Бернард Корнуэлл - Рота Шарпа Страница 3

– Она жива, – мягко произнес Хоган.

– Жива?

– Тереза.

Хоган мог знать. Несмотря на недостаток инженеров, Веллингтон держал Хогана при штабе. Ирландец говорил по-испански, по-португальски и по-французски, мог расшифровать любой вражеский код, поэтому он проводил много времени с партизанами-герильерос или с офицерами Исследовательской службы Веллингтона, в одиночку, не скрываясь, отправлявшимися за линию фронта. Хоган возглавлял то, что Веллингтон именовал «разведкой», и Шарп знал, что если Тереза все еще сражается, Хоган слышал об этом.

– Что ты слышал о ней?

– Не очень много. Она надолго уезжала на юг, одна, но я слышал, что она вернулась. Отрядом руководит ее брат, не она, но ее по-прежнему называют La Aguja.

Шарп улыбнулся. Это он придумал ей прозвище – Игла.

– Зачем она ездила на юг?

– Не знаю, - улыбнулся Хоган. – Взбодрись, увидитесь еще. А если нет, то я с ней закручу!

Шарп покачал головой. Прошло много времени, а она не сделала ни одной попытки найти его!

- Должна быть последняя женщина, сэр, как последний бой.

Хоган зашелся хохотом:

– Боже небесный! «Последняя женщина», балбес ты угрюмый! Ты мне еще скажи, что собираешься принять сан! – он утер слезы. – «Последняя женщина», надо же! Затем он снова посмотрел на город и сказал уже более серьезно:

– Послушай, мне надо идти, а то в штабе Веллингтона решат, что смогут обойтись без еще одного ирландца. Присмотри за собой, ладно?

Шарп улыбнулся и кивнул:

– Хорошо, я обязательно выживу.

– Полезное заблуждение, но ты хоть пришел в себя, - Хоган улыбнулся и потащился сквозь снег в сторону штаба Веллингтона, а Шарп снова повернулся к Сьюдад-Родриго. Выжить. Сейчас не время воевать. Начало года, когда люди с надеждой смотрят в будущее, мечтая о далеких удовольствиях, о маленьком доме и хорошей женщине, и чтобы друзья забегали по вечерам. Зимой армия находится в лагерях в ожидании, пока выйдет солнце, просушит дороги и очистит реки ото льда, но Веллингтон наступал все первые дни нового года, и французский гарнизон Сьюдад-Родриго, проснувшись однажды холодным утром, вдруг обнаружил, что в 1812-м война и смерть пришли раньше весны.

Сьюдад-Родриго был только началом дела. Из Португалии в Испанию ведут две дороги, способные выдержать тяжелую артиллерию, бесконечную череду повозок и поступь батальонов и эскадронов. Сьюдад-Родриго защищает северную из них, и сегодня, когда церковный колокол пробьет семь раз, Веллингтон планирует взять крепость. Затем, как знала вся армия и вся Испания, нужно было захватить и южную дорогу. Чтобы защитить Португалию, чтобы атаковать в Испании, британцы должны контролировать обе дороги, а чтобы контролировать южную дорогу, нужно взять Бадахос.

Бадахос. Шарп бывал там, сразу после Талаверы, но до того, как испанская армия трусливо сдала город французам. Сьюдад-Родриго большой город, но по сравнению с Бадахосом он был ничтожным, стены Сьюдад-Родриго выглядели грозными, но рядом с бастионами Бадахоса их было бы не разглядеть. Мысли Ричарда Шарпа полетели на юг, поплыли вместе с пороховым дымом над Сьюдад-Родриго, над горами, туда, где в тени мощной крепости текли холодные воды Гвадианы.

Бадахос... Дважды британцы не смогли отбить его у французов. Скоро они должны попытаться снова.

Он повернулся и начал спускаться с холма, чтобы вернуться к своей роте. Да, конечно, может случиться чудо. Гарнизон Бадахоса может подхватить лихорадку, может взорваться пороховой склад, может внезапно кончиться война, но Шарп знал, что эти надежды не сильнее порывов ветра. Он думал о своем капитанстве, о приказе, о том, что Лоуфорд, его полковник, никогда не заберет у него легкую стрелковую роту – и о том, почему он до сих пор не записался в «Отчаянную надежду». Это могло бы обезопасить его чин, кроме того, он пройдет испытание, преодолеет страх, который испытывает каждый, первым входя в брешь. Он не записался добровольцем и не может показать в Сьюдад-Родриго свою храбрость, которую демонстрировал уже не раз – значит, время для доказательств придет позже.

В Бадахосе.

Глава 2

Приказ был получен после полудня, он никого не удивил, но привел батальоны в тихое движение. Байонеты были наточены и смазаны, мушкеты проверены и перепроверены, и только осадные орудия все так же били во французские укрепления, пытаясь повредить спрятанные пушки, ждущие атаки. Серый дым клубами поднимался над батареями, чтобы смешаться с низкими пузатыми тучами цвета подмокшего пороха.

Легкая рота Шарпа, как и требовал Хоган, присоединилась к инженерам на подходе к главной бреши. Им нужно было тащить здоровенные мешки с сеном: их сбросят с отвесного края рва, создав большую подушку, на которую смогут спрыгнуть «Отчаянная надежда» и атакующие батальоны. Шарп наблюдал за тем, как его люди, несущие по изрядно набитому мешку, спускаются в траншею, ведущую в сторону рва, Сержант Харпер уронил мешок, сел на него, слегка взбил кулаками и растянулся во весь рост: «Лучше, чем на пуховой постели, сэр!»

Почти каждый третий в армии Веллингтона был, как и сержант, из Ирландии. Патрик Харпер был здоровяком, шесть футов четыре дюйма[11] мускулов и самодовольства, и давно уже забыл, что сражается не в собственной национальной армии. На службу его загнал голод в родном Донеголе. Он помнил о родине, любил ее религию и язык, гордился древними героями-воинами, и сражался он не за Англию, тем более, не за полк Южного Эссекса, а за себя и за Шарпа. Шарп был его офицером, собратом-стрелком и другом, насколько возможна дружба между сержантом и капитаном. Харпер гордился, что он солдат, пусть и в армии врага, потому что человек вполне может гордиться хорошо выполненной работой. Возможно, когда-нибудь он будет сражаться за Ирландию, но пока он не мог представить себе такого, поскольку родина его была сокрушена, а очаги сопротивления подавлены. По правде говоря, он не особенно думал об этом. Сейчас он был в Испании, и его обязанностью было вдохновлять, муштровать, веселить и всячески обихаживать легкую роту полка Южного Эссекса. Что он и делал с блеском.

Шарп кивнул в сторону мешка с сеном:

– По-моему, он полон блох.

– Ага, сэр, вполне возможно, - ухмыльнулся Харпер. – Но на моем теле уже нет места для еще одной блохи.

Вся армия кишела клопами, вшами и блохами, но люди так привыкли к дискомфорту, что уже не замечали его. Завтра, думал Шарп, в уюте Сьюдад-Родриго, они смогут раздеться, выкурить блох и вшей, прогладить швы горячим утюгом, чтобы убить гнид. Но это завтра.

– Где лейтенант?

– Ему нездоровится, сэр.

– Пьян?

Харпер нахмурился, чтобы скрыть улыбку:

– Я не вправе так говорить.

Что означало, как Шарп и думал, что лейтенант Гарольд Прайс был пьян.

– Он будет в форме?

– Он всегда в форме, сэр.

Лейтенант Прайс был новичком в роте. Он был из Хэмпшира, сын кораблестроителя, но игорные долги и нежелательные беременности местных девушек подтолкнули его консервативного верующего отца к мысли, что лучшим местом для юного Прайса будет армия. Кораблестроитель купил сыну патент прапорщика, а через четыре года был счастлив заплатить еще пять с половиной сотен фунтов, чтобы обеспечить г-ну Прайсу производство в лейтенантский чин. Папаша был счастлив, поскольку вакансия лейтенанта объявилась в полку Южного Эссекса, который квартировал за границей, а это давало возможность держать младшего сына подальше.

Роберта Ноулса, бывшего лейтенанта Шарпа, с ним больше не было: он купил себе капитанство в батальоне фузилеров, открыв вакансию, занятую Прайсом, и Шарп поначалу не был в восторге от замены. Он поинтересовался у Прайса, почему сын кораблестроителя не пошел в моряки.

- Морская болезнь, сэр. Никак не мог устоять ровно.

- Вы не можете сделать это даже на земле!

Прайсу понадобилась пара секунд, чтобы осмыслить, затем его круглое, пышущее румянцем дружелюбное лицо, расцвело:

- Отлично, сэр. Шутка. Но все-таки, сэр, если вы понимаете, под ногами всегда что-то твердое. В смысле, если вы упадете, то точно будете знать, что это из-за выпивки, а не из-за чертова корабля.

Неприязнь прошла быстро: невозможно было не любить лейтенанта Прайса. Вся жизнь его была погоней за развратом, что отвратило от него его богобоязненную семью, но у него осталось достаточно ума, чтобы понять, что когда требуется быть трезвым, нужно, как минимум, стоять на ногах. Люди Шарпа любили его и заботились о нем, поскольку считали, что ему недолго жить на свете: если его не убьет французская пуля, то добьет выпивка или ртутные соли, которые он принимал от сифилиса, или ревнивый муж, или, как восхищенно заметил Харпер, он умрет «от чертова истощения». Огромный сержант приподнялся на своем мешке с сеном, кивнув в сторону траншеи: