Леонид Жариков - Червонные сабли Страница 3

Ленька стоял над своей могилой, а ребята молчали, потрясенные встречей друзей, из которых один остался жив, хотя тоже мог лежать в этой могиле.

Молчал и Ленька. Сейчас его мысли были далеко, в той темной осенней ночи, когда они с Васькой переходили здесь линию фронта...

Тогда над степью бушевала гроза. Сабли молний сверкали сквозь завесу дождя. Спрятались ребята вон в той ложбине, а может быть, за тем бугром, что зарос полынью. Пули свистели над головой. Васю ранило, но он пытался подняться. «Думаешь, не встану?» - как-то сердито, с обидой сказал он и встал, ища рукой опору. «Идем, Ленька, я буду за тебя держаться. Идем, приказ надо передать, а то наших побьют...» Ой как страшно было Леньке в той темной степи. Васька тяжело дышал, умирая, а потом последний раз приподнялся и хрипло, со злостью сказал: «Ты думаешь, я помру? Думаешь, помру, да?» Он напряг последние силы и встал, сделал два шага и упал... Уже и вспомнить трудно, как потом нашел Ленька красноармейцев и передал приказ. Все это было здесь, было...

Стоя поодаль, ребята с сочувствием следили за Ленькой. А он глухо проговорил, обращаясь к могильному холму: Здравствуй, Вася...» - и умолк, не в силах продолжать. Слышно было, как всхлипнула Тонька. А Уча нахмурил брови.

На степной могиле качались синие цветы, точно синие свечи. Кружились, гудели пчелы. В кустах барвинка пел соловей, а в голубом небе звенели жаворонки.

Тонька ушла от ребят в степь и скоро вернулась с охапкой полевых маков. Все расступились, и она усыпала цветами могильный холм.

Тогда Уча поискал в траве и поднял осколок кремня. Он с веселой яростью зачеркнул на камне имя Леньки и приписал:

- Кончится война, сложим здесь памятник, - в спокойной задумчивости сказал Ленька.

- Сложим, - подтвердил Уча, - здесь и поставим, чтобы видно было на всю степь.

Ребята согласно кивнули головами.

3

В тесном дворике Анисима Ивановича Ленька привязал коня к сараю, ребятишки нарвали свежей травы, и Валетка, смачно похрустывая, зарывался мордой в пахучий корм, жмурил глаза от удовольствия.

Ребята расселись в кружок, и Уча попросил:

- Ну, Леня, теперь рассказывай, как ты на войне был.

Тонька взобралась на бочку и притихла там, свесив ноги. Илюха улегся животом на землю, подпер кулаками щеки.

Ребята уставились Леньке в рот, ожидая необычайных рассказов.

Не спеша Ленька отстегнул маузер, снял генеральскую шинель на ярко-красной шелковой подкладке и повесил на сук. Илюха глаза вылупил от зависти.

- Где ты такую шинель взял?

- С генерала сняли.

- С Деникина?

- Нет. Деникин убежал, уплыл на пароходе аж в Константинополь. Наши стреляли вдогонку, да жалко, не попали.

В Ленькином дворике собралось столько народу, что сесть было негде. Сам хозяин устроился на ящике, а маузер положил на колени, чтобы ребятишки не баловались. Он заметил в сторонке двух незнакомых пацанов, как видно братьев, - уж очень были похожи один на другого. Они сиротливо стояли у калитки, не решаясь подойти ближе. Один был постарше, другой - лет девяти, худенький, в ситцевой рубашонке. Скоро, однако, старший освоился и подошел к Леньке, потрогал пальцем сигнальную трубу и спросил:

- На музыке играешь?

- Сигналка это. В атаку бойцов поднимать, - объяснил Ленька.

- Как поднимать?

- Звуками сигнальной трубы.

- Понятно, - сказал мальчишка, а сам уже тянулся рукой к маузеру. - Можно стрельнуть?

- Глянь, какой бедовый! - усмехнулся Ленька и строго добавил: - Нельзя. Это воинское оружие, а не игрушка...

- Барабан, чего пристал? - крикнул Уча. - А ну, киш отсюда!

- Чьи это пацаны? - с интересом спросил Ленька.

- Братья Барабановы: Илюшка и Ванька. Возле глея[2] живут, - объяснил Уча. - Ихний отец к Ленину ездил.

При этих словах все ребята посмотрели на братьев. Ленька подозвал младшего, Илюшку, и усадил рядом.

- Говоришь, отец к Ленину ездил?

- Ага. Уголь коммунистический отвозил, - охотно ответил мальчик и даже похвастался: - А когда из села с хлебом вернется, опять в Москву поедет...

Разговор шел серьезный, и Ленькины друзья притихли. Только Ваня Барабанов не в силах был оторвать взгляда от маузера.

- Кто тебе такой леворверт дал?

- Семен Михайлович подарил.

- Какой Семен Михайлович?

Уча стукнул мальчишку костылем.

- Ты отстанешь, чертов Барабан, или нет?

- У нас один Семен Михайлович, - сурово объяснил Ленька. - Товарищ Буденный, и ты это должен знать...

Рыжего Илюху терзала зависть.

- Прямо не верится, Ленька, что ты воевал.

Тонька с презрением сказала:

- Дурак ты и уши холодные!.. Не видишь, что он весь пораненый?

Но Илюха продолжал свое:

- Ленька, а воевать страшно?

- Кто шкуру свою спасает, тому страшно. А кто за бедных - ничуть.

- Неужели ни разу не забоялся? - не отставал Илюха. Ленька усмехнулся:

- Один раз было... Когда с Буденным кашу ел.

Ребята рассмеялись:

- Каши спугался?

- Не каши, а Буденного. Шутишь? Командующий армией! Одних коней двадцать тыщ... Тронется дивизия за дивизией - вся степь в конях! Только пыль до неба, и у каждого бойца шашка, пика - залюбуешься!

- А почему у тебя шашки нема? - поддел Илюха.

- Пулеметчику не положено.

- А стрелять умеешь?

- Отстань, рыжий... Леня, расскажи, как тебя кадет Шатохин расстреливал.

- Правда, расскажи, - загомонили ребята.

Не спеша Ленька расстегнул ворот гимнастерки, достал красный платок и вытер лицо. В эту минуту он был похож на Ваську - так же хмурился и медлил с ответом.

- Кадета я встретил под Майкопом. Перед этим мы разбили Деникина возле Касторной. Заманили в ловушку два его бронепоезда и захватили их вместе с прислугой.

- Гады, - мрачно заметил Абдулка, - прислугу на бронепоезде держат.

- Не о той прислуге речь, - объяснил Ленька. - Так называется личный состав на бронепоезде.

- Замри, Абдулка, не мешай! - прикрикнул Уча. - Рассказывай, Леня, дальше.

- Ну, после Касторной взяли мы Ростов...

- Г-гы... - хмыкнул Илюха. - «Взяли мы»! Ты, что ли, взял Ростов?

Ни слова не говоря, Уча сорвал с головы Илюхи шапку и закинул ее на крышу. Рыжий, ворча, полез ее доставать. А Ленька, словно ничего не случилось, продолжал:

- ...Беляки думали, что мы еще далеко, и стали праздновать рождество. В каждой квартире полно офицерья, свечи горят, барыни пьяные пищат. А мы за ночь такой марш дали, что очутились на улицах Ростова. Заходим в один дом, а там смех, музыка. Комиссар распахнул дверь, а навстречу офицер, руки развел и лезет целоваться. Комиссар его наганом по кумполу. Пока белые спохватились, было поздно: одних револьверов отобрали штук тридцать. Пленных увели, а Петро Хватаймуха взял с тарелки огурец, запихнул в карман пирог, сало в полотенце завернул и кивает мне. «Это, - говорит, - хлопцам...»

Ребята одобрительно рассмеялись.

- Про Ростов я вам между прочим рассказал, - продолжал Ленька. - Расстреливали нас уже после, когда Дон перешли и загнали деникинцев за Маныч. А дело было так: мы с Петром прикрывали разведку за хутором Ивановкой. Наши думали, что белых в хуторе одна рота, а там целый полк заховался в балке. Окружили нас всех и забрали в плен...

На минуту Ленька замолк, точно ему нелегко было вспоминать пережитое.

- Привели нас на площадь, раздели всех. Подъезжает полковник в белой папахе. Сидят на коне, рукой ус крутит. В другой руке плетка. «Коммунисты, комсомольцы, два шага вперед!» А мы все до одного коммунисты и комсомольцы стоим, не желаем разговаривать с белогвардейской сволочью...

Абдулка и Уча радостно переглянулись: Ленька - комсомолец!

- ...Видит полковник, что мы молчим, и говорит: «Я все равно знаю, кто из вас коммунист. Вот у меня список в кармане!» Мы молчим. И тут плюгавый офицерик, с виду пацан, с шашкой и в белых перчатках привел новобранцев, чтобы нас расстреливать. Вгляделся я в этого офицеришку и узнал Геньку Шатохина...

В тишине под Абдулкой треснул ящик. Все обернулись на него сердито, и татарчонок притих, виновато потупившись.

- Поставил кадет своих недоделанных вояк против вас - грудь в грудь. И бородатый вахмистр-казак стал прикалывать нам на гимнастерки клочки бумаги, прямо на сердце. Что такое, зачем? И тут я понял: мишени из нас делали обучать стрельбе буржуйских сынков... Чуть не заплакал я от обиды. Давлюсь слезами, не хочу, чтобы видел их кадет. Пусть не радуется, гад, не думает, что мы слабые!..

Ребята затихли: ничего подобного они никогда не слыхали.

- ...Не буду врать, хлопцы, не знаю - опознал меня Генька Шатохин или нет. Только мне казалось, что он в самое сердце нацелился. И вот - залп! Семеро упали. У меня рубашка в крови, в глазах помутнело, но я стою на ногах, назло держусь! Слышу команду: «Бегом, скоты!» Не сразу мы поняли, что это нам приказано бежать. А потом видим, летит кавалерия с шашками наголо. Мы - врассыпную! Я побежал к берегу речки. Меня догонял казак и уже занес шашку, хотел рубануть, только не удержался и вместе с лошадью полетел с обрыва. А я уже был в реке и плыл. Казаки мечутся вдоль высокого берега, сняли карабины и стреляют. Пули вокруг, будто кто горстями камешки бросает. Добрался до другого берега и сховался в лозняке. Оттуда переполз в стог сена. И тут меня заметил старый рыбак, привел в хату, накормил, дал свою одежу.