Станислав Хабаров - Юрьев день Страница 3

– Нет, – ответил Зайцев.

– Ладно, доедешь с нами до бюро пропусков. Василий, а бюро закрыто?

– Закрыто. Оно до пяти.

– Придётся тебе до утра подождать.

– Я подожду.

– Ну, поехали, – махнул попутчик.

– Да вот, – кончив писать, вздохнул Василий, – тут еще Зайцев какой-то. У меня и пропуск на него.

– Зайцев это я, – сказал Маэстро, а Версанофьев только рот раскрыл и расхохотался: ну и ну.

Маэстро расписался за пропуск, разноцветную картонку и уже уверенно полез в машину. Ему было приятно, что о нём думали, его ждали, и здесь уже были предупреждены, и ему не нужно искать машины, кого-то просить, умолять и, может, услышать отказ. Он уселся на лавочку рядом с попутчиком, а Василий сел впереди с шофером, и они покатили по отличной шоссейной дороге в бескрайнюю степь.

– Ну что? Подремать? – подумал Маэстро и похолодел. Он вспомнил, что его плащ и куртка остались там, в самолете. Он повесил их за сидением, и с тех пор о них так и не вспомнил.

– Послушайте, – толкнул он мордастого, и тот повернул к нему насмешливое лицо.

– Оказывается, я вещи забыл.

– Стой, – закричал попутчик шоферу, и когда машина остановилась, холодно сказал: – Придется возвращаться, вот этот товарищ вещи в самолете забыл… А голову ты не забыл? – спросил он, глядя в упор и не улыбаясь, и Маэстро почувствовал и нутром и кожей: какой он все-таки разгильдяй.

– Хорошо, рано вспомнил, – сказал Василий, когда они вновь подъехали к аэродрому. И всю долгую дорогу попутчик не замечал Зайцева, а обращался к Василию или шоферу, словно не было тут Маэстро.

Разве можно сравнивать с чем-нибудь первые впечатления. Во второй приезд по пути с аэродрома он только вспоминал: «Вот туда ходили купаться». Добирались прямо по степи и нередко встречали змей. А вот здесь его застала песчаная буря. Ветер дул, хоть ложись на него. От песка приходилось плеваться, хотя рот был закрыт и ужасно резало глаза. Степь была такая же красная. Но была жара, и когда газик останавливался у контрольно-пропускного пункта, казалось, что дышать больше нечем, так, как в духовке, и тебе не пережить этой остановки.

Затем газик снова летел по шоссе, взвывал на предельной скорости, а впереди, сзади и по бокам неслась безжизненная красная степь, полупустыня, а может и пустыня.

Маэстро не вслушивался в разговор, и говорили о непонятном.

– … Капцова перевели, а Легунков рапорт подал, – перечислял Варсанофьев, – да, Кум снова холостяком.

– Ну? – удивлялся попутчик.

«О чем они и куда меня пристроят?» – думал, покачиваясь, Маэстро. Казалось, он составлял с машиной какой-то единый механизм, покачивался на поворотах, регистрируя толчки. И хотя вначале было неприятно, теперь он почти не чувствовал вины. «Это даже хорошо, что мордастый с ним не разговаривает. К чему ненужные разговоры?»

Здание МИК[2] а показалось издалека: освещенное заходящим солнцем, светлое, неожиданное в степи. Газик запетлял, притормаживая на дуге. Показались первые дома, строящееся здание в лесах.

– Тебе куда? – спросил его Василий.

– В гостиницу, – неуверенно ответил Маэстро.

Машина остановилась на шоссе между двумя трехэтажными зданиями, окрашенными в желтый цвет и похожими как близнецы. Одно из них стояло на возвышении, другое, наоборот, ниже шоссе – к нему еще нужно было спускаться по ступенькам. И поэтому выходило, что верхнее здание смотрело на нижнее как бы свысока.

– Спасибо.

– Пожалуйста, не забудь чемодан.

– До свидания, документы останутся у вас?

– Получите завтра в экспедиции.

И больше Маэстро не встречал Василия за все свое месячное пребывание на ТП.

Спустя полчаса после прибытия он стоял со Славкой Тереховым прибористом их отдела в конце короткого, метров двести-триста отрезка шоссе, начинавшегося у МИКа и кончавшегося здесь, на развилке дорог у строившегося здания.

Терехов был уважаемым человеком в КБ, но за глаза его все звали Славкой.

– И это всё? – с недоверием спрашивал Маэстро.

– Всё, – подтвердил Славка. – От альфы до омеги.

Говоря, он медленно провел полукруг рукой, остановив её на маленьком домике контрольно-пропускного пункта, с нацеленным в небо шлагбаумом. Перед этим они прошли до МИКа в одну сторону шоссе, затем вернулись обратно. И вся экскурсия заняла у них от силы пятнадцать минут. Был теплый вечер, вдоль шеренги деревьев (их поливали вечерами) непрерывно струилась вода, и временами налетал такой одуряющий запах, что Маэстро становилось не по себе.

– Что это? Чем это пахнет?

– Кустарник, – ответил Славка, – такими мелкими цветочками цветёт.

Они подошли к гостинице, светившейся всеми окнами. Из них вплывала в ночь задумчивая музыка, и Маэстро подумал, что совсем не так представлял себе легендарный Байконур. Теплая ночь, зелень деревьев, освещенных светом люминесцентных ламп, музыка, голоса и песня, доносившаяся из открытого окна, напоминали юг, Сочи, с его ритмом настоящего и показного веселья, с той единственной разницей, что сходство ограничивалось освещенным пятачком перед гостиницей, да до ближайшего моря можно только долететь.

На обратном пути Славка изображал экскурсовода.

– Товарищи экскурсанты, посмотрите налево, – говорил он, как опытный гид. – Перед вами место, откуда отправили в небо первый космический лифт. Поясняю, лифт для наглядности… Ничего получается?

– Прямо как у Эйнштейна. У него тоже лифт для наглядности.

– А он в период создания теории относительности, я думаю, лифтёром подрабатывал. А затем этот штрих из его биографии выбросили. Для солидности. Мол, так и так: работал в патентном бюро. И всё становится на свои места: знакомство с новыми идеями в различных областях не могло не привести к естественному открытию.

Славка непрерывно болтал. Возможно, он намолчался перед этим.

– Итак, леди и джентльмены, это место как бы специально выбрано для космических стартов. Оно удалено от населенных пунктов и больших городов согласно требованиям международных санитарных акустических норм. Скажем, от Москвы что-нибудь на две тысячи километров, от Ленинграда на две тысячи пятьсот, от Владивостока порядка пяти тысяч. Правда, не знаю, согласовано ли это место с Лигой защиты животных, потому что водятся тут суслики, тушканчики и прочие пресмыкающиеся, а также пауки, фаланги, они же сольпуги, они же бихорхи.

Они шли, а над головами их разливалось сияние люминесцентных ламп, от которого масляно блестело шоссе.

– Это место, высоко поднимается над уровнем моря, а поэтому свободно от туч или облаков и как бы самой природой создано для космических стартов. А вообще, – переходя на обычный тон, добавил Славка, довольно паршивое место, и почему тут площадка, хоть убей, не пойму?

– Удобно для выведения, – пояснил Маэстро.

– Чертова пустыня: песок да глина. Я вот считаю, что не запуски, а эти здания – подвиг. И всё здесь привозное: кирпич, стекло и последняя пуговица. Кругом песок, но, говорят, и он негоден для строительства, а строительный возят издалека. Теперь тут ничего, комфорт. Ты бы раньше посмотрел.

– Да, совсем забыл, – спохватился Маэстро. – Я тебе посылку привёз и письмо.

– За такие вещи полагается канделябром. Поторчишь тут с моё, начнешь понимать, что такое письмо.

Глава 3

– Послушай, Юра, Здесь прямо-таки для тебя написано, – не унимался Аркадий Взоров, листая журнал. – Ответы читателей на анкету: «Мое представление о браке». Опрос читателей в возрасте от пятнадцати до тридцати.

– Не буду слушать. Сам прочту, – огрызнулся Маэстро.

– Какого мужа хотят себе девушки? – начал было Аркадий Взоров, перевернул страницу, замолчал и посмотрел на остальных.

– Читай, – скомандовал Вадим.

– Во-первых, интеллигентность, искренность, затем трезвость. И не нужны им твои формулы, Маэстрик. Девушки не разбираются в формулах. Чего ожидают юноши? – продолжал Взоров. – Искренности, интеллигентности, верности, скромности, красоты… У девушек трезвость на третьем месте, у юношей на тридцать втором… Посмотрите, как Славка выкаблучивается.

Отсюда издалека разговор Славки с хорошенькой темноволосой девушкой в форме ГВФ напоминал забавную пантомиму. Он то размахивал руками, то прятал их в карманах плаща. Но и тогда, словно пытаясь сохранить движение, покачивался на каблуках, и голова его двигалась точно на шарнире. А она устойчиво, как идол, сидела за своим справочным столиком, и со стороны их взаимоотношения напоминали танец щуплого и темпераментного холерика с меланхолически неповоротливой партнёршей.

– Ничего девочка, – произнес Чембарисов, имевший осоловелый, заспанный вид, и тут же, прикрывая смущение, сделал зверское лицо, выпятив челюсть и выпучив глаза.

– Ничего, по-твоему? – с веселостью в голосе отозвался Вадим.