Трейси Шевалье - Последний побег Страница 3

В Пенсильвании существует немало общин Друзей, где можно остановиться по дороге из Филадельфии в Огайо. И в больших городах вроде Гаррисберга или Питсбурга, и в маленьких поселениях — нас повсюду встречали тепло и радушно, даже когда у Грейс возникли первые признаки лихорадки, через два дня после отъезда из Гаррисберга. Поначалу болезнь проявляет себя жаром, ознобом и тошнотой, подобные симптомы сопровождают практически всякий недуг. Так что в самом начале у нас не было особенных поводов для беспокойства, не считая неудобств, которые Грейс испытывала в почтовых каретах, везших нас по Пенсильвании.

Мы задержались на несколько дней в Питсбурге, где Грейс вроде бы сделалось лучше, и она настояла на том, чтобы продолжить путь. Теперь я корю себя, что поддалась на ее уговоры и не послушалась голоса своего сердце. А оно подсказывало: Грейс надо как следует отлежаться. Но нам обеим не терпелось скорее добраться до Фейсуэлла. К несчастью, уже через день болезнь вновь проявила себя, но на сей раз — черной рвотой и желтушным оттенком кожи. Как я теперь знаю, это были определенно симптомы желтой лихорадки. С неимоверным трудом мне удалось уговорить возничих не высаживать нас в чистом поле, а все-таки довезти до Гудзона. К сожалению, мне пришлось даже повысить голос и накричать на них, хотя у Друзей так не принято. Остальные пассажиры, боясь заразиться, не позволили нам остаться в карете, и возничий определил нас на крышу, где стоял багаж. Это было опасно, карета тряслась и кренилась на поворотах, но я всю дорогу крепко держала Грейс, прижимая к себе и не давая свалиться вниз.

В Гудзоне она продержалась всего одну ночь, а утром Господь призвал ее к себе. Она бредила, но уже в самом конце мысли ее прояснились, и Грейс смогла передать вам слова любви. Я хотела забрать ее в Фейсуэлл, чтобы предать тело земле среди Друзей, но ее спешно похоронили в Гудзоне сегодня, поскольку опасались, что инфекция может распространиться.

Я решила продолжить путь, тем более что от Гудзона до Фейсуэлла всего сорок миль. Это уже не расстояние после пяти сотен миль от Нью-Йорка и тысяч и тысяч миль по океану. Меня огорчает, что Грейс находилась так близко от своего нового дома, но ей уже не суждено оказаться там. Неизвестно, что я буду делать, когда приеду в Фейсуэлл. Адам Кокс пока ничего не знает.

Грейс много страдала, но стойко терпела все муки, и теперь она на Небесах. Когда-нибудь мы снова встретимся с ней, и это дает утешение.

Одеяло

Хонор никак не могла привыкнуть к тому, что теперь ее жизнь стала зависеть от совершенно незнакомых людей, которые давали ей кров и пищу, перевозили с места на место и даже взялись хоронить умершую сестру. В Англии Хонор путешествовала немного: не считая коротких поездок в соседние деревни, она бывала лишь в Эксетере, на ежегодном собрании Друзей, и один раз — в Бристоле, где у отца были дела. Она давно знала всех, с кем общалась, и теперь удивлялась, что знакомиться нужно со всеми и рассказывать о себе. Хонор не любила много говорить, предпочитая молчание, потому что в молчании хорошо думать и наблюдать за тем, что происходит вокруг. Грейс же, напротив, всегда была бойкой и оживленной и часто говорила и за сестру, чтобы той не приходилось говорить самой. Теперь, когда Грейс не стало, Хонор пришлось разговаривать больше — вновь и вновь пересказывать свои обстоятельства незнакомцам, на милость которых она отдалась с той минуты, когда возничий почтовой кареты высадил сестер Брайт у гостиницы в Гудзоне.

Когда тело Грейс предали земле, Хонор осталась в растерянности, не зная, что предпринять: написать Адаму Коксу и дождаться, когда он приедет за ней, или же ехать в Фейсуэлл самой? Но как это устроить? Однако вскоре она обнаружила, что американцы практичные и предприимчивые люди. Как оказалось, хозяин гостиницы уже договорился с одним человеком по имени Томас, который приехал в Гудзон по делам, а сам жил в Веллингтоне, что в семи милях к югу от Фейсуэлла. Томас, пожилой и степенный, предложил Хонор взять ее с собой на обратном пути. В Веллингтоне она сможет найти кого-нибудь, кто довезет ее до дома Адама Кокса, или же написать ему, чтобы он приехал за ней.

— Только выехать надо пораньше, — предупредил Томас. — Хочу добраться до дома за один день.

Они покинули гостиницу еще затемно. Хонор села на козлах вместе с Томасом, а ее дорожный сундук поставили в повозку. Сундук был тяжелым: Хонор переложила туда всю одежду Грейс, а сестринский сундук оставила в гостинице, чтобы не слишком нагружать повозку. Пришлось оставить и праздничное одеяло, которое она сшила сестре на свадьбу: полностью белое, с простежкой в виде медальона из роз и геометрическим узором по краю. Всю простежку Хонор делала сама и осталась довольна своей работой. Однако хозяин гостиницы настоял, чтобы они использовали свое собственное постельное белье, а потом, когда все закончилось, доктор велел сжечь одеяло и всю одежду, которая была на Грейс, чтобы избежать распространения заразы.

Собирая одежду для сожжения, Хонор пренебрегла докторскими предписаниями: она взяла ножницы и вырезала лоскут из коричневого платья сестры. Когда-нибудь она использует эту ткань для одеяла. И если в материи будет зараза, которая ее убьет, значит, на то Божья воля.

Хотя Хонор не плакала, когда сестра отошла в лучший мир — под конец Грейс пребывала в таком состоянии, что Хонор молилась о том, чтобы Господь скорее избавил ее от страданий, — но, отдав на сожжение одежду и одеяло, убежала к себе и разрыдалась.

Похоже, Томас тоже был молчуном, он не задавал вопросов, и впервые с тех пор, как Хонор оказалась в Америке, у нее появилась возможность осмотреться вокруг, не отвлекаясь на любопытных попутчиков и на волнения за сестру. Они выехали затемно, но вскоре солнце взошло над лесом, омыв его мягким светом. С рассветом проснулись птицы, и все наполнилось их неистовым щебетом. Большинство птичьих трелей были Хонор незнакомы. Ее поразило их разноцветное оперение, особенно — красная птица с черной, увенчанной хохолком головой и синяя птица с черно-белыми полосами на крыльях. Их пронзительные, хриплые крики распугали других птиц, поменьше и раскрашенных не столь ярко. Хонор было любопытно, как называются эти птицы, но спрашивать она не стала, не желая нарушать уютную тишину. Ее спутник сидел так тихо, что можно было бы подумать, будто он спит, если бы через каждые две-три мили Томас не притоптывал ногой и не встряхивал поводья, словно напоминая серой кобыле, везущей повозку, что он здесь. Лошадь шла медленно, но ровно.

Они ехали по узкой дороге. Такие дороги еще не встречались Хонор. По Нью-Джерси и Пенсильвании Хонор с Грейс путешествовали в почтовых каретах, по широким проезжим трактам, тянувшимся через множество деревень и городов, а также дорожных станций и постоялых дворов, где можно было сменить лошадей и получить еду и ночлег. А эта дорога больше напоминала утоптанную тропинку в густой чаще леса. Изредка среди деревьев мелькал одиноко стоящий хутор, и через несколько миль бесконечного леса без единого признака человеческого присутствия Хонор начала задаваться вопросом: для чего нужна эта дорога? Дома, в Англии, все дороги вели откуда-то и куда-то. А эта будто вообще никуда не вела. Пункт прибытия находился так далеко, что его словно и не было вовсе.

«Не надо сравнивать Дорсет с Огайо», — строго сказала она себе.

Изредка они проезжали мимо деревянных домов, стоящих у самой дороги, и Хонор ловила себя на том, что каждый раз замирает и сдерживает дыхание, когда вокруг них снова смыкается лес. Сами по себе дома ничего собой не представляли: простые бревенчатые хижины, многие — в окружении пней. Иногда во дворах были люди. Парнишка рубил дрова, женщина вывешивала на проветривание лоскутное одеяло, где-то девочка копалась на овощных грядках. Проезжая мимо, Томас вскидывал руку, но люди просто таращились на него, не отвечая на приветствие. Впрочем, Томаса это, кажется, не огорчало.

Дорога спустилась к мосту через реку.

— Кайахога, — пробормотал Томас. — Индейское название.

Хонор не слышала, что он говорит, и не смотрела на реку. Она глядела наверх, на деревянные перекрытия над головой, потому что у деревянного моста была крыша. Томас заметил ее замешательство.

— Крытый мост, — произнес он. — Неужели раньше не видела?

Хонор покачала головой.

— Защищает от снега. И чтобы мост не промерз.

Хонор с детства привыкла к другим мостам: каменным и горбатым. А этот мост был прямым и деревянным. Она даже не представляла, что такие фундаментальные сооружения, как мосты, здесь, в Новом Свете, будут совсем иными.