Андрей Кокотюха - Последнее сокровище империи Страница 3

Получилось так, что названный в честь прапрадеда Антон Кречет, лейб-гвардии поручик двадцати пяти лет от роду, остался единственным из продолжателей славного рода кирасиров. Потому великий князь Дмитрий Александрович, куратор Конного полка, своим решением оставил молодого кирасира в казармах. Все равно полк определили в резерв. Теперь поручик изо дня в день, стиснув зубы, муштровал новобранцев на плацу. Даже не представляя, как скоро его военная наука им пригодится. И, главное, полезна ли наука, которой обучает офицер, так с начала войны и не понюхавший пороху.

– Везде пишут одно и то же: механик автомобиля видел, как в статского советника Петра Зацепина стрелял дворник, – сказал Антон, чтобы уйти от неприятной для него и опасной для Берсенева темы.

– А куда девался этот дворник, газеты не пишут?

– Нашли в соседнем дворе. Связан, оглушен, но жив, курилка. Не помнит ничего.

– Получается, застрелил Зацепина все же не тот дворник? – обозначив улыбку, Алексей налил коньку себе и Кречету.

– Алешка, не морочь мне голову! Как говорится, ежу понятно: убийца просто переоделся дворником. Значит, это – террорист, анархист какой-нибудь. Вот же пишут, – Антон кивнув на сложенный газетный лист, – Снова Боевой Отряд Новой России, опять листовку в редакцию прислали!

– Это еще что за фрукты?

– Да уж фрукты! Ладно, теперь террористам точно крышка… Думаю, очень скоро вот эта же газета тиснет на первой странице благую весть: изловили товарищей анархистов, погнали во глубину сибирских руд. Ясное дело, не всех, а тех, кого не повесят.

– Откуда такая уверенность?

– Государь высочайшим указом поручил искать террористов лично начальнику Охранного отделения Петрограда. Ну, а уж Константин Иваныч свое дело знает.

– Кто?

– Отстал ты от жизни, Алешка… Начальник Охранного, генерал-майор Глобачев! Я, сам понимаешь, лично с ним не знаком. Но можешь мне поверить, Константин Иванович – большая умница, предан государю и доверие оправдает. Или, – Кречет выдержал короткую паузу, глядя Берсеневу прямо в глаза, – застрелится. По законам чести офицера и дворянина.

Разговор все еще грозил зайти явно не в нужную обоим сторону. Потому Алексей просто призывно поднял свою рюмку. Молодые офицеры чокнулись, звякнув хрусталем о хрусталь, выпили и принялись за легкие закуски.

– Мы вот с тобой коньячок пользуем, – отметил Кречет. – Знаешь, почему нам его принесли? Потому что я лично знаком с владельцем этого ресторана. Вы там, на фронте, небось никогда и не знали о «сухом законе». Здесь же получить отменный коньяк и пристойное крымское вино можно только в виде большого одолжения. И, конечно, переплачиваешь жутко.

– Ты потому на фронт рвешься? – Берсенев вскинул брови. – Не завидуй, Антон. Я в госпитале слыхал, нынче в Петрограде аптекарские рецепты в цене. Спирт только по таким вот рецептам отпускают. Так что народ пьет везде одинаково. Только в окопах солдатам часто делать больше нечего. Знаешь, с кем я сражался последнее время? Думаешь, с германцами? Как бы не так! То своих же мародеров по окрестным деревням вылавливаем. То самогон или денатурированный спирт конфискуем. А то – агитаторов хватаем, – отодвинув тарелку, Берсенев наклонился ближе к Кречету, проговорил негромко: – Антон, наша армия и наша держава уничтожат себя изнутри скорее, чем любой внешний враг – нас. И молчать об этом все труднее.

– Если об этом кричать – легче не станет, – серьезно ответил Антон. – Кстати, об агитаторах: в своем полку я за зиму троих лично выявил. Вот этой рукой, – Кречет показал сжатый правый кулак, – выволок каждого на плац, где велел посечь по голым задницам.

– Прямо так? – Алексей сначала удивился, но тут же нахмурился. – Ты имеешь такие права?

– Я обязан сдавать господ большевиков куда следует, – ухмыльнулся Кречет. – И я это делал исправно. Конечно, мои люди в казармах очумели от строевой, только ничего другого им не предлагают. Вот и слушают агитаторов от тоски. Потом бурлить начинают. Хотя первых двух солдаты, к их чести, сдали сами… Ладно, Алешка, согласен: нет закона, который разрешает мне публично сечь большевиков на плацу. Но если такого товарища, даже легонько, постегать по голой заднице, да еще и на людях, знаешь, как после такого жандармы отнесутся к нему? И главное, представь, как такой типус сам станет относиться к себе? Поверь мне, братец Берсенев: всякая такая порка с моей стороны есть что-то вроде обратной агитации. Большевику уже стыдно, что он – большевик! И хватит, – кирасир откинулся на спинку стула. – Давай все-таки поговорим о чем-то другом.

– Давай, – легко согласился Берсенев. – На самом деле разговоры о политике и террористах завел ты, Кречет. За газету вот эту ты, брат, взялся, как только я про Лизу спросил. Все уходишь от разговора, все виляешь. А ведь я всего-то полюбопытствовал, когда мы сможем ее навестить.

– Тебе отказано от дома Потемкиных. Никак запамятовал?

– Теперь я герой войны, Антон. Да и тот разговор с Настасьей Дмитриевной состоялся сгоряча. Больше года прошло, все вокруг поменялось. Думаю прийти, повиниться перед старухой Потемкиной…

– Повиниться?

– Даже если не в чем – Лизиной бабушке, я уверен, будет приятно. Оттает, откроем шампанское…

Берсенев вдруг прервался на полуслове. Стиснутые в ниточку тонкие губы Антона Кречета и тень, набежавшая на его всегда румяное, пышущее здоровьем и жизнелюбием лицо, подсказали поручику неладное.

– Что? – спросил он коротко. – Она здорова?

– Елизавета Потемкина в добром здравии, – сухо промолвил Кречет. – Бодра, весела. Как и положено девице перед помолвкой.

– Помолвкой? – Берсенев отказывался верить услышанному. – Антон, ты ведь был при этом… Мы ведь всего-то поссорились… И то не с Лизой, а с ее бабкой… Потом я ушел на фронт, и…

– Успокойтесь, поручик Берсенев, – Антон вынул из кармана позолоченный портсигар, достал оттуда папиросу, постучал гильзой о крышку, закурил, повторил уже другим тоном: – Спокойнее, Алешка, спокойнее. Не казни себя, ты к решению Лизы никак не причастен.

– Настасья Дмитриевна?

– В большей даже мере, чем ты думаешь. Что ты за пара Потемкиной? Прости, но для Лизиной бабушки ты всего лишь поручик. Из семьи таких же обедневших дворян, как и сама Лиза. Ты не устроишь будущее ее единственной внучки. И ветвь Потемкиных с твоей помощью не расцветет по весне.

– Ладно, – Берсенев снова разлил по рюмкам коньяк, опрокинул свою рюмку, не чокаясь, повертел ее, опустошенную, за тонкую ножку. – Ладно. Допустим, я понимаю теперь, почему от Лизы не было писем. Даже готов понять, почему ничего такого не сообщил мне ты. Хорошо. И кто же, по мнению старухи Потемкиной, способен дать их знаменитому роду достойное продолжение? Или секрет?

– Зачем секрет? Весь Петроград знает: выходит наша Лиза за промышленника Кирилла Самсонова. Сибирского наследника миллионов и покровителя муз. Помолвка через месяц, зван весь цвет Петрограда. Может, и для нас приглашения найдутся?

Понимая, что сейчас Берсенев получил удар сильнее того, нанесенного вражеским штыком, Кречет попытался хоть как-то, пусть неуклюже, но пошутить. Однако Алексей или не понял его намерений, или не оценил – сразу ушел в себя, осунулся, даже втянул голову в плечи. Меньше всего походя сейчас на офицера, нюхавшего пороху в окопах. В конце концов, решил Кречет, рано или поздно Берсенев услышал бы неприятную для себя новость. Не от лучшего друга, так от кого другого. Вот хоть в газетах бы прочел, на одной странице с очередным отчетом о похождениях Распутина.

Пожав плечами, Кречет взял свой коньяк.

Левой рукой, пальцы правой держали папиросу.

– Куда сегодня изволите, Кирилл Прохорович? К Потемкиным или…

– Сегодня ты свободен. Я сам поведу.

– Как угодно. Тогда уж осторожнее будьте.

– А я всегда осторожен.

Такое случалось не впервые. Кирилл Самсонов выучился водить автомобиль стремительно. Казалось, только механик вкатил самодвижущийся экипаж, немецкую модель господина Бенца, во двор его особняка. И вот промышленник уже сам восседает за рулем: в перчатках-крагах, половина лица закрыта очками-консервами, на голове – специальный кожаный шлем. При этом костюм на Самсонове всегда с иголочки, сшит по последней моде, точно подобран галстук. Репортеры светских хроник даже как-то указали: теперь в Петрограде уже не Кирилл Самсонов следует последней моде, а последняя мода идет за Господином Медведем.

Первое, что бросалось в глаза, – сибиряк был высок.

Очень высок. Не всякий каблук дамской туфли уравнивал ее владелицу с этим неистовым сибирским мужиком. Костюмы и обувь ему шили только на заказ. И свой гардероб Господин Медведь обновлял настолько часто, что мастера, которым повезло его обувать и обшивать, могли с чистой совестью позволить себе отказывать большинству других клиентов. Пока он жив, здоров и крепко стоит на ногах, шутили в столице, свое будущее портные и обувных дел мастера вполне способны обеспечить.