Александр Грязев - Архивные записки Страница 3

В том же 1780 году января 25 дня дан был Сенату именной ее величества указ «Об учреждении Вологодской губернии и о переименовании некоторых селений городами».

Сим указом учреждалось обширное Вологодское наместничество из трех провинций или областей: Вологодской, Великоустюгской и Архангельской. Приказывалось «все сии области составить из следующих городов и их уездами, а именно: к Вологодской принадлежать будут 5 городов: Вологда, Тотьма, Вельск, Грязовец и Кадников… Вследствие чего все те селения, в коих городам быть назначено, переименовать городами и все города учредить…»

Одним из новых городов под Вологдой учреждался Кадников. В ту пору стояли на том месте, как говорят исторические источники, две деревеньки: Борисово и Кадниково. Борисово сгорело, а деревне Кадниково и надлежало по высочайшему указу императрицы стать городом.

Как и положено в таких случаях, направлен был из губернской Вологды в новый город свой городничий, построена тюрьма и присутственные места для чиновного люда. Даже свой воинский гарнизон образовался из двадцати трех солдат с гарнизонным начальником.

Тем же указом утверждался и герб города, на котором изображена была «Кадка, наполненная смолою, в серебряном поле, означающая имя сего города; а наполнена смолою для того, что жители сего города и всего уезда оною производят знатный торг».

Словом, все было в городе Кадникове. Не было только самого главного: городских жителей.

А случилось вот что.

Крестьяне деревни Кадниково и близлежащих деревень давно знали по слухам, что на их месте жительства учреждается город: не зря строили в деревне присутственные места и острожную избу. Знали, с тревогой ждали этого события и боялись.

Как исконные земледельцы, они хотели жить по своей воле и боялись, что их оторвут от земли и заставят заниматься непривычными для них городскими делами.

Поэтому когда городничий Кехлер собрал через старост всех жителей на мирской сход и зачитал указ императрицы, толпа кадниковских крестьян ответила ему долгим молчанием. А когда городничий объявил, что в городе надлежит быть магистрату, а в него надо выбирать бургомистров и ратманов, то мужики и вовсе духом упали. Городничий сам немец и слова какие-то немецкие говорит, совсем непривычные для русского деревенского слуха.

Но стоило Кехлеру предложить собравшимся заходить в казенный дом и записываться в городских жителей, то мужики в толпе вдруг зароптали.

Из толпы послышались крики:

— Не надо нам ничего!

— Хотим жить по старине!

— На земле хотим жить!

— Как деды и прадеды!

— Мещанами быть не хотим!

Как ни увещевал собравшихся городничий, а кадниковцы не желали становиться горожанами и записываться в мещанство. Народ с городской площади стал расходиться и вскоре на высоком крыльце дома присутственных мест остался один городничий Кехлер с немногими чиновниками.

Это был явный непорядок. А поскольку тем же законом о губерниях в отдельной статье «О городничем…» ему предписывалось «отправлять должность свою с непоколебимою верностью к службе императорского величества, с доброхотством и человеколюбием, с осторожною кротостью, без ослабления во всех делах и с непрестанным бдением, дабы установленный порядок всеми и каждым в городе сохранен был в целости», то на другой день в наместническое правление полетел рапорт, в котором городничий подробно рассказал о случившемся в его городе неповиновении кадниковцев.

В свою очередь и крестьяне свой мирской приговор в совестный суд подали, а тот рапортовал в Вологду, «что по неимению в городе Кадникове купечества, совестного суда судье, равно же и мещанам к выбору и баллотированию приступить не можно; что же касается до записи вновь определенного мещанства в купечество, то по неимению в Кадникове и в прочих селениях капитальных и прожиточных людей, в купечество к записке охочих не оказалось; сверх же того, если у них повелено будет отрешить хлебопашество, то и мещанской должности по недостатку их имущества нести они будут не в состоянии…»

Дело о неповиновении кадниковцев указу императрицы тянулось долго и разбиралось на специальном заседании Вологодского наместнического правления 10 июня 1781 года.

Решением правления прежние указы подтверждались и предписывались к непременному исполнению. Тем же решением в город Кадников направлен был председатель губернского магистрата князь Урусов с тем, чтобы он «по прибытии в Кадников, собрав всех записывающихся в купечество и мещанство обывателей обще с тамошним городничим вразумил их, что учреждение магистрата есть такое благо, которым ее императорское величество соизволяет утвердить на всегдашнюю их пользу, что сообразуясь сему высочайшему соизволению предписанное число членов во присутствии его выбрали немедленно… Если же паче чаяния (чего, однако-ж, правление никак не ожидает) и за сим окажутся они неисполненными, то объявить им, что за столь дерзновенный их поступок, не соответствующий монаршему соизволению, приведены они будут к повиновению строгостью закона».

12 июня 1781 года князь Урусов был уже в Кадникове и сразу же приступил к исполнению порученного ему дела, где уговорами и посулами, а где и «задерживанием под стражею». В своем докладе наместническому правлению князь сообщал, что «крестьяне Кадникова и приписанных к нему с. Среднего погоста, Борисовского, Заречья, Фаломеева, Исаковского, Чурилова, Лысьей Горы, Даниловского…, раскаясь в прежнем своем ослушании пришли в повиновение и объявили свое желание быть в кадниковском мещанстве».

Прошли выборы и в городской магистрат, бургомистрами которого стали Иван Григорьев и Иван Иванов, а ратманами бывшие судьи совестного суда Иван Сидоров, Иван Иванов да Сергей Борисов и Яков Егоров.

Победой кадниковцев в этом деле можно считать оставление за ними общинной пахотной земли и выгонов.

Но все же не все кадниковцы поддались на уговоры губернского и местного начальства. Так, в селе Степановском записался в мещане один лишь староста. «Прочие с. Степановского и д. Тенкова, — пишет в своем рапорте князь Урусов, — по многим моим увещеваниям и задерживанием под стражею от прежнего своего ослушания не отвратились, а явились и ныне ослушными с тем объявлением, что они недовольны и к выбору судей не приступают и в мещанах быть не соглашаются».

Убежище Москвы

В первой половине сентября 1812 года в Вологду пришло известие о вступлении французских войск в Москву. К этому времени город был уже заполнен тысячами беженцев из разных губерний России.

Будущий декабрист Дмитрий Завалишин в своих воспоминаниях так писал о пребывании в Вологде в 1812 году (ему было тогда около десяти лет):

«Вологду мы нашли набитую уже битком приезжими, удалившимися из губерний, ближайших к Москве и Петербургу… Живо помню и до сих пор глубоко поражавшие меня сцены у церкви Спаса Обыденного… Помню очень хорошо, что всегда не только сама церковь, но и вся площадь перед нею бывали сплошь набиты народом и там, при совершении ежедневного молебствия об избавлении от врагов, вид коленопреклоненного, оглашающего площадь рыданиями народа производил на меня потрясающее, никогда не изгладимое впечатление.

Общее отчаяние после взятия Москвы было тем сильнее, что никому уже не доверяли: везде видели несомненные доказательства измены, приводя даже слова, будто бы сказанные самим Бонапартом, что у русских стены (народ) крепки, да столбы (вожди) слабы…»

Из московских знаменитостей в Вологде пережидали военную грозу поэты князь П. А. Вяземский, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, профессор Московского университета Христиан Шлецер и знаменитый врач Рихтер.

П. А. Вяземский вел из Вологды обширную переписку, и по ней мы можем сейчас представить себе жизнь Вологды того времени.

К. Н. Батюшков писал Вяземскому в свой родной город из Нижнего Новгорода, куда привез из Москвы свою тетушку Екатерину Федоровну Муравьеву: «Я обрадовался твоему письму, как самому тебе. От Карамзиных узнал, что ты поехал в Вологду… Познакомься с моим зятем и полюби его: он добрый человек и меня любит, как брата».

Речь здесь идет о Павле Алексеевиче Шипилове, который был женат на сестре Батюшкова Елизавете Николаевне.

«Мы скоро познакомились и сблизились с ним и сестрами Батюшкова», — вспоминал потом Вяземский, который так объяснял свой приезд в Вологду: «Выбор мой пал на этот город потому, что в Вологду ехал наш знакомый знаменитый московский врач и акушер Рихтер. Жена моя была беременна первым своим ребенком и вскоре должна была родить. В ожидании родов ее Рихтер просиживал у нас целые часы и в комнате перед спальней ее писал известное свое сочинение о медицине в России („История медицины в России“)».