Валериан Светлов - При дворе Тишайшего. Авантюристка Страница 3

— Я оставил на месте боя свой кинжал, — сумрачно ответил грузин. — Надо ж мне его вернуть!

— Эка чего захотел! Ты, я вижу, парень ловкий. Так тебе его и отдали, держи карман шире! А разве дорог твой кинжал?

— Не в цене сила, а наследственный он.

— Купи новый.

— Нет! У грузина должен быть один кинжал на всю жизнь.

— Да где ж его взять, твой кинжал? Поди, у князя он под семью замками теперь. Достань-ка!

— И достану, — убежденно и мрачно произнес грузин.

— Ну, голова! — развел руками Дубнов. — Да ты ж погибнешь.

— Может, и погибну, а может— и нет. Как Бог это рассудит! — и грузин встал.

— Куда ты? — спросил его Пров Степанович.

— Пора. Смотри, обедня уже отошла. Моя царевна домой вернется и меня хватится.

— Так твое решение неизменно? Не уйдешь из Москвы? За кинжалом пойдешь?

— За ним.

— Ну, стало быть, увидимся! — крякнув и лихо накренивая шапку на голову, проговорил молодой стрелец. — Не гоже мне, стрельцу, хорониться от беды, если ты, чужеземец, на нее лезешь. Давай руку, побратаемся! Ты ведь из-за меня в беду попал, я с тобой ее и разведу… Пойдем кинжал отыскивать вместе.

— Только не сегодня! — возразил грузин. — Меня ожидает царевна!

— Ну, ладно, ступай к своей царевне, а я пойду… к зазнобушке! — и Дубнов хитро подмигнул глазом.

— Ты… выпил, — нерешительно проговорил князь. — Разве можно в таком виде на улицу?

— В указе насчет выпивки ничего не сказано! Значит, пиво можно, и в виде пьяном по городу шествовать тоже можно.

Грузин пожал плечами и, надевая на свои блестящие черные волосы барашковую шапку, сказал:

— Странные обычаи у вас, и народ вы — странный!

Оба новые приятеля вышли на улицу, по которой уже расходилась из церкви толпа.

— Ну, прощай, побратим! — снимая шапку и кланяясь в пояс, сказал Дубнов. — Если что понадобится, приходи сюда, в корчму, с того же входа и вели меня разыскать. Приду вмиг. А где же мне тебя разыскать?

— Во дворце, где мы, грузины, поселились.

И они разошлись в разные стороны…

Ill. Грузинские хоромы

Князь Леон Вахтангович пошел медленно по улице, понуря голову, мягко ступая своими чевяками по замерзшим мостовым, не замечая ни уличного движения, ни яркого декабрьского солнца, весело глядевшего с ясного неба.

Он был уже хорошо знаком с Москвой, а дорога из Кремля на Неглинную, где стояли хоромы, отведенные для грузинской царевны и ее свиты из трехсот душ, была ему отлично известна. Он шел, никого не расспрашивая и не оглядываясь, твердо сворачивая то в одну, то в другую узенькую улочку…

Скоро он подошел к широким воротам высоких деревянных хором на каменном фундаменте. Здание было довольно обширно и вместительно, однако не настолько, чтобы царевна и ее свита с многочисленной челядью могли помещаться в них удобно… Вольные дети гор, привыкшие к простору и шири, были принуждены ютиться по нескольку человек в горнице.

Только царевна, царевич и самые знатные и приближенные к ней светские люди были помещены каждый в отдельной светелке. Князю Джавахову, как воспитателю царевича и близкому ко двору любимцу, была отведена маленькая горенка возле самой спальни царевича и царевны. Тут же, неподалеку, были и парадные приемные комнаты.

Князь Леон прошел прямо к себе, скинул черкеску и остался в одном шелковом красном бешмете. Папаху и пустые ножны он бросил на стол, а сам подсел к окну.

Последнее выходило в узенький переулочек, редко посещаемый прохожими; напротив высились огромные богатые хоромы, наглухо заколоченные и никем не обитаемые, что придавало проулку унылый, угрюмый и даже таинственный вид.

Эти заколоченные хоромы уже давно привлекли внимание любопытного и скучающего на чужбине грузина. Он часто сидел у «косящата оконца» и допытывал себя, что сталось с обитателями этого заколоченного дома, что произошло за этими закрытыми ставнями?

Он был уже немного ознакомлен с обычаями страны, у которой его царевна и отчизна искали теперь защиты. Он знал, как жестоки, как беспощадны нравы этого чужого ему русского народа, который они, грузины, считают православным и который поступает иногда не лучше поганых персов и нечистых турок. Князю не раз приходилось слышать, как за одно неосторожное слово, за один неловкий шаг человек летел с головокружительной быстротой с высоты в бездну; как гибли целые семьи за ошибку одного лишь члена и какой дорогой ценой расплачивались люди за одну минуту власти и земных почестей.

Джавахов за себя и своих, конечно, не боялся. Слишком высоко ценил он права гостеприимства и, думалось ему, как и всем его сородичам, что сам царь Алексей Михайлович отвечает за каждый волос, который упал бы с их головы; поэтому-то происшедшая утром ссора меньше всего могла тревожить его. Пугало его одно, а именно, что он не найдет своего кинжала, или если и найдет, то князь Черкасский не захочет отдать ему эту драгоценность. При этой мысли черные брови грузина угрозливо сдвинулись и во взоре его зажегся огонь…

В это время дверь его горницы тихонько скрипнула и в нее просунулась стриженая головка мальчика. Черные большие, любопытные глазки оглядели комнату, маленький, но уже с заметной горбинкой нос сморщился, и детский голос произнес:

— Что же ты ко мне не пришел, князь Леон? Был ты в церкви? Я тебя не видал. Можно к тебе?

Не дожидаясь ответа, хорошенький, лет тринадцати, мальчик шагнул через порог горницы. Он был в длинном темном халатике, белом бешмете, коричневых чевяках и черной барашковой шапке.

— Сними, царевич, папаху! — довольно строго приказал ему Леон по-грузински.

Тот упрямо помотал головой, но, встретив суровый взгляд своего наставника, нехотя снял шапку.

— Когда я буду царем, — надув пухлые губки, проговорил мальчишка, — я прикажу всегда носить папахи.

— Разве тебе не чем иным нельзя будет заняться, что ты, как женщина, будешь заботиться о головных уборах?

Мальчик вдруг вспыхнул, и его правая рука схватилась за крошечный кинжал, болтавшийся у него на пояске.

— Ты не смеешь называть меня женщиной, князь Леон! — с задором крикнул он наставнику.

Этот задор, видимо, понравился его воспитателю. Джавахов потрепал мальчика по плечу и, улыбнувшись, ответил:

— Я знаю, что наследник царя Теймураза никогда не будет женщиной по характеру.

— Когда я вырасту, я ни у кого не буду просить помощи и всех врагов сам покорю.

Леон Вахтангович с печальной улыбкой выслушал эту наивную мечту юного царевича. Он хорошо знал историю своей страны. Он знал, что теснимая с одной стороны персами, с другой — турками, она волей или неволей должна была просить покровительства России, тем более, что Россия с каждым годом становилась все могущественнее и могущественнее! Грузия не могла обойтись без России или же в конце концов Россия сама взяла бы ее, естественно расширяя свои владения.

Он знал и то, что Грузия год от года падала, слабея от беспрерывных набегов персидских полчищ и турецких орд. Немногочисленный, но геройски храбрый народ с отчаянной решимостью еще отстаивал свою свободу и религию, но каждому становилось ясно, что этой непосильной борьбе скоро придет конец, грузины неизбежно подпадут под чью-нибудь власть и потеряют свою самостоятельность.

— Я только не пойму, — продолжал размышлять мальчик, — почему дедушка послал нас к русским? Они все такие гордые, у них так скучно и так холодно! Совершенно не так, как у нас, в Грузии! И этот белый, белый песок, который они называют «снегом», он не такой, как тот, горячий, что лежит на берегах нашей Куры; он— холодный и мокрый. Я не люблю его. Я здесь ничего не люблю. И зачем дедушка прислал нас сюда? Здесь и реки не видать — она вечно скована льдом, нет цветов, нет птичек, ничего нет!

— Подожди, скоро и здесь все зацветет, снег исчезнет, и станет хорошо…

— Здесь люди нехорошие, недобрые, — тихо прошептал мальчик. — Маму вон как долго держат, мучают; она плачет… Каждый день плачет…

— Наше дело, царевич, нелегкое, скоро оно не сделается.

— Недобрые! — упрямо повторил мальчик. — Вот водовоз говорил мне, что здесь пытают, жгут раскаленным железом, на кострах сжигают и еще много-много ужасных мучений делают. А ты говорил, что у русских по-другому, чем у персов. По-моему, все равно. И лучше бы нам к туркам за помощью идти— и ближе от дома, и теплее. Скажи, разве мы в плену у русских, что нас так долго держат?

— Турки не христиане, а нам подобает быть в союзе только с христианской державой, царевич. И мы — гости России, а вовсе не пленники.

Мальчик задумчиво посмотрел на наставника и печально покачал головой.

— Христиане! — проговорил он. — Непохоже! — И, видимо, утомившись вести далее такой серьезный разговор, переменил тему: — А знаешь, княжна Каркашвилли тебя в церкви все искала. Где же ты был? Твой отец говорит, что тебе не следует ходить далеко по городу… — Вдруг, обратив внимание на пустые ножны, царевич вскрикнул: — А где же твой кинжал?