался покорить Германию. Он и Арсения взял с собой, чтобы тот помог, если вдруг ему закажут новую работу в подобном стиле. «Пруссаки любят различные феномены, парадоксы и должны это по достоинству оценить», — думал ушлый скульптор.