Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883 Страница 3

– Когда подошел ко мне такой рыжеватый и сказал: «Проедем в сыскное!» На душе так легко стало, словно Настасья. наконец меня оставила в покое. Еду, хоть и знаю, каторги не миновать, а сам радуюсь. Нету больше моей мучительницы, нету и вечер тихий, и ветра нет. Сплошная благодать. Будь, что будет. Раз на моем роду написано свершить злодеяние и понести за него кару, то так требует Господь Наш. Ну и, Слава Богу, что пришел конец моим мучениям. даже крестом себя три раза осенил. Вхожу к самому главному начальнику, а там, у стола в голом воде моя Настасья, на ней порезы, где я на части резал, показывает на одежду свою, колоду дровяную, сундук и улыбается. Никуда от меня не денешься, звучит в голове, будто она ко мне обращается. В меня, словно бес вселился, трясет меня и смеется. Страх опять меня охватил, я и делать не знаю что, только свербит: «Все рассказывай, Коля, все. Иначе не видать тебе никогда покоя ни на этом свете, ни на том. Рассказывай». Машу руками, вою во весь голос, а она, Настасья, не отступает. Ждет видать, когда я признаваться начну. А у меня горло перехватило, хочу сказать, а не могу, словно кто воды налил. Мычу, словно помешанный, а еще больше боюсь, как бы она ближе не подошла, кровью меня не залила. Вокруг меня люди стоят, ко мне обращаются, а я не слышу, только ее одной голос мне доступный. Я устал бегать от нее, устал слышать ее голос, который меня попрекает, а иногда булькает, как тогда, когда я ножом по шее. остолбенел я и как закричу, как оказалось потом едва шептал: « не подводите меня к ней! Не подводите!» А сзади меня в спину подталкивают, я упираюсь. «Унесите это! Унесите!» – крика нет, только шепот. « Во всем сознаюсь! Я Настасью жизни лишил, я ее в сундуке отправил! Это я душегубом стал!»

Слепые котята. 1874 год

День выдался душным, с утра нещадно палило солнце и на, до рези в глазах, голубом небе ни единого облачка, а в комнате, казалось, ещё чуточку и в стакане на столе закипит вода.

Иван Дмитриевич поднёс к губам стакан, отхлебнул глоток и, сморщив лицо, словно выпил не воды, а яду, посмотрел на содержимое, но не стал ставить на стол, а вновь поднёс ко рту.

Миша Жуков с досадой смотрел на открытое окно, за которым хоть и жара, но с пробегавшим иногда по улицам прохладным ветерком, наверное, заблудившимся среди зданий и поэтому потерявшим ориентиры.

– Излагай далее, – лениво произнёс Путилин, по его скучающему виду было не понять: спрашивает ради проформы или искренне заинтересован в рассказе.

– Я и говорю, пристав Петергофского участка, – начал было Миша.

– Козьма Иванович Вышинский?

– Да, он, – качнул головой помощник, – так вот он телеграфировал нам в отделение, что за Лиговским вокзалом Балтийской железной дороге во ста саженях от полотна дороги, в лесу, принадлежащем господину Полежаеву, найдены два тела мужеска пола с признаками насильственной смерти. Вы же, Иван Дмитрич, знаете, что после того распоряжения градоначальника, а тем более после стрельнинского дела, губернские начальники, да что губернские, – Жуков цедил сквозь зубы, – уездные стремятся более или менее сложное дело нам подсунуть.

– Миша, – повысил голос Путилин, но раздражения не слышалось.

– Вот именно, что Миша.

– Не отвлекайся, ты говоришь, сразу два убиенных? – Жуков так и не понял, в голосе Ивана Дмитриевича одновременно чувствовались и нотки заинтересованности, и раздражения, и даже в некотором роде скрытой издёвки.

– Два, известие получили вечером, а утром я уже был в Лигово. Убиенные под присмотром полицейских пролежали в лесу до моего приезда, видимо, чтобы их не украли, а может, чтобы не убежали, – попытался съязвить Миша.

В последнее время Путилин занимался бумажными делами, канцелярии градоначальника и Министерства, словно начали соревноваться в посылке сыскному отделению полиции столицы различных циркуляров, приказов и тому подобными ненужными, на взгляд Ивана Дмитриевича, документами, да ко всему прочему и бренное тело начало капризничать, то ноги становятся ватными, нет чтобы просто ватными, так как стрельнёт в одной, так во второй отдаётся. Тогда не только шага не ступить, но и с места встать болезненно. Вот и приходится даже на такие преступления, как за Лиговским, посылать либо чиновников по поручениями, либо незаменимого помощника Миши, хотя и молодого, но головастого человека двадцати четырёх лет.

– Добрый день! – Жуков без стука, помахивая тростью, вошёл в комнату, которую занимал частный пристав Петергофского участка коллежский асессор Вышинский, в последние месяцы не сколько для солидности помощник Путилина начал носить с собою трость, но главное, что там сокрыт был тонкий стилет, преступники пошли уж больно нервические, сразу же бросаются с кулаками на полицейских, либо того хуже хватаются за ножи.

Низенький с брюшком господин в форменном кителе смотрел в окно, после приветствия незнакомца, обернулся, смерил взглядом вошедшего и тонким фальцетом спросил:

– Чем обязан?

– Помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков, —отрекомендовался прибывший.

– Славненько, ой, как славненько, – улыбнулся коллежский асессор, ощерив рот с темными пятнами отсутствующих некоторых зубов, – а мы заждались. Погода—то не очень способствует нахождению убиенных на жаре, мы уж их прикрыли рогожками, но всё равно. И пока мы вас ждали, так там в лесу всё Лигово с Красным селом перебывало.

– Что ж тогда приступим к делу, – серьёзное лицо Миши ещё более нахмурилось, – и сразу же пройдём на место преступления.

– Непременно, – пристав водрузил на лысую голову фуражку.

По дороге, которая не заняла много времени, Козьма Иванович рассказал, что тела нашёл лесник господина Полежаева Иван Поливанов, делал обход, «ежели нужен, то доставим на место», добавил он.

– Конечно, хотелось бы побеседовать.

– Устроим, – и пристав жестом подозвал следующего в шагах пяти полицейского, шепнул что—то ему на ухо, и тот, чуть ли не лошадиным галопом, удалился, унося с собою грохотание сапог.

– Что успели узнать? – Поинтересовался Миша.

– Когда пронёсся слух об убиенных. – тяжело вздохнул Вышинский, да, господин Жуков, в наших краях слухи разносятся, как лесной пожар в ветреную погоду, стоит кому—то что—то сказать, так на другом конце села или города об сказанном известно, так вот когда я прибыл на место убийства…

– А разве? – Миша указал рукой в сторону дома, в котором размещался участок.

– Да, от участка рукой подать, да я, – пристав стушевался, был совсем в другом месте, – пожевал ус, – понимаете, служба.

– Я понимаю, – помощник Путилина улыбнулся, – продолжайте.

– Так вот. Когда я прибыл на место преступления, там уже толпился народ, н не это главное, – снова пожевал ус, – среди любопытствующих был Игнатий Горностаев, проживающий недалеко, вот он в одном из убитых признал своего крестника Николая Игнатьева.

– Кто таков этот Горностаев? – Заинтересовано спросил Жуков.

– Отставной унтер—офицер, воевавший ещё в Крымскую кампанию, имеет две медали, имеет хозяйство.

– Так, так.

– Ничего плохого о нём не известно.

– Хорошо, – махнул рукой сыскной агент, мол, итак всё понятно, – продолжайте.

– Больше продолжать нечего, по словам Горноставева Николай проживал на Петроградской стороне с родителями, последний раз отставной унтер—офицер видел его с год назад.

– В общем известно только имя убиенного?

– Так точно, личность и где проживает, то есть проживал, – поправил себя пристав.

– Интересно, – ёрзал в кресле Иван Дмитриевич, – значит к твоему приезду опознан был один из убиенных?

– Оба?

– Удивился Путилин. – А второй когда?

– Так, пока я прибыл в Лигово, пока познакомился с приставом, – начальник сыска взглянул недобрым взглядом на помощника, – да, Иван Дмитриевич, виноват. Должен всех знать служащих в полиции, но времени…

– Миша, Миша, – Путилин погрозил пальцем, —ты должен их знать не только, как их прозывают по батюшке, но и можно ли полагаться всецело на них в расследовании, ты же понимаешь, что не все приставы готовы нам помогать.

– Иван Дмитрич, исправлюсь, – опустил голову Миша.

– Ладно, продолжай.

– А далее…

Место преступления находилось недалеко, в четверть часа или чуть поболе ходьбы. Дорогою шли молча, говорить было не о чем, а бросать слова впустую не хотелось, не то время. Миша всё размышлял – с чего начинать следствие? Имя убитого известно, это уже продвижение вперёд, вот второй неизвестен, так это дело дней, хотя зарекалась свинья в грязи не валятся, да себя и не послушала.

Тела можно было найти по приглушённому гомону небольшой толпы, которая, как любопытное вороньё окружает блестящие вещи, так и люди стремятся посмотреть на чужое горе.