Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах) Страница 3

- Что же теперь с тобой делать? - вслух раздумывал Род.

- Иди, добрый юноша, своею дорогой, - со вздохом вымолвила Улита, - Я же отсюда никуда не пойду. Место красивое, мне здесь любо. Решила сгинуть в лесу - и погибну от голода. Вот уже день ничего не ем…

Род мигом извлёк из охотничьей торбы окорёнок сала с краюхой хлеба.

- Поешь.

Улита жадно поглядела и отвернулась.

- Убери с глаз долой. И уйди.

Юноша тяжело вздохнул.

- Ночь-то как в лесу одна проведёшь?

- Пусть меня звери съедят, - не дрогнула Улита. И вдруг призналась: - Только одного я очень боюсь: а если василиски прилетят?

- Кто? - переспросил Род.

- Нянька рассказывала: на втором от восхода солнца острове живут василиски. Лица и волосы у них девичьи, от пупов змеиные хоботы, а за спинами огромные крылья.

- Басни, - успокоил Род.

А сам вскинул палец, навострил слух, бросился на тропу, прянул ухом к земле…

Улита рывком поднялась с бревна. На Рода с мольбой смотрели большие зелёные глаза.

- Не бойся, - поднялся он, - Это не василиски. Просто услышал, два всадника лесной тропой скачут. Кто знает, худые или добрые люди. Надо поберечься на всякий случай.

Он ловко и хорошо укрыл в зелени снятые долгари и охотничьи принадлежности, метко приглядел дерево с пышной кроной, с толстым сучком пониже. Не успела Улита опомниться, Род принял её под мышку левой рукой, как кудовичок ржи, а правой ухватился, подпрыгнув, за нижний сук и, впиваясь босыми ступнями в ствол, вознёсся со своей ношей в густоту кроны.

Прочно устроившись в лапах дерева, он посадил девушку на колени и вынужден был прижать к себе. Наливная девичья щека ненароком коснулась его губ. От такого прикосновения у юноши, лишь издали наблюдавшего женский пол, перехватило дыхание.

- Лазаешь, аки пардус, - похвалила Улита.

Спокойствие, с каким это было сказано, успокоило и его. Будучи с Богомилом в гостях у новгородского купца, он видел на широкой лавке барсову шкуру, и теперешнее сравнение польстило ему.

- Ты меня не боишься? - попытался пошутить Род.

Улита, отстранясь, рассмеялась ему в лицо.

- А чего бояться? Ты же меня не подевичишь на дереве?

- Болтаешь, как девка-дуравка, - сразу же рассердился Род. - Мне ли тебя девичьей чести лишать? Дите неразумное.

- Это я дите? - взбунтовалась в его объятьях Улита. - Голоус недоспелый! Мне уж тринадцать минуло.

Род готов был расхохотаться.

- О! Заневестилась! А и на землю спустимся, я на тебя посяга[13] не допущу. Я ведь - презренный смерд, ты - боярышня.

Топот копыт и грубая речь раздались внизу.

- Замри и молчи, - велел Род.

Тринадцатилетняя невеста покорно замерла в его объятьях, а молчать не смогла.

- Знаю, что ты не смерд, - обжёг его ухо горячий шёпот, - только кто ты, пока не знаю.

Двое всадников, вооружённых, как княжьи отроки перед боем, остановились под деревом.

- Где эта лярва[14] Бараксак? - пропищал один из них. - Попади он мне в руки, всю бы змиевину с гада содрал.

- Прочесали лес вдолжки и вширки, а проклятым булгарином и не пахнет, - отозвался скрипучий голос.

- Не ропщи, Лухман[15], - приказал писклявый. - Раз атаману ведомо, что Бараксак где-то тут, стало быть, ищи.

- Уж к Невзору лучше возвращаться мёртвым, чем пустым, - ворчал тот, что прозвищем Лухман. - Да ведь ночь входит в лес. Ночью одни совы видят.

- Доберёмся до Красных сел, - понужнул коня спутник Лухмана. - Нутром чую: он где-то там.

Едва топот стих, Род соскользнул на нижнюю ветвь, пересадил к себе Улиту и таким образом стал спускаться вниз. Став на землю, протянул руки.

- Падай на меня. Не страшись.

Она, неловко примерившись, качнула головой. Потом вцепилась в ветку, спустила ноги и, повиснув, зажмурилась.

- Ой!.. - Оказавшись на земле в объятиях Рода, забилась пойманной птицей: - Отпусти немедля!

Тут-то его власть и окончилась. Так спешно отпустил, что девушка едва устояла на ногах.

- Кто это? - выдохнула она.

- Бродники, - нахмурился Род.

- Бродники? - не поняла Улита.

- Ну, крадёжники из бродячей шайки. Кого-то скрадывают в лесу.

Он вступился в долгари, закинул лук за спину, повесил колчан на правый бок, подхватил охотничью торбу и деловито велел:

- Идём. У меня под береговым тальником каюк спрятан. Отплывём без промешки. Они могут воротиться.

Долблёный однодеревый вятский каюк едва вместил Рода и Улиту.

- Этих бродников я больше, чем посинильцев, боюсь, - призналась покорная своему избавителю беглянка.

- Каких ещё посинильцев? - поинтересовался Род.

- Ну, мертвяков-утопленников, - удивилась его незнанию девушка, - Посинильцы ходят ночами по речным берегам… Что так смотришь?.. А говоришь, лесной житель!

Род мотнул головой, оттолкнулся единственным веслом, и река ласково замурлыкала под кормой.

2

Серебряная июньская ночь уже накрыла и лес, и реку. Путешественники, занятые собой, не заметили исчезновения дня. А он в пору самого долгого солнцестояния и впрямь исчезал незаметно. Теперь оба глянули вверх.

- Звёздный хоровод! - восхитилась Улита.

- Небо открылось для смотрин, - поддержал её восхищение Род. - Зодии совершают беги небесные…

Он стал рассказывать о двенадцати созвездиях зодиака. Звездословцы нарекли их именами зодий, то есть животных: Овен, Лев, Скорпия, Коркин[16], Водолей… Каждому месяцу - своё.

- Вот ты, Улита, в каком месяце родилась? - спросил Род. - Мой месяц - березозоль. Значит, я Овен. А твой месяц?..

Улита взглянула на него с крайним неодобрением. И вместо ответа спросила:

- А Водолей - животное?

Род растерялся и не нашёл ответа.

- То-то! - назидательно изрекла она. - Все это кощуны. Греховные слова, шутовство и вздор. В «Послании к Филофею» сказано: о двенадцати зодиях и о злых или добрых часах рождения человека, то есть в которую звезду кто родился, - все это суть кощуны и басни. Понял? - И, не дождавшись ответа, приговорила: - Овен ты овен и есть.

Каюк почти неслышно скользил по свинцовой воде. Тяжело греблось вверх по течению. И ещё заботила мысль: где причалить? Никогда не ходил он на каюке выше тех сосен, в которых нашёл Улиту. А как войти с ней в Кучково, нарушив запрет Букала?

- Куда мы плывём? - прервал его мысли подозрительный вопрос.

- Я доставлю тебя домой, - пообещал Род.

- Кто об этом просил? - изумилась Улита.

- Это мой долг.

- Ты слышал: я не хочу… Не надо!.. Не смей! - молила и приказывала она.

Род продолжал грести, думая о своём.

- Мало ли что не хочешь…

Вдруг Улита - вот уж чего он не ожидал! - вскочила кошкой и, если бы Род мгновенно не ухватил её за ноги, бросилась бы в воду. Во всяком случае, таковы были её явные устремления. Потеряв опору, она плюхнулась на дно, едва не перевернув каюк. Просто чудом удалось выровнять мелкое, неостойчивое судно.

Улита бурно ревела, сжавшись в комок. Род всей душой пожалел её:

- Ну зачем ты так рюмишь?[17] Ну, успокойся. Разве я хотел тебе худа? А ведь утопла бы…

- Плаваю, как рыба, - выпалила она сквозь рыдания.

Каюк вертелся на одном месте. Улита утёрла слезы концами своего лепеста, села, выпрямившись, и, как истая боярышня, приказала:

- Поворачивай лодку вспять!

Род сразу повиновался, чтобы строптивица не повторила своего отчаянного поступка. Каюк, как лошадь в родное стойло, помчался вниз по течению. И это подсказало юноше трудное, но единственное решение. Не бросать же сумасбродку в лесу… Конечно, Букал не обрадуется чужой гостье, да к тому же Кучковой дочке. Придётся принять на себя его укоризны.

- Куда мы плывём? - опять засомневалась Улита.

- Домой, - сказал Род и тут же испуганно пояснил, встретившись с ней глазами: - Не к тебе, а ко мне.

- Где твой дом? - допрашивала она.

- На реке Быстрице да в подвязье[18] на глушице[19].

На сей раз беглянка угомонилась и замолчала надолго.

Если днём бог Ярило обходил южный край земли, держа голову высоко и гордо, то в краткую июньскую ночь, не покидая планеты, прятал лик за окоёмом. Лишь белый нимб его зримо двигался северной стороной, пугая тьму.

Лодка ткнулась в низкий пойменный подберег. Оттащив каюк подалее от воды, Род подхватил на руки Улиту, чтобы не замочила дорогих башмаков.

- Планощь, - объявил он о наступлении полночи.

Девушка обвила его шею, как в сладкий миг, когда оба укрылись на дереве.