Александр Тюрин - Служилый Страница 3

— Ты точно по-нашему Богу служишь? — не без опаски стал вопрошать Василий напарника.

— Как же еще — по-нашему, — уклончиво ответил Вейка.

— Больно много на тебе амулетов, даже в волосы вплетены.

— Если Отец, что на небе, обо мне забудет на время — забот-то у него много, то они помогут. Я смотрю, и у тебя, Василий, на шее камень висит.

— Не, мой с бесами не связан. Предназначен для особливого зрения, как у голландцев увеличительное стекло. Ладно, отвертелся, только уговор: ко мне своих бесов не зови… а сейчас пора мягкую нашу казну прятать.

Сняли они с вьючной лошади тюки. Шкурки собольи пошли на самое дно телеги. Их, прикрыв рядниной, завалили мешками с поташем.

Натянул Василий поверх своего полушубка накидку из конопляной ткани, поверх штанов из сукна — порты холщовые. Шапку из лисьего меха прикрыл сверху башлыком рогожьим. Короткий меч закинул на спину, укрыв его под накидкой. Нож с роговым череном упрятал в сапог. Под конец подпоясался служилый пеньковой веревкой.

— Самопал бы не помешал, но дело слишком приметное, — с сожалением произнес Василий и добавил с большим оживлением. — Это что у нас за боярышня?

С Вейкой пришла попрощаться дочь его Катерина — ясноглазая, с кожаным пояском на волосах. И хоть шикал на нее отец, с любопытством наблюдала за переодеванием Василия. Не забыла девица поднести последние угощения: кувшины с медом и пивом.

— Здравствуй, красава, и прощай, — Венцеславич, устроившись на облучке, помахал ей шапкой. — По дороге вспоминать тебя буду, а как вернусь, повенчаемся и приданого не возьму — оцени выгоду. В семейной жизни обижать тебя не буду, даже ладонью по мягкому месту, хоть «Домострой» и советует; всё решим ладком.

— Не поспешил ли, сын боярский? Смотри, споткнешься.

— Чего медлить? С батькой твоим сговоримся, прикажет и станешь любезной. Но мне чувства твои важны, чтоб по зову сердца.

— Шапку надень, а то вши как кони разбегутся по зову сердца. Я-то красава, а ты вот не очень на красавца похож.

— А у меня, безо всякого хвастовства, душа красивая.

— Отсюда не видно, — ясноглазая отвернулась, хотя искоса и продолжала поглядывать за сборами Василия в дорогу…

Ехали сперва вдоль Тосны-реки. За Марьино, прямо в воде, завиднелся здоровенный камень с высеченной короной — пограничная межа. Чуть поодаль мостки, за ними — шведская стража.

Меховые жилеты поверх камзолов, золотые кольца на пальцах и в ушах, глаза хищные — видно, изрядно уже пограбили воины во славу лютеровой веры в походах короля Густава Адольфа. Венцеславич отметил, что наши стрельцы и почище, и понаряднее будут. Стволы стражников смотрели пристально на тех, кто пожаловал с русской стороны, курки на боевом взводе, полки заряжены.

— Хоть бы глаза мои вас не видели, люди шведские, — со светлой улыбкой поприветствовал Василий Венцеславич. — Много про вас дурного сказывают, понадеюсь, что с преувеличением.

— Vad är i ladda? Äta, dricka, silver?[5] — вместо приветствия рыкнул предводитель шведов.

— Морду-то повороти, а то несет сильно, — буркнул Василий.

— Vi levererar laddar för ditt kungarike. 20 påsar med salt för glasblåsare. Vi visar all nödvändig pappret[6], — заторопился с объяснениями Вейка.

— Och varför har du så fett bukta?[7] — один из солдат, с поднятыми скулами лапландца, посверлил воздух длинным палашом.

Не преувеличивали те, кто про шведов рассказывал, были они злобны как псы и жадны, то ли вообще хотели разграбить поклажу, то ли подарки вымогали. Лапландец уже прохудил один мешок, тыкая клинком.

— Эй, не балуй, товар просыпешь, размахался тут, — цыкнул на него Василий, хотя не поташ волновал его, как бы до мехов не добрались.

Но затянул заунывную песню карел, еще поделился табаком с солдатами, вот с Василием и проехали беспрепятственно мимо стражников.

— Спаси Бог, у меня от этого свидания меланхолия разлилась; в Москве-то предупреждали, что Делагарди весь Ижорский край в свое кормление взял, с обязанностью платить пограничной страже, но делать того не спешит, — выдохнул Венцеславич по удалении от шведов и крепко приложился к кувшину с пивом. — Ты точно ведьмак, Вейка, вот и зраки у тебя разного цвета. Понятно, почему ты к нам ушел, а не остался у западных людей, они такого и спалить могут. Потом бумажку выдадут семье — извольте за израсходованные дрова заплатить.

— Я не ведьмак, я задумчивый.

— Как раз про то и говорил.

За Тосной сосны сменились широколиственным лесом, еще верст через десять потеплело заметно, тележные ободы стали утопать в грязи почти что на вершок. Дубы и клены исчезли, вместо них пошла редкая береза совместно с елью. За речкой Ижорой полило как из ведра, кругом слякоть и Вейка засомневался в пути, но Венцеславич опознал направление на восток, в чем и солнечный камень помог. Выбрались на что-то напоминающее дорогу, она привела к Словянке, в которой Василий едва не захлебнулся, когда колеса у второй подводы вытягивал. Хотя с виду река неказистая, однако дно больно неровное оказалось. Еще полдня пути и вот заросли тростника, вставшие вдруг стеной, показали, что впереди снова вода протекает.

Перешли путники вброд речку с мягким илистым дном, которую Вейка назвал Дудоровкой. За ней надо было еще пуще таиться; в сумерках огибали усадьбу генерал-губернатора Шютте, заграбаставшего в ленное владение целый Дудергофский округ. Едва на попались на глаза отряду конных шведов, что проехал саженях в двухстах к западу — видимо из губернаторского поместья. Засим двинулись путники прямо на север; поутру чахлые березки внезапно разошлись и открылось море. Затянуто туманом, неприветливо — дальше собственного носа обзора нет. Но вдруг свежий порыв ветра разорвал туманную завесу и завиднелся трехцветный флаг. На расстоянии двух полетов стрелы дрейфовала двухмачтовая шхуна — на шканцах стоял человек и оглядывал берег через подзорную трубу.

— Вейка, запаливай костерок — весть надо голландцу дать. У них время — деньги, могут и уплыть.

С судна вскоре спустили шлюпку и четверо жилистых матросских рук направили её к берегу.

— Verheug, Moskoviet. Ik bracht alles wat uw koning wil. En heb je bracht de Siberische bont?[8]

— Доставил, разве вы нам чего-нибудь просто так дарили? Будут тебе меха, заодно и поташ бери, в Амстердаме в десять раз дороже продашь. Выгодно вам морем владеть, а шведам балтийским берегом.

Голландский капитан Корнелисзон, старик с лицом как печеное яблоко, после приветствия стал показывать свой груз ценный. Ощупав меха, поцеловал пальцы и довольный повел русских в свою каюту угощать, говоря на понятном Василию немецком. А тот, изрядно всосав можжевеловой водки, именуемой джин, вопрошать стал:

— Ведомо в нашем царстве, что ваш мастер де Геер артиллерию шведам делает, в том числе и гаубицы легкие четырехфунтовые, которыми король их покойный Густав-Адольф битвы у цесарских войск выигрывал. Почему б этому мастеру к нам не перебраться?

— У вас медной руды вовсе не найдено, а железная — бедная, болотная, у шведов же хорошая. Быстрые их речки сильно водяные колеса крутят, и от мест, где выделка производится, до гаваней удобных совсем недалеко, — принялся объяснять голландец, попутно раскуривая трубку. — До вас чертовски трудно добираться, все пути-дороги поляками или теми же шведами перекрыты, а морской путь мимо Лапландии до Архангельска более чем трудный. На суше то же самое, пока от Архангельска до Москвы доберешься, умрешь ненароком; чтобы в Европе или в Скандии доставить товар, надо проехать не более ста миль, у вас и семьсот, и тысячу, я уж не говорю про сибирские пути-дороги.

Словно утешая, голландец протянул Василию мешочек яванского табаку.

— Но вы своего добьетесь, московиты, всему вы быстро научаетесь и цари у вас упорные. Найдете руду богатую, пусть и далеко. Сами пушки легкоствольные мастерить будете… А вот корабли — нет, голландский флаг будет вечно царить на море, отсюда до Зондских островов.

— Значит, правь Голландия на море, неграми торгуй и вези плоды заморские с плантаций на южных островах. А что ж вы, тритоны — владыки морские, дальше Новой Земли не проплыли, пути в Китай выискивая? — задиристо спросил Венцеславич. — Наши кораблики парусным вооружением слабее и науки навигации мы пока толком не знаем, но по студеному морю плавать не боимся. Белых мишек тоже не пугаемся. Скоро всю Сибирскую землю не только по суше, но и по воде обойдем.

— Ледовитое море, студеные реки, мерзлые берега, что еще там в меню сей ресторации? Этого нам не жалко, обходите хоть по воде, хоть по воздуху облетайте, — заносчиво молвил Корнелисзон, однако следующий стакан джина доканал его. — Был я в последней экспедиции, когда Соединенные Провинции пытались найти северо-восточный проход в Китай — с Хемскерком и Баренцом. Не добились мы ничего, на обратном пути не раз встречали русских моряков, их-то ладьи легко в Карское море ходили… Баренца и еще четверых схоронили дорогой, но остальные выжили, потому что русские нас подкармливали, а на Коле прямо на борт голландского судна нас доставили. Вряд ли воспоминание об этом сохранится на флоте нашем — больно позорно случилось.