Анри Труайя - Петр Первый Страница 3

Под похоронный звон колоколов патриарх Иоахим в замешательстве вышел из зала, где служили отходную, и собрал импровизированный Земский собор в одном из залов дворца. Наспех позванные бояре, высшие должностные и духовные лица, военные чины – все требовали немедленного ответа на вопрос прелата: так как царь умер, не оставив наследника, кто же из двоих – Иван или Петр – должен вступить на российский престол? Патриарх добавил: «Пусть тех из вас, кто будет руководствоваться своими страстями, постигнет участь Иуды!» Большинством голосов Ассамблея единодушно избрала Петра. В это время народ, прибежавший на удары погребальных колоколов, столпился снаружи перед «красным крыльцом», монументальной лестницей, заканчивавшейся широкими дверями. Призывая бояр из Земского собора следовать за собой, Иоахим показался на вершине лестницы, огласил результат совета и спросил толпу, согласна ли она с этим выбором. Радостные возгласы ему отвечали: «Пусть Петр Алексеевич будет нашим царем!» После чего толпа растворилась, чтобы разнести хорошую новость и напиться водки.

Иоахим вернулся во дворец благословить маленького Петра Первого, которому было всего десять лет, и наблюдать за водворением удивленного мальчика на еще слишком большой для него трон. Все присутствующие люди предстали перед юным монархом, чтобы присягнуть ему и поцеловать его руку. Софья, укротив свое бешенство, должна была, как и другие, склониться перед мальчишкой, который изо всех сил старался держать голову прямо. Он не смущаясь смотрел на эту медленную процессию из почтенных лиц. У всех них сегодня был необыкновенно торжественный вид. Они надели свои самые лучшие одежды. Узкие кафтаны из золотой и серебряной парчи, по которым были широко разложены бороды, подпоясанные персидскими кушаками, подчеркивающими их большие животы, настоящий предмет мужской гордости, и красные кожаные сапоги с вздернутыми мысками. И ни одной женщины, не считая цариц и царевен в парадных платьях. Они склонили головы, и, как и полагалось, слезы застыли у них в глазах. Наталья Кирилловна не смела поверить в свое счастье. Она регентша! В этом смешении славы и ненависти, страха и надежды она выглядела очень скромной и невинной. Сама она ничего не предпринимала, а терпела и молилась, чтобы все распри вокруг ее сына Петра наконец улеглись. Позади нее весь род Нарышкиных, состоящий из людей алчных и легкомысленных, торжествовал победу. Им теперь достанутся и должности, и теплые местечки!

Но жестокая Софья еще не сказала своего последнего слова. Вкусив рядом с братом Федором, за которым она ухаживала, прелести жизни свободной женщины, она даже думать отказывалась о возвращении в терем, этот гинекей новой эпохи, где царские сестры и дочери влачили жалкое существование, обреченные на вечное целомудрие, праздность, пересуды, молитвы, посты и толкования снов, не видя других мужчин, кроме патриарха и ближайших родственников. Лекарь мог быть допущен к их изголовью только в самых крайних случаях. Он заходил в темную комнату и даже пульс больной мерил через ширму. В церкви, куда они ходили по потайным коридорам, царевны, как и царицы, были спрятаны от глаз посторонних за занавес из красной тафты. Так как по статусу им запрещено было выходить замуж за царских подданных, а можно было только за равных себе по положению, и запрещалось обращаться в другую религию, выходя замуж за иноверцев царской крови, царевны должны были большую часть времени довольствоваться одиночеством и молитвами. Но Софья хотела жить, любить и царствовать. И к тому же рядом с ней сейчас был человек, который ее удовлетворял и физически, и по своим интеллектуальным качествам, – Василий Голицын. С ним вместе она вынашивала планы мести. Любовники втянули в свою затею дядю царевны, Ивана Милославского по прозвищу Жестокий, братьев Ивана и Петра Толстых, ученого монаха Сильвестра Медведева, тщеславного и дерзкого князя Хованского. Именно на него и рассчитывала Софья, надеясь перетянуть на свою сторону грозное и опасное войско стрельцов.

Созданное Иваном Грозным стрелецкое войско состояло из двадцати полков по тысяче человек в каждом, большая часть которых была расквартирована в Москве. Когда-то они были участниками удачных военных кампаний, но уже в течение длительного времени пользовались своим привилегированным положением без какого-то ни было риска для жизни на пользу Отечества. Свободные от своих прямых обязанностей солдаты, расквартированные и получающие жалованье из государственной казны, из поколения в поколение были стрельцами и ревниво защищали свои привилегии, находясь в оппозиции к регулярным войскам и казакам, чье жалованье было гораздо меньше. У стрельцов была своя администрация и предводитель из знатных бояр. Размещенные с семьями в специально предназначенных для них кварталах, они также получали право вести торговлю и заниматься ремеслами, не платя ни пошлин, ни налогов. За эти привилегии они проводили патрулирование улиц, обеспечивали почетное сопровождение государю и занимались еще и тушением пожаров. Это была армия бесцеремонных и алчных вояк, особенно гордившихся своей униформой: кафтаны ярких расцветок (красные, голубые, фиолетовые или зеленые, в зависимости от полка), красные пояса, высокие бархатные шапки, опушенные соболями, желтые сапожки из мягкой кожи. Из оружия у них были пищали, сабли и алебарды. От отсутствия реального дела дисциплина в рядах стрельцов начала разлагаться. Они стали превращаться в банды солдафонов, которые считали, что им все дозволено перед лицом слабеющего государства. Так называемые защитники порядка, они охотно действовали заодно с подстрекателями беспорядков. И сильнее других, имеющих на то основание, кричали и протестовали против бремени налогов и сговора бояр. При правлении апатичного Федора III у них уже были ассамблеи, где публично обсуждали политические и религиозные вопросы, критиковали трон и церковь, обвиняли своих непосредственных начальников во взяточничестве.

Как только Петр I взошел на престол, эти бунтари в униформе стали угрожать восстанием, если не будут наказаны их полковники, которые, как они заявляли, их обкрадывают и заставляют работать по воскресным дням. В полной растерянности Наталья Кирилловна вызвала из изгнания Артамона Матвеева, который проявил себя мудрым министром во время правления ее мужа. Но Артамон Матвеев не спешил возвращаться, а время шло. Чтобы усмирить стрельцов, регентша, воспользовавшись неудачным советом боярской Думы, решилась выдать начальников без малейшего расследования. Перед собравшимся войском обвиняемых полковников секли розгами по икрам до тех пор, пока они не возвращали деньги, которые жалующиеся настойчиво просили. Наказание продолжалось в течение нескольких дней и длилось каждый раз по два часа. «Было поломано большое количество розог при избиении несчастных, – писал свидетель того времени. – Стрельцы собрались на площади и вели себя как настоящие судьи. Наказание не прекращалось до тех пор, пока они не кричали: „Довольно!“ Некоторых начальников, которых они особенно ненавидели, наказывали по два раза в день».[8] Наконец избитые начальники подчинялись и отдавали свои сбережения под злорадные выкрики стрельцов. Нарышкины и Наталья Кирилловна посчитали, что они устранили опасность. В действительности же, воодушевленные своей дерзостью, стрельцы готовились к восстанию.

Софья и ее сообщники следили за развивающимися событиями с особым вниманием. По ночам они собирались у Ивана Милославского и после долгих споров наметили тех из Нарышкиных и их друзей, кого необходимо будет устранить, чтобы добраться до трона. С этой целью они нашли наемных шпионов, которым объяснили их миссию. Эти шпионы, в числе которых была наперсница Софьи – Феодора Родимица, – проникали в стрелецкие кварталы, подговаривая недовольных, убеждая их, что Нарышкины отравили Федора III, что они истязают царевича Ивана и угрожают убить его, что один из них даже хочет завладеть короной и что Петр I вовсе не сын Алексея Михайловича, а рожден от Стрешнева или от патриарха Никона. Кто-то из заговорщиков, переодевшись подобно тому, как одевались Нарышкины, преследовал жену одного из стрельцов, напугал ее, а потом скрылся, что обострило гнев ополченцев. Другие агенты Софьи раздавали деньги, покупая совесть тех, кто не спрашивал, за что получает жалованье. Вот-вот должно было случиться кровопролитие, все было почти готово, но Иван Милославский ждал приезда в Москву своего злейшего врага Артамона Матвеева, которого он поклялся погубить и имя которого было во главе списка будущих жертв.

Наконец Артамон Матвеев, вернувшись из ссылки, добрался до Москвы. Едва ступив в Кремль, он почувствовал назревшую драму. Но выправлять ситуацию было уже слишком поздно. 15 мая 1682 года Иван Милославский начал наступление. Его шпионы проникли в стрелецкие кварталы и распустили слухи о том, что Нарышкины после убийства царя Федора III собираются расправиться с царевичем Иваном. Вскоре девятнадцать стрелецких полков с оружием в руках кричали: «Смерть изменникам!» Они ударили в набат и, напившись для храбрости водки, сняли свои разноцветные кафтаны, оставшись в красных рубахах с засученными по локоть рукавами. Размахивая пиками, алебардами и саблями и толкая пушки, беснующаяся толпа обрушилась на Кремль. Поступил приказ закрыть крепостные ворота, но караульные посты были уже сметены. Первый натиск стрельцов пришелся на стены Грановитой палаты. Внутри началась паника. Чтобы образумить и убедить бунтовщиков, что их обманули, еле живая от страха Наталья Кирилловна появилась на красном крыльце с маленьким царем Петром I и царевичем Иваном. За ней возвышались патриарх Иоахим, Артамон Матвеев, Михаил Долгорукий и другие бояре, члены Думы.