Олег Борушко - Мальтийский крест Страница 3

– Не зарекайся. Ненароком в лес пошел, да невзначай топорище вырубил, – сказала Екатерина, подошла вплотную и, твердо взяв руками за седые виски, поцеловала прямо в губы.

4

Сдав в шесть утра караул, Джулио по широким и мелким ступеням улочки Святого Павла направился в верхнюю часть Валетты.

Мутное январское солнце едва показалось над морем, за фортом Рикасоли. День обещал быть жарким и желтым.

Торговцы уже повысыпали на улицы, запах из пекарен вкусно стелился по бодрому зимнему воздуху. Крахмальные раковины стоячих женских капюшонов – "джонелл" – с треском сталкивались в переулках. Перлы женских личиков внутри хозяйственно устремлялись захватить хлеба для "хобзиз-биззейт" – гигантского мальтийского бутерброда с постным маслом, каперсами, тунцом и целым деревом салата. Без этого циклопического завтрака ни один уважающий себя мальтиец не начнет промыслового дня.

И торговцы, и хозяйки, и даже зверские мальтийские коты, едва завидев рыцаря, робко жались по стенам.

Крупная фигура Литты, с длинными руками, производила двойственное впечатление силы и нескладности. А привычка перебирать плечами наводила на мысль, что графу неуютно в собственном теле. Когда рыцарю неуютно – не знаешь, чего ждать. Впрочем, даже если уютно – все равно лучше не связываться.

Джулио, которому Мальта представлялась одним величественным храмом, брезгливо глядел на торговцев, женщин и котов, бессовестно набившихся в церковь.

До утреннего рапорта адмиралу флота Лорасу оставалось два часа. Пойти домой позавтракать? Граф вспомнил, что так и не поужинал. Да еще эти ступени высотою в пиццу! Семенишь, как нотариус…

Ступени вывели на валеттский рынок перед собором Святого Иоанна.

– Пастицци, ваше сиятельство! – опасливо пролепетал ближайший лоточник.

– С фасолью, ваше сиятельство! А то с сыром, – смелее откликнулся другой.

– Авокадо, ваше сиятельство! Для настоящих мужчин! – обнаглев, кричал третий.

Но Джулио только презрительно выпячивал грудь, продвигаясь в толпе как линкор среди алжирских плоскодонок. Эти деревенские замашки – завтракать на улице – он бросил, не успев приобрести, еще в юности, когда дерзко вырвавшись из расписания миланского дворца, схватил жесточайшее отравление.

Вал голода внутри огромного тела, однако же, неутолимо нарастал, раздраженный запахами и бессонной ночью.

"Робертино увидит – не простит, – думал он, сглатывая слюну. – Интересно, чем завтракают на русском судне?"

Джулио остановился перед каменным прилавком с выпечкой. Покупатели моментально рассосались: рыцарь на рынке – это даже звучит странно.

– Кальцоне, – сказал он, указывая на пиццу, свернутую в соблазнительный конверт.

– Фромаджио? Жбейна? – торговец услужливо заподхватывал лоснящиеся тела пицц с разными сортами сыра.

– Литта! – тихо сказали сзади.

Джулио расправил плечи.

– В другой раз, – сказал он, спокойно отводя руку лоточника, и не спеша обернулся.

Перед ним стоял барон Лорас собственной худой персоной. Адмирал флота, кавалер Большого Креста5, начальник негласной Тайной канцелярии ордена. Правда, одетый в штатское.

– Интересно, – сказал Лорас, окидывая взглядом лоток за спиной Джулио и впиваясь на секунду в лицо торговца.

Джулио молчал.

– Очень интересно-с, – добавил Лорас, цепко осматривая теперь Джулио.

Жесткое лицо Лораса, словно запечатлевшее родные Апеннинские предгорья, внушало трепет даже членам Конвента.

Джулио переступил с ноги на ногу. Публика любопытно взирала с разных сторон. Джулио спиною чуял подавленную усмешку. Только что такой важный, огромный и неприступный, он стоял теперь навытяжку перед мелким Лорасом, известным на острове под кличкой Мангуст.

Лорас даже подсвистывал похоже, словно мангуст за мгновение перед тем, как впиться гадюке в скользкую шею.

– Из караула-с? – быстро спросил барон.

"Что он здесь делает в такой час? – думал Джулио. – Соглядатаям не доверяет? Обходит владения сам?"

– Русский фрегат, ваше превосходительство, – сказал Литта громким своим, гудящим голосом.

– Да вы не кричите, брат. – Лорас беспокойно повел глазами по сторонам. – Пройдемте-с. – он взял Джулио под руку. – Русские? – он поднял тонкую бровь.

– Просят заход, – снова пробасил Джулио.

Лорас поморщился.

Толпа расседалась перед рыцарями, как масло под горячим ножом, и смыкалась далеко позади.

– Захода им не будет, – сухо сказал Лорас. – Письма велите передать с патрульными.

Джулио повел плечами так, что Лорас невольно ступил в сторону.

– Они подняли имперский флаг, – сказал Джулио.

– Посол? – удивился Лорас и замедлил шаг.

Джулио промолчал. В животе беспощадно урчала несъеденная "кальцоне-фромаджио".

Лорас окинул сбоку высокомерный профиль Литты, при всей суровости напоминавший Пиноккио.

Словно фуганком выструганный красавец нос, триумфальные арки бровей, выписанные щедрым углем по загорелому лицу, высокомерный подбородок из твердого ливийского кедра… Только черная родинка, перекочевав из материнского рода Висконти в сильно приподнятый угол губ, смягчала деревянное впечатление.

"Доносят, что мальтийки с ума сходят, – думал Лорас, глядя на кокетливую родинку. – Где мужчину раздражает несообразность, женщину привлекает контраст. Интересно, есть ли у торговца пиццей дочка?"

– Сколько пушек? – спросил адмирал.

– Тридцать по левому борту.

Лорас походил желваками.

– Распорядитесь насчет писем с борта и отдыхайте, – задумчиво сказал он.

5

Волконский с самого утра, как только подняли флаги, ходил по палубе "Святого Николая", словно зверь по клетке. "Какая наглость, – думал граф, с ненавистью вглядываясь в бастионы форта Святого Эльма. – Карантин! Лгут, собаки. Скавронский в Неаполе ясно объяснил: карантин на Мальте – для кораблей из варварских стран. Мы идем из Неаполя. Или они русских считают за сарацинов?"

Дмитрий Михайлович вынул хронометр. "Даю время до трех пополудни", – геройски решил он, спускаясь в каюту.

В каюте переоделся в полевой полковничий мундир.

Граф Волконский имел секретную инструкцию императрицы. Канцлер Безбородько, вручая ее при официальном пакете, сказал: "Смотри не горячись. Но и флага российского уронить не давай. Зрозумив?"

В дверь каюты постучали.

– Дмитрий Михалыч! – капитан вошел, не дожидаясь разрешения. – Пушки в нашу сторону заворачивают, по бастионам забегали. Это что же – турки мы им разве?

Волконский как стоял, так и сел на диван.

– Да где ж ответ? – посол стал быстро гладить себя по колену. – Да верно ли ты видел?

– А вы сами поглядите.

В каюту снова постучали, заглянул вахтенный:

– Ботик с берега.

– Ботик? – сказали они в один голос и посмотрели друг на друга: Волконский – растерянно, капитан – озабоченно.

Чертыхнувшись, капитан быстро вышел из каюты.

"Как кричать, так первые, – раздраженно думал капитан. – А чуть чего, уже и в штаны наложил".

Через четверть часа капитан принес пакет.

Волконский перед зеркалом поправлял эполеты.

Пакет за печатью ордена был адресован императрице всероссийской Екатерине Второй.

Волконский повертел пакет в руках, вопросительно посмотрел на капитана. Иван Андреевич пожал плечами:

– Больше ничего, граф.

– А на словах?

– Спросили, когда отходим.

– А вы?

Иван Андреевич замялся.

– А вы, капитан? – повысил голос Волконский и вытянул шею из воротника до треугольной ямочки под гортанью.

– А я, граф, – вскинулся капитан, – в иностранных портах, согласно регламенту, обязан в первую голову исполнять команды портовых властей! "Ежели сие не связано с риском для российских подданных и безопасностью судна", – язвительно процитировал он.

– Ясно, – сказал Волконский, спрятал шею и внезапно успокоился. – Стало быть, вы не видите риска для российских подданных?

Капитан пожал плечами.

– Ну так а я его вижу! – весело сказал граф.

Капитан упрямо наклонил голову.

– А потому… – продолжал посол. – Вы ведь обещали сняться с якоря до заката? Ну так снимайтесь. И постройте мне команду на полубаке.

Капитан покачал головой:

– Извольте письменный приказ, граф.

– Приказ получите. Стройте команду.

Через полчаса шестидесятипушечный фрегат "Святой Николай" с расчехленными орудиями, с канонирами при полной боевой выкладке, миновав заградительные посты фортов Рикасоли и Святого Эльма, вошел в Большую Гавань Валетты.

6

Великий магистр Ордена госпитальеров Эммануэль де Рохан с четырех утра пребывал в прекрасном расположении духа. Воскресная охота в лесу Бускетта удалась: олень и дюжина зайцев.

– Крути не верти – постный день, – с сожалением кивая на добычу, сказал он повару из беглых бедуинов.

– Да уж куда постнее, – отозвался тот, оттопыривая оленье веко и с ненавистью заглядывая зверю в помутневший глаз.