Василевс - Валерий Игнатьевич Туринов Страница 3

Савватий смутился.

Но Юстин, обняв его, рассмеялся.

– Лучшего мужа для неё я не хотел бы!..

Савватий дрогнувшим голосом обещал это ему.

Юстин же давно заметил, что Савватий заглядывается на Бигленицу. Той хотя и было всего семь лет, но уже сейчас она была красавица, а к девическому возрасту обещала расцвести ещё сильнее.

Они простились. Юстин сунул свою жёсткую мозолистую ладонь другу, обнял его, грубовато похлопал по спине, не приученный к нежностям тяжёлой крестьянской долей.

* * *

Всё семейство их, иллирийских крестьян, вышло из хижины во двор усадьбы.

Юстин закинул за плечи котомку с харчами, поправил её. Затем он помог закинуть за спину мешки с сухарями младшим братьям – Зеркону и Дитибисту, которые тоже уходили с ним в люди.

Он оглядел своих братьев, их готовность на дальнюю дорогу.

– Подтяни лямки мешка, – велел он Дитибисту. – Натрёшь плечи!..

Мать обняла каждого сына, перекрестила: «С Богом, родимые вы мои!»… Глаза у неё наполнились слезами.

Братья, зная сердобольный характер матери, её плаксивость, не стали тянуть с уходом.

Перекрестившись, они натянули на голову малахаи, заторопились к воротам своего двора. Помахав рукой матери на прощание, уже отойдя далеко от родного дома, они вскоре скрылись внизу, под горой, на которой стоял их двор, по дороге, ведущей к околице села.

Мать же, вместе с Бигленицей, ещё долго стояла у своей хижины, глядя вслед сыновьям… Вот они показались на какой-то миг вдали, у последней хижины, стоявшей на краю села… Она вскинула руку прощальным жестом, надеясь, что они обернутся ещё хотя бы раз в сторону своего родного двора… Но они не обернулись. Затем они как-то быстро превратились в маленькие точки… И исчезли вдали, исчезли для неё навсегда…

Они, её сыновья, спешили скорее в большой мир, неведомый, от этого заманчивый и, как им казалось, прекрасный, где царит справедливость и счастливо живут люди. В нём не будет ежедневной нужды, тяжёлого крестьянского труда, постоянной угрозы голода.

* * *

Через месяц они подошли к столице и остановились у городских ворот. С подтянутыми скулами, исхудавшие от скудного ежедневного пайка, они производили впечатление богомольцев. Тех богомольцев, блуждающих по дорогам Византийской империи в поисках земного рая и справедливости, божьего уголка, обещанного новой религией, но не находили его и не догадывались, что их, простодушных, снова обманули…

На их лицах отразилось изумление оттого, что они увидели.

– Что это за ворота! – воскликнули они одновременно. – Золотые?!

Стражники у ворот засмеялись.

– Эх-х! Деревня!.. Золотые там, у Пропонтиды![7] – махнул рукой один из них в сторону стены, уходящей куда-то на юг, в сторону солнца, стоявшего в зените. – Это же Харисийские!

Разъясняя это им, стражник потешался над ними, грубыми и обветренными, в драной одежде, босых и грязных, не замечая горящих, жадных до новизны глаз.

Проезд и проход в среднюю, высокую арку этих ворот был закрыт. Она открывалась только для триумфальных въездов императоров, как сообщил всё тот же словоохотливый стражник.

Арка была роскошная, опиралась на изящные мраморные колонны с коринфскими капителями[8].

Стена, на которую указал стражник, тянулась по обе стороны от ворот, уходя на юг к Пропонтиде и на север к заливу Золотой Рог. За стеной же угадывался громадный город. К тому же она была двойная: внешняя и внутренняя, более высокая. Между ними, внешней и внутренней стенами, находился ров, тоже громадный, широкий.

Перед этой, малой наружной стеной, как сказали стражники, тоже находился ров, глубокий, обложенный кирпичом. Он тянулся вдоль стены города в обе стороны от ворот, исчезая вдали, как и сами стены.

Юстин хотел было сосчитать башни, но после третьей он, безграмотный и не умеющий ни читать, ни писать, сбился со счёта, плюнул на это тяжкое для него занятие, по-мужицки грубо выругался…

Его братья тоже таращили глаза на стену, как им сказали, Феодосиеву, на ворота с изящными пилонами из мрамора, тонкими, казалось, невесомыми, воздушными, и на башни, украшенные наверху орнаментами.

– Ладно, проваливай! – закричал на братьев другой стражник, с физиономией, изъеденной оспой. – Не мешайтесь тут!..

И они вошли в боковую, левую арку, оглядывая всё восхищёнными глазами, прошли одни ворота, в наружной малой стене крепости.

До других ворот, в большой стене, было шагов двадцать. Между этими стенами тоже был ров, глубокий и широкий, обложенный камнями по бокам.

Они прошли дальше, через ворота в башне внутренней стены… И вот наконец-то они вступили в сам город. Их взорам открылся громадный город, купола церквей и дворцов, теряющихся где-то в дымке полуденного марева.

Вовсю глазели они на какие-то странные сооружения, непонятные для них, сельских жителей: анфилады, портики[9], спасающие от палящих лучей солнца, виадуки, сады и высокие, стройные кипарисы… Лачуги и хижины они, привычные к ним, не замечали…

И они робко вступили на мостовую улицы, прямой как стрела, поманившей куда-то их… И они пошли по ней.

По дороге они спросили у какого-то встречного, что это за улица и как им найти дворец императора. Незнакомец окинул ироническим взглядом их, оборванных и босых, с котомками за спиной, с сарказмом спросил, зачем они идут к императору.

– Мы хотим служить в его гвардии! – с гордостью признались братья, невольно приосанились.

– Тогда вам надо не к императору, а к комиту![10] – стал объяснять прохожий им, поддаваясь очарованию от вида провинциалов, молодых и наивных.

Он замолчал, красноречиво оглядел ещё раз их, усмехнулся.

– Вам надо не туда, а вон туда! – показал он рукой в сторону от этой прямой, широкой и замощённой камнем улицы. – Там, в Евдоме, найдёте комита или какого-нибудь кентарха[11] из легиона… Эта же улица называется Меса! Если пойдёте по ней, дойдёте до арки Феодосия! А там рукой подать и до форума Константина!

Посчитав, что он достаточно внятно всё объяснил, прохожий, пожелав им удачи, пошёл дальше своей дорогой.

Прохожий сообщил им, что до арки Феодосия две мили[12] да ещё миля до дворца императора. И лучше им туда не ходить, а сразу идти в Евдом, на Марсово поле[13], где стоят лагерями легионы. Для этого надо свернуть у стены Константина направо и, придерживаясь этой стены, идти до цистерны святого Мокия, а там, снова повернув направо, пройти ещё полторы мили до Евдома.

Так они и сделали.

И вот они предстали перед комитом.

Это оказался добряк, с короткими, толстыми и сильными руками и ногами, напичканный солдатскими шуточками.

Посмеявшись тоже над их внешностью,