Валерий Кормилицын - Держава (том третий) Страница 3

— По Петербургу уже несколько дней идёт слух, что на моего сына будет покушение, — зашептала невестке царственная свекровь. Но я не верю в это. Ложные сплетни и больше ничего. Меня тоже вчера отговаривали ехать сюда… Но я сказала, что не боюсь, даже если что и случится, — на всякий случай перекрестилась и стала смотреть на крёстный ход.

Первыми из Иорданского подъезда вышли причётники с зажжёнными свечами и хоругвями. Следом — певчие придворной капеллы и духовенство в праздничных белых ризах.

Александра Фёдоровна увидела шедшего за ними мужа и хотела помахать рукой, но вовремя поняла, что он не заметит.

«Какие глупости… Покушение на Ники, — с неприятным, ледяным, как воздух за окном, чувством в сердце подумала она, с любовью наблюдая за супругом, не спеша шествующим по украшенным флажками и гирляндами сходням к павильону. — Иордани», — вспомнила ускользающее из памяти слово.

Стоящие по краям гвардейские части, по мере прохождения императора, брали «на караул».

Она увидела, как Ники и митрополит Антоний в сопровождении великих князей прошли под Иорданскую сень. Адьютанты полков с полковыми штандартами сошли на лёд Невы и замерли вокруг проруби.

Пока совершалась литургия, на батарейный двор 1‑й батареи лейб–гвардии конно–артиллерийской бригады прибыли командир батареи Давыдов и субалтерн–офицеры: поручик Рот 1‑й и его младший брат подпоручик Рот 2‑й. Так их нумеровали в гвардейской артиллерии, чтоб не ошибиться — кто есть кто.

— Молодцы фейерверкеры[1], — поблагодарил нижних чинов капитан, увидев, что лошади впряжены в орудийные передки и батарея полностью готова к походу. — Стволы пробанины? — поинтересовался у младших офицеров.

— Так точно, — утвердительно кивнул головой старший из братьев. — Позавчера ещё, господин капитан, после «домашних учений» на артиллерийском дворе приказал почистить орудия, пробанить их, смазать и надеть чехлы.

— Не орудия, а убожество, — сплюнул капитан. — Вместо наших скорострельных пушек, переданных в действующую армию, выделили допотопные поршневые пукалки.

— Это пощёчина гвардейской артиллерии, — поддержал командира батареи подпоручик Рот 2‑й.

— А на мой взгляд — старая пушка стрельбы не портит, — высказал свою точку зрения Рот 1‑й.

— Но и далеко не стреляет.., — грохнул смехом Давыдов, вспомнив пословицу: «Старый конь борозды не портит, но и глубоко не пашет». «Ох, не к добру грохочу», — стал он серьёзным.

Вскоре на стрелке Васильевского острова, у здания Биржи, снялись с передков орудийные расчёты трёх батарей лейб–гвардии 1‑й и 2‑й артиллерийских бригад и гвардии конной артиллерии.

— Как настроение, господа? — поинтересовался у офицеров подъехавший на извозчике подполковник генштаба Половцев, хлопая затянутым в перчатку кулаком по ладони. — Прохладно, однако.

— С праздником вас, господин подполковник, — поздравили начальника сегодняшних салютационных стрельб Роты, растянув в улыбках рты.

— Господа, согласно схеме расстановки орудий, две батареи из 1‑й и 2‑й артиллерийских бригад расположатся ниже биржевого сквера у обреза воды, а батарея конно–артиллерийской бригады — на площадке, расположенной между Ростральными колоннами или, как их в народе называют — биржевыми маяками и Дворцовым мостом.

— Да фейерверкеры в курсе, господин подполковник. Каждый год на эти места пушки ставим. Пойдёмте лучше в здание Биржи погреемся, — предложил подполковнику капитан.

Нижние чины споро расставили пушки и задумались, вспоминая, как их заряжать.

— Два раза всего обращенью с этой ан–нтиллерией учили, — ворчал младший фейерверкер Гандаров. — Один раз осенью, а другой — позавчера. Рази запомнишь? — возился с орудием.

За его спиной остановилась упряжка, которой правил незнакомый старший фейерверкер.

— Ну что, робяты, салютовать готовы? — подошёл он к ним, доставая из кармана шинели бутылку пшеничной, из другого — стопку. — Пока офицеров нет, отметим Богоявление, — наполнив ёмкость, протянул Гандарову.

— Вроде бы как не положено, — произнёс тот в оправдание, цапнув стопку и в предвкушении поднося к губам. — С холостыми зарядами возимся, яти иху в жестянку мать.

— Да выпейте пока, а я подмогну. Целый ящик этих, как их, «фиктивных снарядов» подвёз. Ну-у, картонок с опилками, — достал из своего зарядного ящика холостой картечный снаряд и ловко зарядил орудие, пока два младших фейерверкера и канонир распивали бутылку.

— Во! Уже и уехал, — вытер довольные усы младший фейерверкер Патрикеев.

— Ловко умеет с поршневой пушкой управляться. И насчёт водовки не жадный, — похвалил уехавшего артиллериста канонир. — А вон и сигнальная ракета взлетела, — побежал он к пушке.

— Стрелять надо, а командиров всё нет, — встал за орудие младший фейерверкер Гандаров, услышав гром выстрела с Петропавловской крепости. — Следом мы палим…

Богослужение шло своим чередом. Когда запели Крещенский тропарь, митрополит Антоний спустился с помоста к проруби и три раза погрузил крест в воду, освятив её.

Стоявший неподалёку комендант Петербурга поднял ракетницу и выстрелил, подав сигнал начинать салют.

Тут же со стен Петропавловской крепости грохнул орудийный выстрел.

За ним появился белый дымок и блеснул огонь с набережной Васильевского острова.

Начавшаяся канонада заглушила благовест Исаакиевского собора.

Император приложился к кресту и был окроплён Антонием святой водой, осознав вдруг, что слышит свист шрапнели и с удивлением увидел, как неподалёку от майны, обливаясь кровью, упал полицейский чин.

Стоящий в четырёх шагах от монарха знаменщик Морского кадетского корпуса тёр саднящий лоб, с недоумением рассматривая пробитое знамя и скатившуюся к ногам картечную пулю, что попала в него на излёте, почти не причинив вреда.

Крещенская служба продолжалась… Всё так же гремел салют.

Николай вместе с митрополитом обходил знамёна полков, прокручивая в голове произошедшее событие и не находя на него ответа. Он совершенно не замечал дефилирующие мимо батальоны, которые Антоний усердно окроплял святой водой.

На этом Крещенский парад закончился.

Когда император покинул набережную, народ устремился к проруби черпнуть святой воды.

Подходя к Зимнему, Николай увидел разбитые стёкла в окнах дворца и выбоины от пуль в штукатурке стен. Побледнев, схватился за барабанной дробью колотившееся сердце, прося у Господа, чтоб в такой день не пострадали жена и дети.

— Аликс, с тобой и дочками всё в порядке? — обнял в покоях Зимнего дворца жену и по очереди перецеловал дочерей. — Пойдём, пойдём скорее к маленькому.

— Ники, какой ужас. Рядом с нами неожиданно лопнуло окно и на пол посыпались стёкла. А за ним и другое, — дрожа голосом, рассказывала ему. — Девочки испугались и закричали. Я тоже испугалась. Ещё эти ужасные слухи, — сумбурно говорила она, радуясь, что муж цел и невредим и что дочери не пострадали. — Ники, как хочешь, но вечером уедем из этого злого Петербурга… В наше доброе Царское Село, — взяв мужа за руку, прильнула к его плечу.

Ну как после такой ласки он мог отказать.

— Я только распоряжусь провести следствие, — поцеловал её в щёку.

Через час образованная комиссия приступила к расследованию. Начали с допроса солдат батарей, производивших стрельбу со стрелки Васильевского острова. Не исключали и злой умысел, а потому в комиссию, кроме военных чинов, включили директора Департамента полиции статского советника Лопухина и товарища прокурора Петербургской судебной палаты действительного статского советника Трусевича.

— Следствие установило, что командир батареи не осмотрел орудия в парке, положившись на командиров взводов. Те доверились нижним чинам. Прибыв на позицию, капитан вновь не распорядился осмотреть орудия, которые к тому же расположили в нарушение инструкции. Стволы одной пушки были направлены на Зимний дворец, а другой — на Иорданскую часовню. В плане было указано направить стволы орудий в сторону Троицкого моста, а не в толпу на Иордане. Однако господам офицерам на это было наплевать, — докладывал вечером Николаю председатель комиссии, начальник артиллерии гвардейского корпуса генерал–лейтенант Хитрово. — Сплошное разгильдяйство. Офицеры понадеялись на своих подчинённых… Вся подготовка к стрельбе свелась к тому, что с пушек сняли чехлы… Это и моё упущение, — повинно опустил голову генерал.

— Я так и думал, — отчего–то с облегчением произнёс монарх, — что это форменная халатность, а не злоумышление против жизни императора, — перекрестился он.

Они не знали, что нижние чины промолчали о приезде незнакомого фейерверкера и выпивке.

— Так что, ваше величество, — монотонно гудел генерал, — пушки не пробанили после учения, проводившегося четвёртогого января, оставив в одной заряд с учебной картечью. Часть пуль после выстрела упала в снег и оставила в направлении Иорданской часовни продольные борозды. В самой часовне полицейские нашли четыре пулевых пробоины.