Аркадий Застырец - Поджигатели Страница 3

НАПОЛЕОН.

Эк же вы зло! И почему именно башку? Что за вокабюлер татарский?

ПЬЕР.

Господа, господа! А не думали вы о побеге?

УНТЕР (вновь запрокинув лицо навстречь закатному свету).

Что проку в думах? Бегите, Пьер. Проложите дорогу агрессивно-послушному большинству. Станьте нашим Прометеем.

Пьер предпринимает пару-тройку смешных неказистых попыток добраться до окна-бойницы, в каковое, впрочем, не пролезет и голова его, не говоря о прочем теле.

ПЬЕР (чуть не плача).

Ничего не выходит.

УНТЕР.

А вы говорите, думать! Множество удивительных открытий преподносит нам вовсе не мечтательное раздумье, но опыт, сын трудных ошибок. На фоне всеобщего просвещения, разумеется…

НАПОЛЕОН.

Ах, как вы это точно дефинировали! Но вспомните о еще одном дарителе на этой стезе.

УНТЕР.

На гениальность свою намекаете?

НАПОЛЕОН.

На нее! Она! Она, подруга парадоксов, иной раз в такое заведет…

УНТЕР.

Что и не выбраться.

ПЬЕР.

Нет, но должен же быть какой-нибудь выход! Я просто не верю, что здесь только вход!

УНТЕР.

Веришь – не веришь… Теперь-то, когда проверил… Пора, сударь, перейти к знаниям и умениям. Не мальчик поди. Да все мы тут сегодня Божии одуванчики. Ф-ф-фу – и нету!

КЛИКУША.

Всех скопом в погибель увлечет! Все души живые, точно паутиной, опутает, увяжет, слепит и в омут свой затянет!

КРЕСТЬЯНИН.

Ну что ты врешь, несчастная! Какая паутина! Да вон хоть самого Бонапарта спроси: легко ль ему было мильён войска собрать да в одну сторону двинуть? А душ-то живых на Земле – мильёны и мильёны!

НАПОЛЕОН.

Трэ диффисиль, мадам, трэ диффисиль! Сюрман! Сан дут! Эндюбитаблеман!

КЛИКУША.

А вот помяните мое слово – даром каждому чечевичку прозрачну выдадут, и станет всяк в оной чечевички слюдяное оконце глазами пялиться и перстами по ему возить. И через те оконца любой любого на всей Земле видеть будет, и с любым говорить, и о всяком соблазниться и во всяческий соблазн того ввести способен станет. И всяк собой не налюбуется, другим себя сквозь то оконце выставляя.

УНТЕР.

Не реагируйте. На всю голову больная женщина. Мнит себя эдакой Кассандрой и лепит, что попало. Удивительно, как при полном отсутствии рассуждения распоясывается воображение в человеке!

НАПОЛЕОН.

Зачем же вы так строго, по-медицински… А вот мы на чем-нибудь простеньком испытаем ее талан профетик. Скажите, мадам, вот я, к примеру… Когда мне суждено умереть?

КЛИКУША.

Скоро.

НАПОЛЕОН.

Это понятно. Мы все умрем. Все там будем. Сегодня ты, завтра я. Никто не избежал сей участи печальной. Вечор был пир, а утром тризна. Э сетера, э сетера. И все-таки, нельзя ли поточнее как-нибудь… Нюмеро там или что-нибудь из антуража… Какой-нибудь лист сухой иль снег на обшлагах…

КЛИКУША.

Как не знать! Пять и пять. Два да един – адом едим!

НАПОЛЕОН.

Пять, пять, два, один… Как вы думаете, что это значит? Может, пятое мая двадцать первого года?

УНТЕР.

Или пять минут шестого двадцать первого числа, то есть завтра до рассвета. Не ломайте себе голову. Всякую гиль можно сделать пророчеством, и любой гусар, в сердцах резанув правду-матку или просто выругавшись в похмелии, такое вам предскажет, что ахнете!

КЛИКУША (кружась, напевает).

Как не знать! Пять и пять. Два да един – адом едим! Как не знать! Пять и пять. Два да един – адом едим!

ПЬЕР (ласково, но решительно взяв Кликушу за руки, влечет ее прочь).

Сударыня, если бы я был не я, а умнейший, красивейший, благороднейший, богатейший, талантливейший, храбрейший, сильнейший, образованнейший, быстрейший, точнейший, трезвейший, стройнейший и успешнейший из всех женатых мужчин на свете и к тому же не был женат и приговорен к смертной казни, я, безо всякой, впрочем, надежды, но влекомый самым искренним и глубоким чувством… (Оба скрываются и затихают.)

НАПОЛЕОН.

Вы правы, конечно. Все эти мистики, предсказатели, астрологи-нумерологи – либо умалишенные, либо мошенники. Я по глупости держал при себе такого… венгра. Шандор… Нандор… Не помню! И фамилия такая… стрекозиная. Давно, еще на первых порах… Верил ему всей душой, поскольку и впрямь несколько раз совпадало. Но кончилось тем, что он удрал с полковой кассой и одной девицей, которая мне… Нет, ничего серьезного, однако положил я на нее не только глаз. Так что – согласитесь – просто обидно! Думаю, после она кусала себе локти, наблюдая мою карьеру. Могла бы стать жозефиной…

КРЕСТЬЯНИН.

Господин Бонапарт, опять же, не сочтите…

НАПОЛЕОН.

Говори, дружок, не стесняйся.

КРЕСТЬЯНИН.

Да какой, на хер, дружок! Нашел себе дружка! Вот сейчас прижму тебя локтем к стенке и стану медленно душить до тех пор, пока на все мои спросы по всей форме не доложишь!

УНТЕР.

Определенно прижмет. Лучше отвечайте в робости, подобающей моменту.

НАПОЛЕОН (вытянувшись в струну).

Готов ваше превосходительство русский мужик!

КРЕСТЬЯНИН.

То-то, галльская морда! Сказывай. Вот у вас там приключилась эта леволюция, так?

НАПОЛЕОН.

Революсьон. Так точно.

КРЕСТЬЯНИН.

Вроде как чтобы простому народу послабление.

НАПОЛЕОН.

Ну, да. Народ был натурально измучен дворянами, доведен до ручки абсолютной монархией и обобран лживой поповщиной. Поднялся, вооружился – (пропевает фразу из Марсельезы) озарм, ситуайан! – и сверг это всё к чертовой бабушке. Королю с королевой и отпрыском – вообще секир башка. Дворян лишили привилегий. Попов разобобрали. И пошло веселье!

УНТЕР (в сторону).

Секир башка? Что за вокабюлер татарский!

КРЕСТЬЯНИН.

Здорово! И каково теперь живется нашему брату крестьянину в ваших весях?

НАПОЛЕОН.

Ну… как вам сказать…

КРЕСТЬЯНИН.

Докладывай, как есть! Не юли!

НАПОЛЕОН.

Ну, в общих чертах все по-прежнему.

КРЕСТЬЯНИН.

И что крестьяне?

НАПОЛЕОН.

А что крестьяне? Поначалу – уяснив, что ничего, кроме шального профита от грабежей и мародерства, им не светит, – подняли восстание… Но революционное правительство быстренько потопило его в крови.

КРЕСТЬЯНИН.

В крови? (хватает Наполеона за грудки) В крови?!

НАПОЛЕОН (вывернувшись и отскочив в сторону).

Послушайте! Я выкладываю все, как на духу. Без патриотического фаянса! Что вы на меня-то кидаетесь? Я здесь совершенно ни при чем! Я сразу говорил королю, еще в июле: послушайте опытного артиллериста, ваше величество, по сволочи – картечью, два-три залпа – и революции как не бывало. Это как выдернуть зуб – больно, быстро, и сразу – облегчение. Понимаете? Нельзя запускать!

Слышны многочисленные раскаты далеких взрывов.

ПЬЕР (выглянув из стойла).

Наши? Москве на подмогу спешат?

УНТЕР.

В сущности, наши. Наши пороховые склады горят! Но Москве это вряд ли поможет.

НАПОЛЕОН.

Что вы за народ, русские! В нормальной демократической стране давно вступили бы в переговоры и заключили со мной унизительный мир на приемлемых для меня условиях. Не сразу, разумеется. После нескольких небольших боев и одного крупного сражения. Совсем без этого нельзя. Война все-таки предполагает. Жертвы, героизм, грабёж, награды, трофеи, насилие над мирным населением… Но не так же, как при этом проклятом Бородино – не на жизнь, а на смерть! Ну кто так сражается? Одни дикари!

УНТЕР.

А-а, не понравилось. Все-таки здорово мы вас там потрепали!

НАПОЛЕОН.

Да не в том дело, что потрепали. Вы нас, мы вас… А в том дело, что после таких сражений армии не живут. Они сходят с ума, съезжают с катушек. Вольному воля, спасенному рай!

УНТЕР.

Вот уж совершенно не подходящая к случаю поговорка!

НАПОЛЕОН.

Пардон, я путаюсь иногда дан ле проверб рюсс…

УНТЕР.

Как бы там ни было, не судите русских по себе. Французы – да, вместо регулярного войска сделалась шайка пьяных разбойников. Но кто вам сказал, что наша армия свихнулась?

Конец ознакомительного фрагмента.